Произнося этот монолог, мистер Джон Эндрю Рипратон не заметил, как очутился в гуще скользких водорослей, — выбраться оттуда он уже не смог; в то время как течение медленно, но верно относило нас к берегу, его узкий круг все еще белел на горизонте. Торопясь изложить свой метод, мистер Рипратон пронзительно кричал нам вслед:

— Погодите, господа! У меня каждый рабочий пользуется удобствами, он привык к ограничениям и регулярности. Каждый равен себе подобному, как элементы в электрической батарее. Я, построил для них казармы. У каждого своя клетушка, они как две капли воды похожи одна на другую; у моих рабочих одни и те же переживания, ощущения, приборы, часы, одинаковые мечты; у них нет надобности и желания чем-либо поделиться друг с другом; им нечего сказать друг другу или попросить о какой-нибудь услуге. Секунду, господа! Я окружил их скукой, достатком, равнодушием, удобствами и чистотой. Да, господа! Женщина? Женщина возбуждает эстетические, семейные, этические, общественные, романтические, поэтические и общекультурные чувства. Да, господа, во мне тоже; собственно, я это знаю по собственному опыту. Женщина — ах, женщина! Женщина враг любой системы! Женщина, господа… мгновение, господа!.. Я позволяю рабочим пользоваться женщиной лишь изредка; мастерам — раз в три дня; кузнецам — раз в неделю; рабочим хлопчатобумажных цехов — раз в две недели; поденщикам на плантациях — раз в месяц, и то лишь ночью, под покровом темноты, чтобы они не видели женской красоты и не познали эстетического волнения, — алло, господа, вы меня еще слышите? — чтобы они не ощутили эстетического и нравственного воздействия или… вообще чего-нибудь более высокого и… господа… я говорю… женщина… всяких желаний, восторгов… умиротворение рабочих… мой метод… Прощайте, господа!

Мистер Джон Эндрю Рипратон все повышал и повышал голос, долетавший к нам уже откуда-то издалека. Наконец он совершенно скрылся из глаз, плененный водами, словно буй, и ветер, дувший с моря на сушу, уже не доносил до нас его пронзительного голоса. Вскоре на океан как-то сразу опустилась тихая лунная ночь, а в полночь мы выбрались на берег неподалеку от Чарлстона, откуда послали лодку на розыски мистера Джона. Бедняга провел на воде не слишком приятную ночь.

Из Чарлстона, без каких-либо чрезвычайных происшествий, мы по воде добрались до Сент-Огюстайна и на следующий день нанесли визит мистеру Рипратону и его кузине. Мы застали его в кресле-качалке, с письмом в руках; на лице нашего приятеля застыло выражение глубочайшей скорби. Он поклоном ответил на наше приветствие и, не говоря ни слова, протянул письмо следующего содержания:

«Губерстон, 27 января

Уважаемый сэр!

Письмо мое огорчит Вас, Все погибло. Рабочие взбунтовались, подожгли фабрики, спасти ничего не удалось, Ваша супруга и трое детей убиты.

Все произошло неожиданно. У молодого рабочего Боба Гиббона (№ С 10707) случайно (случайность была роковой!) забыли выключить свет в ту ночь, когда к нему разрешено было впустить женщину — к несчастью, редкой красоты. В Бобе проснулось чувство прекрасного и понимание высокого предназначения человека, в нем возродились и другие более тонкие чувства, вследствие чего на следующий день, невзирая на замечания и побои караульных, он принялся распевать песни, рисовал что-то, мечтательно улыбался, разговаривал, делал значительное лицо и вообще вел себя самым приятным образом.

По его наущению остальные рабочие запаслись на ночь свечами и все пришли в неописуемое волнение. После этого их начали интересовать белые манишки, зеркала, открытки, стихи, музыкальные инструменты, картины и тому подобные предметы, возбуждающие любовные чувства. В порыве вдохновения они организовали четыре певческих кружка, два общества декораторов, два клуба театралов-любителей и несколько спортивных обществ. Администрация оказалась бессильной воспрепятствовать этому движению. Затем рабочим удалось проникнуть па женскую половину; разобрав женщин, они стали жить семьями. Назавтра они уже потребовали сокращения рабочего дня и повышения заработной платы, а в последующие дни организовали всеобщую забастовку и основали три профсоюза — кузнецов, рабочих-текстилыциков и батраков-поденщиков. 25 января были изданы три журнала и разбиты лавки и склады в центре города. Таковы события последних дней, имевшие место, пока Вы благоволите пребывать вне стен отчего дома.

