Наташа закинула голову, пытаясь унять кровь, постояла немного. Нужно идти домой, но как идти в таком положении. Она снова прижала ладонь к носу и выпрямилась, и кровь снова потекла по пальцам. Идиотская ситуация: ночью, на дороге, с расквашенным носом. Она повернулась, чтобы взглянуть еще раз на цветы на столбе, и нахмурилась. Фонарь наверху горел все так же ярко, дорога была так же пуста, но что-то изменилось, и это насторожило Наташу.

Столб. Что-то изменилось в столбе. Что-то появилось, что…

Нет. Не появилось. Пропало.

Пятно ее крови пропало.

Наташа изумленно заморгала. Даже в такую жару кровь не могла высохнуть так быстро, а если бы и высохла, то все равно осталось бы темное пятно. И пятно не маленькое — приложилась она хорошо. Куда же оно делось? Улетело? Или от жары и перевозбуждения у нее уже начались галлюцинации?

Наташа обошла столб кругом, оглядев его снизу доверху. Пятна не было.

Ну конечно! Если, задумавшись, она умудрилась врезаться в столб, то отчего же не допустить, что, потрясенная зрелищем траурных венков, она незаметно для себя бродила туда-сюда и теперь попросту перепутала столбы.

Эта мысль засела у нее в мозгу как заноза. Теперь, вместо того чтобы отправиться домой, придется пойти и посмотреть на соседнем столбе. Там она и увидит пресловутое пятно. А так же то, что ей пора лечиться от лунатизма.

Столбы располагались на расстоянии тридцати метров друг от друга. Она шла быстро, нервно размахивая одной рукой, и прошла две трети этого расстояния, когда внезапно оказалась в полном мраке.

Вначале она чуть не вскрикнула, и в голову моментально полезли всякие жуткости из штатовских фильмов, в которых внезапная темнота — непременный вестник всяческих пакостей. Но потом сообразила, что всего-навсего выключили придорожное освещение, как это делали каждую ночь, — пора и честь знать! И так оно сегодня что-то допоздна горело.

Словно в подтверждение того, что все в порядке, стремительно проехала машина, окатив все вокруг ярким светом. Хмыкнув, Наташа повернулась лицом к своему дому. Окно на «Вершине Мира» все так же горело. Единственное во всем доме.

И никто ничего не увидит.

Ветерок к этому времени уже утих, жара теперь висела спокойно, тихо и тягостно, поэтому резкий треск ветвей наверху прозвучал особенно громко — словно что-то большое торопливо продиралось сквозь платановую крону. Следом послышался легкий звенящий щелчок. Наташа обернулась и инстинктивно выбросила перед собой руки, как будто этим могла удержать стремительно опрокидывающийся на нее фонарный столб.

Только теперь, впервые в жизни, она поняла смысл выражения «застыть от ужаса», хотя раньше считала, что так не бывает — от ужаса можно заорать во всю силу легких, но стоять-то не будешь — побежишь как миленький — ноги сами все решат, без участия мозга. Но, оказалось, бывает и по-другому. Заорать как раз-то и не удалось — тело не чувствовалось — казалось, все, что было ниже глаз, попросту исчезло, да и сами глаза словно смотрели откуда-то со стороны, четко констатируя в течение крошечного временного промежутка клонящуюся навстречу огромную бетонную стрелу, проламывающуюся сквозь ветви платана, смутные очертания венков на ней, летящие следом за макушкой столба оборванные высоковольтные провода, искрящие красно-голубым, словно какая-то развеселая электрогирлянда.

Столб почти коснулся ее судорожно вытянутых рук — его тяжесть должна была без труда преодолеть это препятствие, отбросить его и смять, раздавить оказавшееся на пути человеческое тело. Но это тело вдруг вспомнило, что ему очень хочется жить, дернулось в сторону, уклоняясь от удара, и Наташа, сама в этом совершенно не участвовавшая, с каким-то тупым удивлением увидела, как столб пролетел мимо, секундой позже мелькнули плюющиеся искрами провода, и раздался глухой удар, который она почувствовала не столько слухом, сколько ногами. Истошно заверещали оставленные во дворе на ночь чувствительные иномарки, всполошенно мигая фарами и призывая на помощь хозяев. К заливистым звукам сигнализации присоединился лай разбуженных собак. В доме напротив одно за другим начали зажигаться окна, раздались полусонные сердитые голоса, вопрошающие, что случилось.

