– «Договор дружбы, правды и согласия составили мы сегодня, в день шестого новолуния, – читает писец. – Договор этот учинили царь земли прекрасной и священной Урарту Руса, сын Аргишти, потомок великих царей Урарту, и царь Скифии великой, страны богатой и сильной, Бартатуа, знатнейший и сильнейший царь скифов.
Крепкий мир и дружбу желаем мы, а в дружбе и братстве не страшны нам враги земли нашей.
Мы клятву даем и кровью ее закрепляем, чтобы никогда царь Руса, сын Аргишти, не вздумал захватить земли скифов, чтобы никогда царь Бартатуа, владыка Скифии великой, не вздумал захватить земли урартов.
К пределам земли урартов не допустим врага. К пределам земли скифов не допустим врага.
Никогда царь Руса не вступит в союз с врагами Скифии. Никогда царь Бартатуа не вступит в союз с врагами Урарту.
Царь Руса, сын Аргишти, милость Халда в свидетели призывает. Царь Бартатуа, владыка Скифии великой, богиню плодородия призывает в свидетели своей верности и решимости.
В день шестого новолуния мы договор свой подписали и кровью царской окропили…» – читал писец.
Руса поднял кинжал и, надрезав указательный палец левой руки, первым освятил каплей своей крови договор дружбы и согласия. Когда капля крови стекла в его чашу, он подставил ее к руке Бартатуа, который также прикосновением клинка добыл каплю своей крови из указательного пальца левой руки. Бартатуа первым отпил глоток влаги, смешанной с кровью царей. Вслед за ним из той же чаши выпил вино Руса. Гости и царедворцы подняли свои чаши в знак согласия.
Забегали прислужницы с кувшинами воды и рабы с блюдами жареной дичи, с грудами рыб и целыми тушами баранов. Все, что так старательно готовил Даюки, было доставлено в зал пиршества. Пряные соуса благоухали, соперничая с запахами душистых трав, зажженных в курильницах. В зале становилось все веселее и оживленнее. Вскоре появились и рабыни с лютнями. Бартатуа был доволен пиром, и переводчик едва успевал передавать Русе слова любви и дружбы скифского царя. Иштаги рассказывал советнику Бартатуа о строительстве новых городов и оросительных каналов. Высокий, худощавый скиф с лицом суровым и строгим молча слушал развеселившегося наместника.
После веселого пира царь Бартатуа собрался в обратный путь. В подарок Русе привез он ларцы, полные червонного золота, а увозил от Русы подарки не менее ценные – коней золотистой масти, которыми славились урарты в дальних землях.
Когда покинули скифы пределы города Тейшебаини и далеко позади остался царский дворец, Бартатуа, весело подмигивая своему советнику, сказал:
– Хороши кони урартские! Пригодятся они нам для подарка царю ассирийскому Асархаддону. Дал он согласие отдать мне в жены свою дочь. Скоро будет свадебный пир.
– А как же договор, освященный кровью царей? – спросил советник. – Мы клятву дали не вести дружбы с врагами урартов.
– Об этом мы не скажем урартам, не узнают этого и ассирийцы, – ответил Бартатуа. – Это наше дело, им оно неведомо.
КАНАЛ ПЛОДОРОДИЯ
Сидя на троне в своем новом дворце, Руса диктовал писцу:
– Отныне дань великую из городов и сел Урарту привозить в крепость Тейшебы. Отныне бронзу плавить у медников Тейшебаини. Ковать здесь оружие для воинов царских. Отныне жатву великую снимать с полей, орошенных каналом плодородия. Назвать канал Русаини.
Умелых ткачей доставить в город Тейшебаини, чтобы ткали для одежды царской мягкие шерстяные полотна на тысячи локтей. Овец стричь и шерсть собирать, а не торговать овцами и не менять ни на какие блага.
Строительство канала завершив, не угонять рабов в другие города, а заставить их возделывать сады и виноградники, чтобы по желанию моему расцвела мертвая земля в долине Кутурлини…
Канал плодородия был давно задуман царем Русой. Его начали строить на правом берегу Ильдаруни почти пять лет назад.
Тысячи рабов были пригнаны сюда из разных мест. Были им выданы железные кирки и тяжелые молоты, чтобы бить и дробить базальтовые скалы.