Попытайтесь найти утешение, дорогой сэр, если сможете.

Преданный Вам Фрэнсис Д. Мюлберри».

Мистер Джон Эндрю Рипратон отвернулся к окну, чтобы выплакаться всласть. А мы заметили про себя, с глубоким вздохом: «Бедный Рипратон! Бедняга Гиббон, новый Адам! Какая опасность таится в вас, о наши милые подруги! Да хранят небеса вашу молодость!»

…Видите ли, я еще смутно представляю, как это осуществить, но была бы идея, а техническое решение всегда найдется. Отыщется какой-нибудь умница и подскажет, как практически подступиться к этому делу. А потом все пойдет словно по маслу.

Ну, как бы это попроще растолковать? Скажем, вам не нравится улица, на которой вы живете: может, там пахнет кондитерской или она очень шумная и вы страдаете бессонницей, а может, там вообще все вызывает у вас недовольство; одним словом, вы убеждены, что эта улица вам не подходит. Как вы поступаете в таком случае? Подыскиваете себе квартирку в другом месте, нанимаете грузовое такси и переселяетесь в новый дом, так? Все очень просто. Любая гениальная идея, милые, всегда, в сущности, очень проста.

А теперь вообразите, что вам или еще кому не нравится наше столетие. Есть ведь странные люди на свете; некоторые обожают тишину и покой, кое-кого просто тошнит от газет, где что ни день пишут о войне, — дескать, в одном месте она уже вспыхнула или вот-вот вспыхнет, в другом — изволите знать казнят и сажают в тюрьмы, а в третьем несколько сот или несколько тысяч людей ни с того ни с сего поубивали друг друга. На все нужны нерпы, милые. Не всякий человек такое выдержит. Кое-кому не по себе становится, коли на свете всякий день безобразия творятся. Неужто, дескать, и мне такое пережить придется? Я человек мирный, семейный, цивилизованный, у меня дети, не желаю я, чтобы они росли и воспитывались в это дикое… я бы сказал, распущенное и страшное время. Таких чудаков, я уверен, немало наберется. Да если на все взглянуть с их точки зрения, оно, пожалуй, и правда: нету нынче у человека никакой уверенности, что мир долго продержится на земле, что сам ты удержишься на службе; даже в своей собственной семье — и то уверенности нету. Ничего не попишешь, старые-то времена вроде и впрямь ненадежнее были. Слоном, отыщутся у нас мудрецы, которым нынешние нравы никак не по нутру. Некоторые от этого просто очень несчастны. Им прямо жизнь не в жизнь — совсем как тому бедняге, который вынужден ютиться в грязной и несносной квартире, откуда и носа не высунешь. А что поделаешь? Ничего. Жизнь-то бежит!

Вот тут-то я и появлюсь, голубчики мои, и вручу этакому типу проспект своей конторы по переселению.

Вам не нравится двадцатый век? Положитесь на меня — на своих специальных, прекрасно оснащенных переселяющих машинах я перемещу вас в любое столетие. Никаких перелетов, господа, гарантирую только несколько более длительное переселение. Изберите себе столетие, где вы чувствовали бы себя наилучшим манером, — и мы с помощью квалифицированных специалистов быстро, дешево и удобно доставим вас вместе с вашей семьей и со всеми вашими мебелями куда потребуете.

Мои машины надежно действуют пока только в радиусе трехсот лет, однако мы трудимся над созданием двигателей, мощность которых играючи преодолеет два и даже три тысячелетия. Такса за каждый пройденный в обратном направлении год за один килограмм груза — столько и столько-то…

Сколько это в денежном выражении — я пока тоже не имею понятия; то есть и машин, которые перемещались бы во времени, у меня тоже нет; однако не извольте беспокоиться, все образуется, стоит лишь взять карандаш и подсчитать прибыль. А что до организации — организацию я давно продумал. Скажем, приходит ко мне клиент; дескать, так и так, желаю переселиться из этого треклятого столетия, хватит, мол, с меня отравляющих газов, гонки вооружения, фашизма и всего такого прочего…