Не дожидаясь дальнейшего развития событий, Наташа развернулась и бросилась к своему подъезду. О физике она имела очень смутное представление, но о неприятностях, связанных с током наслышана была достаточно. Хоть у нее и резиновые шлепанцы на ногах, это еще ничего не значит.

Только в дверях подъезда Наташа обернулась. Упавший столб светлой полосой лежал поперек двора, и в сухой траве, уже курившейся дымом, весело плясали красно-голубые искры. Оборванные провода подрагивали, словно в агонии, и ей вдруг показалось, что этими последними, судорожными рывками они пытаются добраться до нее, догнать, прижаться искрящимися обрывками к телу, ангажировать на бесконечный танец… Передернувшись, она нырнула в подъезд, а навстречу, шлепая задниками тапочек по ступенькам, уже спускался, гонимый любопытством, кто-то из заспанных соседей.

На следующий день был выходной, и Наташа с удовольствием провалялась в постели до девяти часов. Не спала — просто лежала, глядя в потолок и наслаждаясь блаженным ничегонеделанием. Заснуть не удавалось. За ночь она проспала часа два, не больше, то ли из-за жары, то ли из-за случившегося, то ли из-за дурацких снов — виделись то странные расплывающиеся животные, похожие на гигантских амеб, то уродливые человекоподобные существа с гротескно увеличенными телами, суетившиеся на дороге среди фонарных столбов, которые покрывали ее всю, словно странный бетонный лес. Твари гонялись друг за другом, ловили и поедали, беспрестанно чавкая и похрюкивая, и проснувшись, Наташа еще некоторое время не могла отделаться от этих сырых и сочных звуков.

Паша ушел рано, ничего не сказав. Когда Наташа вернулась ночью, он еще спал, а когда пробудился, она уже замочила грязную одежду, смыла с себя кровь и, если не считать прилично распухшего носа (к счастью, не сломанного), царапин на лбу и общего взбудораженного состояния, вид имела вполне благопристойный. На вопрос что случилось, ответила, что вышла купить сигарет, споткнулась на неосвещенной лестнице и упала. Муж, судя по его взгляду, поверил не очень, но допытываться не стал, лишь прочитал коротенькую лекцию на тему «Что может случиться с молодой женщиной, не владеющей приемами борьбы, без сопровождающего или оружия, если ее выносит на улицу после полуночи».

После завтрака она позвонила Наде, но той дома не оказалось. Тогда она перезвонила ей на работу. Взявший трубку выслушал ее просьбу и оглушительно гаркнул, даже не позаботившись отодвинуться от микрофона:

— Надюха! Иди на связь!

Наташа услышала Надин голос, спрашивающий, кто звонит, но его тотчас перекрыли несколько истошных криков:

— Кто увел вэхээску А-13?!

— Светка, где раскадровка?! Сейчас нарежу тебе синхронов, порадуешься потом с Леонидычем на пару!

— Клычко, тебя в серпентарий вызывают!

— Нет, смотри, что он наснимал! Я с ним больше не поеду! Вот козел, а! Смотри, как он газовику нос отрезал! Как я это закрою?! Он все интервью так снял!

— Люди, дайте два рубля!

Последняя фраза прозвучала громко, но удивительно вежливо:

— Щербакова слушает.

Заслушавшись предыдущими репликами, Наташа не сразу сообразила, что Надя взяла трубку. Быстро обрисовав ей ситуацию, она попросила приехать. Надя ненадолго задумалась, потом сказала:

— Прямо сейчас я не могу. Через часа два будет окно, тогда и зайду, может быть. Все, давай, некогда мне.

Наташа положила трубку, немного посидела, потом решительно встала и вышла на балкон. За это утро она еще ни разу не смотрела на улицу — не решалась. Не боялась. Просто не решалась.

Как и следовало ожидать, она не увидела ничего особенного. Во дворе — дети, мамы, кошки. Тишь, жара, пыль… Ага, вон на дороге аварийная машина. Столб лежал так же, как и вчера, вокруг — черное пятно выгоревшей травы, рядом на корточках сидел человек и что-то внимательно рассматривал. Хорошее освещение, но общее содержание скучновато. Вспомнилась вчерашняя ночная площадь — вот получилась бы хорошая картина. Глаза четко запечатлели каждую нужную деталь и обстановку в целом. Образ сохранился, он жил, он требовал, чтобы его выпустили на свободу.