Он с удивлением поглядел на пришельцев, повернулся к двери и что-то крикнул на своем языке. Почти тотчас же из дома вышел другой туземец, очень на него похожий, но значительно выше ростом. Его тоже озадачило появление двух белокожих и бородатых мужчин.

Андалузец объяснил на их языке, которым прекрасно владел, что они пришли с миром и хотят лишь заняться обменом.

Когда высокий туземец спросил, из какого они племени, Андухар ответил, что они испанцы из-за моря. Краснокожий ненадолго задумался, вернулся в хижину и вскоре вышел оттуда с миской черной краски и чем-то вроде грубой кисти. Туземец потребовал, чтобы они нарисовали на стене хижины тотем своего племени в знак того, что уважают законы этого убежища и обещают вести себя мирно.

Андухар повернулся к Сьенфуэгосу и озадаченно спросил:

— И какой символ будет рисовать? Может, герб Кастилии?

— Черной краской? Не смеши меня! Тогда уж нарисуй просто крест.

— Хорошая мысль!

Они нарисовали огромный крест рядом с бесчисленными изображениями бизонов, пум, оленей, скрещенных копий, щитов, рук и стилизованных человеческих фигур — видимо символов различных племен и семей, приходивших в «дом обмена».

Следующего приказа они также не смогли ослушаться — это было требование оставить на крыльце оружие. Но прежде чем сделать это, раздраженный канарец не удержался от едкого замечания:

— Что-то не нравятся мне эти двое. Они мне кажутся какими-то...

— Женоподобными? — закончил фразу его многострадальный товарищ. — Ну разумеется! Они называют себя сискво, что можно перевести как «тот, кто притворяется женщиной» или «тот, кто стремится быть женщиной». Именно они оценивают товары, которые привозят для торговли. Они не хозяева этого места, а выступают лишь как посредники и следят за тем, чтобы сделка была справедливой, насколько это возможно.

— То есть опасность нам не грозит? — спросил Сьенфуэгос, которому доводилось подвергаться развратным поползновениям со стороны подобных личностей.

— Это зависит от того, как ты сам себя поведешь, — улыбнулся Андухар — его явно забавлял этот разговор. — Сами они никогда не станут тебя домогаться, но, полагаю, если ты хотя бы словечком намекнешь, что был бы не прочь, они запрыгают от радости.

— Кончай свои шуточки!

— Ну почему же шуточки? Тот, что поменьше ростом, очень даже ничего: у него плутовские глазки, чудесная улыбка и такие соблазнительные губки. Я ничего не хочу сказать, но, как говорится, на безрыбье...

— Я тебе сейчас по морде дам!

Они оставили на крыльце оружие, вошли внутрь и оказались в просторном помещении, где застыли на месте при виде невероятного количества самых разнообразных предметов, наваленных целыми грудами. Это место и впрямь было своего рода огромным магазином в бескрайних прериях.

Повсюду здесь были шкуры бизонов, волков, медведей, бобров, нутрий и куниц; были здесь и всевозможные головные уборы из перьев всех цветов и фасонов, и корзины, полные кукурузных початков, ягод, плодов опунции и множества других фруктов, каких канарец за всю жизнь никогда не видел.

Было здесь также великое множество самоцветов, среди них несколько грубо ограненных, а в одном углу были свалены целебные травы и какие-то странные амулеты для отпугивания злых духов.

В центре комнаты лежали большие сушеные тыквы, красиво вырезанные и изукрашенные, похоже — самый ценный товар. Когда канарец пожелал узнать причину такого почтения к тыквам, Сильвестре Андухар объяснил:

— Здесь они не растут, но иногда их приносит течением реки, и шаманы уверяют, что это драгоценный дар, который сами боги прислали сюда из тех мест, где они растут. Краснокожие используют их вместо погремушек во время религиозных церемоний.

Улыбчивые, дружелюбные и, пожалуй, слишком уж услужливые хозяева тут же наполнили четыре чаши какой-то густой, темной и не слишком приятно пахнущей жидкостью, которую андалузец не замедлил пригубить. Видя, с каким сомнением смотрит на чашу с напитком его спутник, он поспешно шепнул:

— Пей, не отказывайся! Это своего рода бренди из трав, воины пьют его после боя или удачной охоты. Женщинам запрещено к нему прикасаться, когда мужчины его готовят, ни одна женщина не смеет к ним приближаться, если не хочет, чтобы ее побили палками. Мужчины уверяют — если поблизости окажется хоть одна женщина, напиток скиснет на месте.

