И это очень печально.

Не лучше бы направить силы на обустройство этого, единственного доступного нам всем мира? Не просто на житье-бытье здесь, на пользование ресурсами и благами, но на истинное обустройство, на поиск всеобщего благополучия и процветания. Ведь есть из великого, бесконечного множества вариантов и путей тот самый, верный и безошибочный, ведущий к самому светлому будущему планеты. Он есть и вряд ли намеренно сокрыт ото всех маскировочной сеткой. Он есть, он видим, он осознаваем, он иногда даже сам зовет людей ступить на себя. Но тщетно.

Этому миру уже ничем не помочь…

Я хмуро смотрел на стелящийся под ногами заледеневший уже асфальт, изредка поднимая взор на одинаково некрасивые, обшарпанные дома трущоб. Впрочем, незаметно для самого себя я покинул территорию истинного гетто, где только и обитают что бомжи да крысы. Наверное, там нет ни бездомных собак, ни кошек… Теперь по краям неширокой улочки с разбитой вдребезги проезжей частью угрюмо смотрели грязными окнами — слепыми и освещенными желтым, но таким противно-холодным светом — пятиэтажки из красного кирпича и бледного серого камня. Внешняя отделка зданий давным-давно облупилась, осела наземь, после чего превратилась в прах и развеялась на ветру. Вперемежку с каменными и кирпичными домами скособочились какие-то деревянные бараки и строения совершенно непонятного назначения. Да и год их постройки, очевидно, принадлежит не прошлому и даже не позапрошлому веку. Поразительно, но абсолютно все дома выглядели так, как будто последние годы в них никто не жил. Облезшая штукатурка выставляла напоказ некачественную каменную кладку стен; здания словно были поражены страшной болезнью и медленно умирали. Торчащие как попало трубы водостоков походили на корявые пальцы чудовищ, обхвативших ветхие человеческие жилища. Стены, на сколько хватало глаз, были исписаны переправленными на сто рядов политическими лозунгами, до омерзительности скучными признаниями в любви, пошлыми словами и ещё более пошлыми рисунками.

Горы мусора вперемежку с прошлогодней листвой необъятными кучами лежали вдоль стен и заборов, за которыми виднелись искореженные остовы автомобилей и накренившиеся бараки непонятного назначения. Трущобы везде, вокруг, всюду. Не спальные районы заводов и фабрик, не центральные кварталы вип-персон, не предместья с аккуратными красивыми домиками и ухоженными палисадниками. Трущобы, буферная зона между настоящим гетто и более или менее приличными городскими массивами. Так уж получается у людей, что любой мегаполис твердо и ясно поделен на пять зон со своими очевидными признаками. Первая зона — центр. Так называемый Даунтаун, или же деловая столица города. Там не столько живут, сколько работают и веселятся люди, имеющие достаток выше среднего уровня. Вторая зона — предместья. Очень неплохое место для жизни тех же самых людей с достатком выше среднего. Днем они работают в центре, затем направляют колеса личных авто в пригород, где их ждет горячий душ и вскусная пища в столовой небольшого, но уютного особнячка, а коли душе угодно, то и большого дворца. Третья зона — это те массивы, где посчастливилось жить мне. Нормальные, не облезшие еще под действием времени и вследствие бездействия коммунальных служб дворики, панельные гиганты в десять-двадцать а то и более этажей, шумные проспекты, хоккейные коробки, распластанные по земле комплексы детских садов, школ и больниц. В этой зоне всегда много места, широкие пространства вокруг и нет никаких пышущих пафосом и надменностью вип-персон из центра. Конечно, нет той роскоши, коя присуща Даунтауну, но, если подумать, то на кой черт она вообще? Четвертая зона городских кварталов — та самая, по которой я ныне двигаюсь. Пограничные земли, отделяющие более или менее нормальную, стабильную жизнь от не жизни вовсе. От пятой зоны. От гетто.

Я глянул на широкую, написанную человеком, явно страдающим гигантизмом, надпись над верхним этажом одного из домов. Над оконными проемами крупными некогда красными, ныне же болезненно бледными буквами кричала фраза: «Да здравствует победа коммунизма!». Сама фраза не предполагает уже наступившей победы; она лишь восхваляет оную, возносит до небес и делает единственной целью в жизни миллионов пролетариев. Но фраза эта еще и говорит, что победа коммунизма неизбежна как рассвет по утру, как бой курантов в новогоднюю ночь. Весьма специфической оказалась победа коммунизма, если все ж она произошла. Впрочем, ложный след всегда приводит либо в ловушку, либо в пустоту. Дорога к светлому будущему под предводительством антихристов привела в ловушку, спрятанную в пустоте.

