— Песчата у мамки. Слышите, попискивают? — сказала девочка. — Тут у нас всех песчих «мамками» или «маньками» зовут. Ох они и злые, песчихи, когда у них маленькие! Ну что же вы встали?

Дом был не заперт, да и от кого тут запирать двери? Волков вошел в кухню и увидел возле печки топчан, застланный серым одеялом, а направо — дверь в комнату. Там было тихо. Положив Бича на пол, Алька кинулась мимо него, толкнула дверь, вбежала в комнату и выкрикнула:

— Она уже опять куда-то убежала! И дяди Бори нет…

Волков шагнул в комнату, усмехнулся: «…горит ли огонь в камине…» Стоял тут самодельный, грубо сбитый стол, заваленный книгами и тетрадями; на двух полках жались друг к дружке чучела птиц, а справа на стене висели три золотисто-бурые каланьи шкуры.

— Может, ее тут и не было, — сказал Волков. — С чего ты взяла?

— Ну да, не было! — расстроенно откликнулась Алька. — Она все время тут бывает. Побудет на Большом лежбище, потом побежит в Урилью, а потом сюда… — Она вздохнула, мотнув головой, откинула за плечи волосы и засмеялась: в комнату совершенно нормальной бодрой походкой вошел Бич. Сунувшись под койку, он шумно обнюхал углы, вылез и, увидев шкуры, зарычал. Алька провела ладонью по мягкой густой шерсти и прижалась к шкуре лицом. Она что-то говорила, объясняла, но Волков не слышал ее: он увидел фотографию Лены. Вставленная в самодельную рамку, фотография была прибита к стенке над столом.

…— вы только потрогайте, какой это мех! — тараторила девочка. — Ну потрогайте же. Каланы — это как люди. Говорят, что был такой народец человечий, но их… Бич, отойди… Во-олк?

— Да-да… я слушаю, — он мельком взглянул на Альку и с чувством странного разочарования стал разглядывать фотографию. В его памяти жила шумная, стремительная, взбалмошная девчонка; девчонка чертовски красивая, смуглая, будто опаленная огнем костров, которые они жгли ночами среди скал на побережье, с глазами такими жаркими, что их свет он видел даже в абсолютной темноте, а с фотографии на него смотрело почти незнакомое, сердитое, пожалуй, даже злое лицо идущей против ветра женщины. Вернее, ветер дул сбоку, и распущенные волосы сбились в сторону, а отдельные пряди захлестнули лицо, и женщина, чуть прищурив глаза, глядела через них, как через ширму. М-да, все же пятнадцать лет — это пятнадцать лет. И все же ему хотелось смотреть и смотреть на этот снимок.

— …но их давно-давно преследовали другие, злые люди, и тогда они превратились в каланов. По-алеутски «калан» и означает «человек». Во-олк?! Что? Гм… А где же Борис?

— Наш каланий начальник? А он тоже все бегает да бегает. Ну ладно, приберусь немного.

Она вышла в кухню, загремела там немытой посудой. Хлопнула дверка печки. «Пойду-ка за продуктами», — подумал Волков и посмотрел в окно: возле мешков и ящиков с провизией бродили песцы.

— Алька, банда Черномордого продукты ворует! — крикнул он.

— Беги скорее, гони их! Опрыскают и испортят все!

Размахивая руками, Волков понесся под горку к лайде, но Черномордый, мамка и трое головастых пес-чат даже и внимания не обратили на его крики. Мамка рылась в пакетах, один из малышей, щуря глаза, слюнявил лавровый лист, а двое других грызли макаронины. Более серьезным делом был занят глава семейства: с озабоченным видом Черномордый изучал углы картонного ящика, намереваясь оставить на нем свою метку. Вот он задрал лапу… Подхватив на бегу палку, Волков швырнул ее, и песец отпрыгнул. Не успел, кажется!

— Куда взяла? Положи! — крикнул Волков.

Отбежав, мамка раздирала пакетик с красным перцем, а Черномордый, подошедший к ней, и малыши совали в пакет черные носы, принюхиваясь к острому душистому запаху. Прижав пакет к песку лапой, мамка рванула его, и над зверями повисла легкая красная пыль. Зажмурив глаза, оскалившись, Черномордый яростно чихнул; затрясла головой и зачихала мамка. Чихали малыши, терли носы лапами. Волков тут подбежал, прикрикнул и… тоже чихнул. Продолжая чихать, скуля и подвывая, все песцовое семейство убралось с берега.