— Примерно то же самое происходит у нас, когда бродит вино.

— И у нас тоже. Но у нас женщинам запрещено приближаться к чанам с вином лишь в те дни, когда у них месячные. А здесь — нет, здесь просто нельзя — и все тут.

Канарец отхлебнул странной жидкости и тут же почувствовал, как кровь бросилась ему в голову, а глаза полезли на лоб.

— Боже милосердный! — не сдержал он изумленного возгласа. — Настоящий огонь!

— Это еще мягко сказано! — улыбнулся Андухар. — Сколько раз я видел, как туземцы целыми неделями хлещут эту гадость, не просыхая. Самое смешное, что, когда они напиваются, то не пьют и танцуют, а начинают стенать и рыдать, как если бы у них в одночасье поумирали все дети.

— Земля безумцев! — воскликнул канарец, кивнул в сторону одной из корзин в дальнем углу, и недоуменно спросил: — А вон там случайно не золото?

— Оно самое и есть.

— Или я в стельку пьян, или там лежат самородки размером с кулак.

— Не настолько ты пьян, и там действительно лежат самородки размером с кулак. Если хочешь, можешь их забрать.

— Забрать? — ужаснулся канарец. — Ты что же, хочешь, чтобы нас убили?

— Вовсе нет, — спокойно ответил Андухар. — Для этих людей золото ничего не стоит. Обычные камни для них имеют куда большую ценность, поскольку они считают золото слишком мягким, чтобы из него можно было вырубить топор или наконечник для стрелы.

— И они до сих пор не научились его плавить?

— Нет, они не имеют ни малейшего представления об обработке металлов. Да и зачем им плавить золото, если все равно негде его применить? — резонно заметил Андухар. — Золотой наконечник стрелы попросту расплющится, наткнувшись на ребра бизона. Единственное, для чего они могли бы использовать золото — это для украшений, но они предпочитают украшать себя разноцветными перьями, которые, кстати, и весят намного меньше.

Между тем, сискво принялись любовно готовить стол для дорогих гостей. Здесь была и жареная кукуруза, и запеченные стебли опунции, и вяленый язык бизона, по праву считающийся самым изысканным лакомством прерий, а также икра, приправленная небольшим количеством соли, драгоценнейшим из сокровищ. Сама соль, кстати, тоже присутствовала — ее подали в бизоньем роге.

— Соль! — воскликнул андалузец, и его глаза алчно вспыхнули. — Настоящая соль! Вот уже три года, как я забыл ее вкус!

Женоподобные хозяева улыбнулись, гордые произведенным эффектом — ведь они сберегли эту драгоценность! Затем младший туземец вдруг что-то прошептал на ухо своему товарищу, тот кивнул, улыбнулся и ответил на своем языке.

Немного поколебавшись, Сильвестре Андухар все же решился перевести.

— Этот, с хитрыми глазками, согласен подарить нам горсть соли, если ты покажешь ему то, что прячешь у себя в штанах, потому как он не может поверить, что такая огромная выпуклость может быть настоящей.

Канарец ошарашенно посмотрел на него, не зная, что и думать и в конце концов дрогнувшим голосом произнес:

— Ты хочешь сказать, что я должен показать ему свой член?

— Эти двое уверяют, что членов таких размеров просто не бывает, — ответил Андухар. — Они уверены, что там спрятано что-то другое, и очень хотят посмотреть.

— Скажи им: пошли они в задницу!

— Не сомневаюсь, именно этого им бы и хотелось, но об этом даже речи нет, — засмеялся тот. — Это всего лишь обычное любопытство, они обещают, что только посмотрят, и все.

— Просто прелестно! — не унимался возмущенный Сьенфуэгос. — Выходит, ты готов за горстку соли обслуживать всяких извращенцев?

— Вовсе нет! Но не забывай: здесь горсть соли — целое состояние. Вот ты бы отказался показать свой член за десять золотых дублонов? Насколько я знаю, больше половины женщин на Эспаньоле видели его совершенно бесплатно.