— Послушай, ты ведь что-то знаешь! — сказала она как можно жестче. — Надька, скажи мне! Ты же понимаешь, что все это уже не игрушки! Человек погиб!

Надя улыбнулась знакомой улыбкой а-ля TV и аккуратно поправила подругу:

— Умер от кровоизлияния в мозг, что, как тебе известно, обычно считается естественной смертью. К тому же, если эта смерть на совести… дороги, то не кажется ли тебе, что ей проще было всем устраивать инсульты и инфаркты, а не развлекаться авариями, которые обращают на себя куда как больше внимания.

— Что-то я не могу понять — ты мне это объясняешь или себе самой? Смотри, Надька, не наделай глупостей! Ты видишь, что со мной случилось?!

— Во-первых, я… — но тут хлопнула входная дверь, в коридоре послышались голоса и девушки вопросительно подняли головы. Потом Надя спросила:

— Ты кого-нибудь ждешь?

Наташа пожала плечами, потом изумленно округлила глаза, глядя на того, кто просунул голову в приоткрытую дверь спальни. Голова эта была ей смутно знакома, но Наташа никак не могла поверить, что она действительно принадлежит тому самому человеку, о котором она подумала.

— Ну, заходи, чего стесняешься? — пригласила Надя, не сумев скрыть удивление в голосе.

— Привет, девчонки! — сказал Толян и впустил себя в комнату. В одной руке у него был пакет, в другой — чахлый букетик ромашек. Следом вошел Паша с добродушно-покровительственной улыбкой султана, забежавшего между делом навестить свой гарем. Надя встала с кровати и пересела на стул, закинув ногу на ногу и разглядывая дворника с явным недоверием, точно подозревала, что это не он, а кто-то, очень плохо под него загримировавшийся.

— Что это с тобой случилось? — спросила она. — Прошел курс омоложения? Дай адресок. Да ты, Толян, выглядишь просто на пять баллов с плюсом, тобой даже можно заинтересоваться!

— Да ладно, чо там, — смущенно пробормотал Толян. — Ничо такого. В общем… это самое…

Решив, что этого объяснения достаточно, он огляделся, явно ища, куда приткнуть ромашки. Наташа решила эту проблему за него, протянув здоровую руку, и Толян с облегчением неловко сунул в нее букет.

— Это по какому поводу? — спросила Наташа, изумленно взмахнув ромашками.

Изумляться было с чего. И сам Толян выглядел весьма непривычно — мертвецки трезвый, с хорошим цветом лица, с ясным взглядом, усы бодро торчат, а не висят пообычному, как у пожилого кота, старые потертые джинсы по мере возможности отстираны, равно как и обвисшая растянутая футболка. Непривычным было и то, что Толян, судя по всему, зашел просто так, проведать, а не как обычно занять денег. То же, что он принес цветы, вообще не лезло ни в какие ворота.

— Это? — переспросил Толян, опускаясь на стул. — Да так… в кино вон все время показывают, что больным цветы таскают. Катька вот… натырила вчера ночью на кладбище на продажу, да все не спихнула. Ну, я у нее и свистнул…

— Спасибо, Толя, — сказала Наташа и поспешно отложила цветы в сторону. — Как твои дела? Уже не страдаешь от воздержания?

Надя удивленно хмыкнула со своего стула, но ничего не сказала.

— Это он-то страдает?! — Паша вздохнул, разворачивая Толянов пакет. — Щас! Цветет и пахнет, наш работник метлы, да, Толян?! Да-а, видал, как люди завязывают, но чтобы так, с кондачка затоптать такой талант… Видать, у тебя было наитие. Святой дух на тебя снизошел!

— От святого духа другое совсем… снисходит! — буркнул Толян, устраиваясь на стуле поудобней. — Я… это… вообще ненадолго… так толь-ко…

— О! — провозгласил Паша восторженно и помахал в воздухе бутылкой сухого вина, которую только что извлек из пакета. — Смотрите, что принес святой дух! Пойду, отковырну! Тебе, Толян, как — тару брать?

Толян махнул рукой в знак отказа и повернулся к Наташе.

— Я подумал, что тебе в самый раз придется… лекарство вроде…да. Вот на меня один раз Серега, друган мой, с третьего этажа, значит, упал…ну, короче… да. А ты как — на поправку? Вроде тебя не сильно переехало?

— Да нет, самую малость. Спасибо, Толя, что зашел. Чего это ты вдруг, кстати?

Толян пожал плечами.