Перетаскав продукты в дом, Волков опять спустился на лайду и осмотрелся. Из кирпичной трубы хибары Бориса уже выкручивался синий, дрожащий в порывах ветра жгут дыма. Поднимая с плотного, утрамбованного волнами песка сверкающие створки раковин, Волков неторопливо пошел вдоль берега. Бухта, вначале показавшаяся ему мертвой, была полна жизни. В волнах ныряли черные бакланы и утки-каменушки, по песку бегали серые кулички, а в зарослях травы, выше по берегу, перекликались пуночки. И вместе с тем — какая пустынность и дикость! Сколько все же величия вот в этой невозмутимости и спокойствии природы! Катятся и катятся волны, гремит накаг…

Дом Песца скрылся за скалистым мысом. Волков прошел еще немного и увидел человека, копающего большую яму. Борис? Ну кому тут еще быть? Мерно взлетала лопата, и человек резкими размеренными взмахами выбрасывал из ямы песок и мелкую гальку. Шум наката скрадывал шаги, человек работал увлеченно, не замечая, что за ним наблюдают.

Волков сел на камень, неторопливо закурил. Смеющимися глазами он следил за человеком и медлил позвать его. Человек был обнажен до пояса, по желобку сильной, мускулистой спины блестела полоска пота. Что же это он сооружает? Чуть в стороне лежали деревянные брусья, доски, камни.

— Эй, приятель! — крикнул наконец Волков. — И сколько унций золота будет тут на кубометр песка?

Человек резко обернулся, перехватил лопату руками, будто собирался ею защищаться, и уставился на Волкова. Это был действительно Боб. Он был живописен, этот сухощавый бородатый мужчина: волосы стянуты кожаным ремешком, на шее повязан пестрый, но уже вылинявший платок, на широком ремне — внушительных размеров нож. Землепроходец!

Спрыгнув в яму, Волков пошел к нему навстречу.

— Волк? Фантастика… Это ты? — растерянно произнес Борис и сел на край ямы, будто у него ослабли ногн.

— Привет, Боб! — сказал Волков, стискивая потную ладонь друга. — Не веришь, что это я?

— Невероятно… — пробормотал Борис. — Значит, ты рсшил сдержать свое слово?

— Конечно! И я уже все знаю. Ах ты, старая морская швабра, поздравляю тебя и Лену. Ну, когда вы решили сыграть свадьбу?

— Свадьбу? — с лица Бориса сошло выражение растерянности. Опустив заблестевшие глаза, он обнял Волкова и так они постояли несколько мгновений, а потом оттолкнули друг друга, и Борис уже другим голосом заорал: — Так это действительно ты, пропахший ромом и табаком морской бродяга? Откуда? Какими ветрами?

— Пойдем в дом, там и поговорим. Чего мы в яме торчим, как два гробокопателя?

— Я еще дневную норму не выработал, — сказал Борис и схватил лопату. — Динамитом бы ее! Бери вторую лопату.

— Чего роешь-то? — спросил Волков, сбрасывая куртку и стягивая свитер. — Погреб? Бомбоубежище? Ищешь клад старого жулика Флинта?

— Бассейн для каланов. Пять на четыре метра. Подальше швыряй, подальше… Понимаешь, это удивительно умные животные. И вот, понимаешь, приучить хочу… Ух, каменюга. Помоги-ка, — они вдвоем выволокли из ямы камень, и Борис спросил: — А Филина видел? Пришлет людей?

— Не будет людей. И наплевать, Борька! Пять на четыре? Ха, да это нам двоим на день работы. Да чего на день? До вечера выроем.

— Ну Филин! Ну гад! — выкрикивал Борис, орудуя лопатой. — Чтоб я его сто лет не видел. Хо-озяин!

— А Лена где?

— Была у меня, да решила сбегать в бухту Говорушью, на ту сторону острова. И вот пропала. Наверно, или в Урилью умчалась, или на Большое лежбище. У нее бывает так. Говорит: прибегу, а удерет и ни слуху ни духу.

— Слушай, давай поднажмем и до вечера управимся с ямкой, а? — предложил Волков. — Понимаешь, мне ведь в Урилью нужно. И вот уже беспокойство какое-то испытываю: я ведь теперь отвечаю за Урилье лежбище.

— Ты-ы-ы?

— Ну где же вы все пропали, где? — послышался голос Альки. — Я жду-у, а он ушел и… Здравствуй, дядя Боря. Можно, и я покопаюсь?