Слева, за мысом Крестовым, грохотал шторм. Оттуда, с той стороны, всё несло и несло снежные заряды. Антон поднял воротник бушлата и зашагал в темноту.

    Он долго поднимался на ближнюю сопку, продираясь через колючий кустарник. Сопка была невысокой, но и на неё нелегко было взобраться — ведь четверо суток впроголодь прожили. Временами он останавливался перевести дух, вслушивался в лёгкий посвист ветра в припорошенных снегом кустах. Он ещё не привык к темноте, она тревожила его, но он упорно шёл вперёд, стараясь уклониться в глубь от побережья океана. Было не больше десяти градусов мороза, и холод пока не очень беспокоил его.

    Наконец Антон забрался на вершину и огляделся. Тёмные контуры сопок, похожие на океанские валы, чуть заметно прорезались в ночи. Бухта чёрной подковой лежала внизу. Штормовые раскаты долетали сюда глухо, словно из подземелья. Антон разгреб снег, выскреб из жухлой травы какие-то ягоды. Они были горьки, и он, выплюнув их, побрел вниз по противоположному склону. Он не торопился, берёг силы. Если удастся сделать задуманное, он поднимется вновь на вершину, разведёт костер. И с «Баклана» увидят огонь...

    Внизу, у подножия, словно в огромной трубе, высвистывал ветер. Снежная пыль, вихрясь, сплошь облепила его, он шёл точно в маскхалате. Пробирало до костей, он замерзал и с тревогой подумал, что, пока не поздно, пожалуй, лучше вернуться на судно. Голод и стужа одолевали его. Порой ему стало казаться, что кто-то неотступно следит за ним в темноте. Антон вынул нож, хотел нарезать кустарника, развести костер, чтобы обогреться, но тут же решил, что огонь ещё больше привлечёт внимание того, кто идёт следом. Ноги подкашивались. Он знал, что не встанет, если присядет хоть на минуту, потер снегом лицо и вдруг отчётливо ощутил, что кто-то пристально следит за ним сзади. Холодея, порывисто обернулся и шагах в двадцати увидел зеленоватые хищные точки. «Я чувствовал, что он идёт следом, — подумал Антон, вздрогнув, ощущая, как на затылке стягивает кожу.

    Такое же ощущение — сейчас точно током прострелило — испытал он ещё до службы, когда впервые батя взял его с собой на охоту. Отец, старый таёжник, очень хотел, чтобы и сын унаследовал их фамильную профессию. Так уж повелось у них в роду издавна. И видать, не думалось старику, что иную дорогу выберет Антон. Потому и взял с собой, хотя тот и работал помощником повара в местной столовой. Антон впервые вышел на медведя, и вот тогда-то у него, как и сейчас, стянуло кожу на затылке...

    Батя сделал своё дело точно и верно, но у самого Антона осталось ощущение беспомощности. И, промахнись отец, не ударь точно ножом медведя в живот, когда тот пошёл на него «в объятья», неизвестно, чем бы дело кончилось...

    Однако охотника из него так и не вышло. А потом пришло время, его призвали на флот.

    И вот сейчас всё это вспомнилось ему при виде зеленоватых хищных точек. Сразу же горячо плеснулась мысль: «Это хорошо, что удалось его встретить! Теперь надо только сделать своё дело, потом забраться на сопку и разжечь костер...» На какой-то миг перед ним мелькнули лица голодных ребят, пронзительно-едкий взгляд Клинова прожег его ледяными зрачками. «Я иду. — Антон стиснул рукоятку ножа, чувствуя, что рука не очень тверда. — Я иду. Ты же, гад, не упрекнёшь уж меня тем, что я утопил продукты. И Кныпа не упрекнёшь...»

    Утром они обыскали всё судно, прибрежный кустарник — Антона нигде не было.

    — Сбежал, салага, — сказал Клинов. — Струсил. ЧП, товарищ мичман.

    — Пропадёт в одиночку, — встревожился Суходолов. — Надо поглядеть окрест.

    — Попробую догнать, — вызвался Клинов. — Следы не совсем замело, далеко не уйдёт.

    — Давай. Только вот что, Клинов, о ЧП забудь, о человеке думай. Понял? Иди! В случае чего костер запали на сопке.

    Клинов спрыгнул на берег, отыскал проступавшие в снегу следы, ведущие к ближней сопке, и зашагал в глубь побережья. Через две-три минуты Клинов пропал, и что-то тревожное почудилось Суходолову в этом его исчезновении за белой метельной стеной.

    К вечеру боцман Кнып и Чхеидзе выпаривали собранные водоросли — готовили отвар на ужин. На камбузе резко пахло йодом.

    — Если Клинов найдёт Антона, тот его может ухлопать, — сказал вдруг Кнып. Его всё ещё сильно знобило.

    — Ты что, совсем больной? — изумился Чхеидзе. — Как нехорошо думаешь!

    — Ты видел лицо Антона, когда Клинов винил его за утопленные продукты? Антон задыхался, будто его душили.

    — Клинов и тебя винил.

    — Я поопытней, поспокойней. Антон слишком горяч.

    — Неужели он сбежал?

    — Куда здесь бежать? Я о другом думаю.

    — Может, он... того, а, боцман?

    — И сам не знаю, о чём думать, — вздохнул Кнып. — Только не для этого Антон с судна ушёл, чтобы сбежать.

    Чувствую, не для этого. Что-то замыслил он... — И неожиданно заключил: — Может, и мне с ним надо было идти...

    — Ничего не понимаю.

    — Я и сам не понимаю, но что-то здесь не то...

    — Иди, боцман, отдыхай, — мягко сказал Чхеидзе. — Тебе совсем плохо, дорогой. Завтра обязательно достану для тебя нырка. Палкой убью. Целый день буду караулить, а убью. Иди, дорогой, иди.

    Совсем стемнело, когда на одной из сопок заметили костер. Временами пламя пропадало, знать, пригибало его ветром, потом появлялось опять, робкой свечой светилось в необъятной черноте северной ночи.

    Суходолов и Чхеидзе, торопясь, перевалили через ближний холм. Шли молча, не спуская глаз с помигивающего вдали отблеска костра, боясь упустить его из виду. Старый мичман задыхался от быстрой ходьбы, на последнем крутом подъёме стал совсем сдавать, и Чхеидзе пришлось поубавить шаг. Когда наконец приблизились, от костра, пошатываясь, отделилась фигура. Это был Клинов.

    — Где Антон? — спросил Суходолов, держась за сердце. — Что с ним?

    — Возьмите вот это. Тяжело, мне не удержать, — как-то странно, чужим голосом ответил Клинов, протягивая мичману большой тёмный кусок. — Вам нёс, на судна, а вы вот здесь. Держите.

    Пальцы Суходолова утонули в мохнатой шерсти. Голова кружилась, дрожали ноги. Дурманяще пахнуло парным мясом.