Среди высоких, крепких скал поднялся такой грохот, словно горы с места сдвинулись и пошли к реке. Тысячи бронзовых и железных кирок долбили породу. Медленно шла работа.
– Сделаем ли то, чего боги не сделали? – спрашивал молодого киммера старый ассириец.
– Руки человеческие многое могут, – отвечал коротко киммер.
Рабы пробивали выемку в крепкой базальтовой скале, которая вначале казалась кованной из железа, а потом подалась и стала послушно крошиться.
Вдоль строящегося канала расположились лагерем рабы. Каждая сотня охранялась сотенным. Ходил этот сотенный с плетью в руках, угрожая всякому, кто опустит руки, кто остановится передохнуть. Иштаги сам подбирал сотенных, чтобы были они безжалостны к рабам и всегда помнили о пользе царю Русе.
«Вас я возвысил, – говорил Иштаги сотенным, – каждому из вас подчиняется сотня рабов. Вы должны помнить, что эти люди подобны скоту и созданы лишь для того, чтобы приносить пользу царям. Если кто из вас замечен будет в поощрении раба, тот сам попадет на его место. Не будет ему пощады от моей крепкой плети!» При этом глаза Иштаги наливались кровью, а плеть со свистом взвивалась над головами сотенных, напоминая им, что ждет их в случае неповиновения.
Сотенные молча слушали угрозы Иштаги. Все они были такими же рабами, как и подчиненные им строители канала. Разница была лишь в том, что многие из них стали злобными и жестокими в рабстве. Они потеряли присущее другим рабам чувство товарищества и дружбы. Иштаги нашел их среди тысяч других и сделал своими помощниками. Правитель Тейшебаини хорошо помнил слова Русы, сказанные им, когда было решено приступить к строительству канала: «Помни, Иштаги: рабы созданы богами для того, чтобы множить наши богатства, строить для блага царей дворцы и храмы, разводить сады и виноградники. Нет для них большего блага на земле, чем благо служить царям – избранникам богов. Пусть не дрогнет твоя рука, когда понадобится плеть ленивому рабу! И будешь ты вознагражден за твои великие дела. Плодородны будут земли, орошенные новым каналом. Получим мы цветущие поля, пастбища и тучные отары овец. От трудов твоих зависит щедрость моего сердца!»
Эти слова долго звучали в ушах Иштаги, они лишили его сна и покоя. Ему казалось, что он сам готов взять кирку и долбить ею крепкие скалы, только бы скорее построить канал и получить все, что пожалует ему Руса от своего щедрого сердца.
Иштаги долго думал над тем, как заставить рабов лучше работать. Первое время он старался запугать их своей жестокостью. Немало людей пострадало от плетей Иштаги и подвластных ему сотенных. Но вскоре правитель Тейшебаини увидел, что он весьма далек от цели: плети не помогали, а только мешали. Еще больше мешал голод. Голодные рабы падали от изнеможения. Иные из них не могли поднять кирку от слабости. Посмотрел Иштаги, что работа не ладится, и приказал кормить рабов. Раньше рабы получали по горсти проса в день. Теперь было велено выдавать по круглому просяному хлебу и вдоволь лука и чеснока. Кроме того, было объявлено, что в день жертвоприношения Халду каждый раб получит по куску мяса.
На берегу реки, в легких тростниковых хижинах, были устроены печи. Женщины растирали на зернотерках зерна проса, замешивали его в широких глиняных мисках, а затем лепили круглые плоские лепешки с отверстием в середине. Старая женщина из маннеев, самая опытная в этом деле, стояла у горячей печи и выпекала на камнях румяные хлебцы. К ней то и дело подъезжали возчики на мулах и подставляли плетенные из прутьев корзины. Женщина швыряла в них хлебцы, как камни, а затем требовала, чтобы их увозили и не мешали работать. Возчики везли корзины с хлебами вдоль строящегося канала и сбрасывали их на землю рядом с шалашом сотенного. Здесь хлеб раздавали рабам. Но прежде чем накормить людей, сотенный заботливо кормил своих собак и лошадей. Ведь рабы никому не скажут: они безмолвны и боятся, как бы не повесили колодку на шею. Грозный Иштаги жестоко расправлялся с тем, кто осмеливался роптать.