— Ну…так, в одном доме все-таки живем… и деньги ты мне занимала на покеросинить. Вон, к искусству приобщала…не понятно, правда, ни хрена, но душевно… Когда с тебя картины рисуют, чувствуешь себя…как-то выше что ли… не какие-нибудь там дрова сосновые! Может… оттого я и завязал, что…ага.

Похоже, эта речь истощила его силы, потому что он печально сгорбился на стуле, свесив руки.

— Ты работал у Натахи натурщиком? — заинтересовалась Надя, доставая сигареты. — Давно?

— Да вот за день, как ее стукнули.

— И как — удачно сработались? Натаха, покажи!

— Нет, не надо! — поспешно воскликнул Толян. — Наташ, не показывай. Ты, Надька, извини, но лучше не глядеть — я там такой страх… Нет, не показывай!

Надя, судя по ее виду, собиралась настоять на своей просьбе, но тут вошел Паша с тремя рюмками и открытой бутылкой и аккуратно расположил все на тумбочке.

— Ну вот, — сказал он, поведя на бутылку рукой, — давайте-ка спляшем по быстрому.

— Вот умник, — сердито заметила Наташа, — ты бы хоть чаю человеку принес!

— Ой! Прости, Толян, сейчас! — Паша убежал, несмотря на то, что дворник замахал руками, бормоча «Не надо, не надо!» Оставшийся же контингент с любопытством посмотрел на бутылку, потом друг на друга.

— Я разолью, — сказал дворник и взял бутылку. Глядя, как он привычными отработанными движениями разливает вино, отмеряя уровень на глаз с точностью специалиста, Надя покачала головой.

— Вот это сила воли! — заметила она. — И что, Толян, совсем не тянет. Ни на вот столечко?!

Толян с гордостью покачал головой. Наташа улыбнулась и взяла с тумбочки толстую коктейльную соломинку, через которую пила, чтобы не раздражать поврежденную губу.

Вернулся Паша с чашкой чая, протянул ее Толяну, сказал какой-то милый и глупый тост, чокнулся с Толяном, все засмеялись и поднесли к губам рюмки (чашку, соломинку)…

Как это было… кругом темнота… успеваешь почувствовать ужас? успеваешь о чем-то подумать, когда голова вдруг словно наливается свинцом, а потом в ней взрывается боль, огромная и яркая…словно в голове звезда переходит в сверхновую…начинаешь задыхаться и тело…куда-то исчезает твое тело… и ты умираешь — в темноте и одиночестве…

Вздрогнув, Наташа расплескала недопитое вино и воровато огляделась — не заметил ли кто? Но нет — все разговаривали, не обратив внимания на то, что Наташа на несколько минут выпала из реальности.

Если бы я не согласилась на встречу, ничего бы не случилось?

Она тряхнула головой, пытаясь заставить себя больше не думать о дороге и о Лактионове, но это было сложно. Люди вокруг: Пашка, Надька, Толька (мой муж?! моя лучшая подруга?! дворник с цветами?!) говорят и говорят, как они уже надоели, скорей бы ушли — ведь ей надо работать, работать, выпускать на волю свои мысли, свои образы… нужно, чтобы Пашка вынес старое полукресло на «Вершину Мира», чтобы работать и видеть…

Глаз, мозг, рука.

Наташа снова тряхнула головой, пытаясь сосредоточится на разговоре.

— … нет, я не говорю, что сожалею о тех временах, еще чего, но, видите ли, люди, тогда нас все-таки чему-то учили, хоть и по-дурацки, но учили, — говорила Надя, наклонившись чуть вперед. Казалось, что она внимательно смотрит на собеседников, но в то же время ее взгляд украдкой прыгал по комнате, словно что-то разыскивая. На лице Толяна было выражение легкой печали, Паша же, судя по всему, собирался возражать. — Вколачивали с детства все аспекты морали, нас нашпиговывали благоговением к духовным ценностям, у нас были цели и мы имели какое-то представление о том, как человек должен прожить свою жизнь — понимаете, чтобы не морщить нос, оглядываясь на прошлое. А что сейчас? Есть какие-нибудь цели, кроме того, чтобы выжить. Просто выжить. Подминая под себя других, замыкаясь в мире своих удовольствий, своих безумств, своей свободы, — выжить. Да, свободы. Нам дали свободу, зато мы лишились всего остального. Посмотри, Толян, на молодежь в своем дворе — ты ведь видишь ее, можно сказать, круглыми сутками — и подумай, каковы их цели. Спроси у них… ну… спроси, хотя бы, что такое дружба — да они же обхохочут тебя с ног до головы. Они вместе, пока им это выгодно, но почувствуют опасность — бросят друг друга, разбегутся. А вот мы бы так не сделали — да, Натах?! Натах?!