Люди вокруг ходили словно зомбированные, угрюмые их глаза шныряли туда-сюда из-под шапок, подозрительно щурились и как будто кололись, словно видоизмененные листья кактуса. Я никогда раньше не был в этом районе города, и пообещал себе без нужды здесь более не появляться. Ведь в целом окрестности производили весьма неприятное впечатление, как будто эту часть планеты уже давно миновал Армагеддон, Страшный Суд и все, что предречено нам пророками всех времен.

Импортный маршрутный автобус казался чем-то посторонним, даже потусторонним среди местной грязи и увядания. Я хотел было воспользоваться услугами городского транспорта, но вспомнил, что где-то обронил бумажник. Ни денег, ни сигарет, ни телефона у меня теперь нет в карманах, и не помню даже, где именно потерял это все. Остались лишь ключи от квартиры да кремниевая зажигалка за десять рублей. Можно, конечно, попросить водителя и кондуктора подкинуть меня бесплатно, но вряд ли они согласятся. И не потому даже, что мой денежный вклад в развитие автотранспорта они считают обязательным, жизненно важным, чертовски необходимым. Просто выглядел я в данные момент ничем не лучше тех бомжей, из обиталища которых недавно выбрался. Такого голодранца не пустят в автобус никогда, хоть он готов заплатить даже и тройную цену за проезд.

Но меня не сильно обескуражила невозможность добраться до дома на автобусе. В конце концов, рассудил я, раз уж на долю мою выпали такие приключения, то надо дотерпеть их до конца. Я решил идти домой пешком, благо, уже знал свое примерное местоположение и определил направление на дом, сладостный дом.

Интересно, хмурые и озлобленные лица прохожих — это результат воздействия на людей столь неживописной и отталкивающей обстановки, или же разруха вокруг — своеобразное воплощение людских душ? Не место красит человека, а человек — место. Что стоит собраться жителям какого-нибудь дома и навести порядок в своем дворе, собрать в кучи и сжечь мусор, поставить на место поваленные заборы, отчистить от копоти хотя бы собственные окна? Учить детей не ломать всё вокруг и не гадить где приспичит? Ничего не мешает. Окромя губительного смирения с участью людей не первого сорта, людей оставленных государством на произвол судьбы, людей навсегда привыкших молчаливо терпеть любые попытки извне истребить, загнобить, уничтожить морально и физически их самих и их новое поколение.

Я передернул плечами. Морозец настал теперь уже настоящий, впереди несколько километров пешего ходу до желанной горячей ванны, спокойствия и безмятежности. Катись все к черту, пропадай пропадом, гори огнем! Когда я вылезу из ванны, то уже ни за что не вспомню сегодняшний вечер. Просто вычеркну из памяти, будто и не был я сегодня нигде кроме горячей ванны…

Да и было ли что-то? Я сомневался уже, действительно ли вывалился из поезда на пути, действительно ли кто-то меня выкинул из вагона на опасно гудящий силовой кабель и холодные, безразличные к своему подземному заточению рельсы. Мне просто хотелось быстрее вернуться под защиту родных пенатов, так сказать. Вернуться, согреться, отдохнуть, поесть…

Лишь идущий осилит дорогу. Очень мудрое изречение. Вот и я, топая усталыми ногами по заледенелым улицам, смотрел перед собою, тупо считал шаги, сбивался на третьем десятке, вновь принимался считать. Где-то рядом со мной, но вне моего внимания хрипели автомобили, скрипели открывающиеся и закрывающиеся двери автобусов, еще масса других неразличимых звуков. Все перемешано в кашу, настоящую звуковую кашу, коконом обернувшую город. Лишь идущий осилит, и я, наконец, с трудом узнал свой родной двенадцатиэтажный дом, привычный, за несколько лет ставший родным двор с тремя песочницами без песка, с ржавыми металлическими конструкциями, некогда созданными для развлечения детей, но ныне более смахивающими на невесть каким образом оказавшееся здесь пространство тренировочного лагеря морских котиков. В мозгу у человека есть нечто вроде автопилота, который всегда включается независимо от прочих мощностей сознания и ведет ноги строго по заданной траектории прямо к дому. Мой автопилот привел меня точно к цели, ко второму подъезду. Я шагнул в мнимую теплоту подъезда, дождался лифта, томительно медленно поднялся на шестой этаж и…


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: