— А еще?

— Про дельфина Митьку тебе расскажу. Года три назад это произошло… — Волков задумался: — Да, три года назад. Ну вот: работали мы тогда у берегов Флориды, и вот как-то увидели, что к тралу, который мы начали поднимать на палубу, очень медленно подплывает дельфин. Подплыл и начал хватать рыб, помятых ячеями тралов: голодный был очень. Приглядели мы: весь левый бок зверя располосован страшной раной. Говорю: а не подлечить ли нам зверя?.. Моряки, кажется, только этого и ждали: выбрали мы рыбу, а потом спустили шлюпку, подвели под дельфина кусок сети и подняли его вначале в шлюпку, а потом и на палубу траулера. Врач с нами ходил в рейс, принес он свои инструменты и зашил дельфину бок. Выпустили зверя в океан, а он не уходит от судна: так и жил возле траулера месяца два, кормился нашей рыбой, пока рана совершенно не зажила. Позовешь его: «Митька, Митька!» — и мчит он, выскакивает из воды. А потом мимо траулера куда-то большое стадо дельфинов проплывало, и ушел с ними Митька. Поплыл за ними, затем вернулся к нам, покружил-покружил возле траулера, а потом уплыл, и больше мы его не видели.

— Ах, как мне хочется увидеть дельфинов! Ну еще… пожалуйста. И чтобы опять «вдруг» было.

— Хорошо, сейчас я еще что-нибудь припомню, но самое удивительное, что я видел в жизни, девочка, это океан. Мне он всегда кажется живым, разумным существом, часто добрым и ласковым, когда в тихие лунные ночи океан поет морякам странные, волнующие мелодии. Это вода скользит вдоль обшивки судна и поет, поет… Но вдруг у океана портится настроение, и он начинает тихонечко, злясь на кого-то, подвывать в вантах и надстройках судна. И тревожно становится на траулере, а голос океана крепчает, становится все злее: это ветер и волны начинают петь дуэтом свои жестокие, громыхающие, дикие песни… — Волков замолк, затянулся дымом. — Да, Алька: самое удивительное из того, что я видел в жизни, — это океан. Я люблю и ненавижу его, но почему — трудно объяснить…

— Ой, как мне хочется побывать везде-везде и услышать песни океана, — вздохнув, сказала Алька, потом осмотрелась и почему-то зашептала: — Ну вот и ты сейчас увидишь такое, что… Ты хотел солнца? Гляди!

Туман вдруг вздрогнул, как от толчка, и сквозь него прорвался яркий солнечный луч. Он упал на траву, и склон загорелся ярко-зеленым цветом, по которому в разные стороны расплеснулись желтые брызги цветов. Луч, как клинок, рассекал туман на золотистые, шевелящиеся, будто наполненные изнутри пылающими углями, груды, и в разрывах между ними показались синие полотнища неба, и все отчетливее проступали контуры зеленых холмов, бурых обрывистых скал, глубоких долин и каменистых россыпей.

— Алька, мы как боги, — сказал Волков. — Сидим где-то у самого неба и видим, как рождается земля. Гляди, она еще парит…

Она действительно будто дымилась, земля. Клочья тумана цеплялись за выступ скал; белые его космы извивались в траве и камнях; десятки белых столбов медленно выкручивались из впадин и расщелин. А внизу, весь в сверкающих солнечных бликах, раскинулся океан.

— Один ученый человек сказал, что такое можно увидеть лишь у нас и нигде-нигде больше, — задумчиво произнесла девочка. — Так вот: это все мое. Нравится?

— Ты самая богатая девочка в мире.

— Самая богатая? — переспросила она и, осмотрев весь этот прекрасный, яркий, солнечный мир, лежащий сейчас у их ног, с королевской щедростью произнесла: — Дарю. Теперь это все и твое тоже.

Схватив куртку и размахивая ею над головой, она побежала по крутому склону вниз. Туманные дымы еще поднимались с земли, девочка бежала среди них, и дымы крутились на месте, и изгибались, будто в фантастическом танце.

Медленно, не в силах оторвать взгляда от живописной картины, Волков пошел вниз. Просто не верилось, что совсем рядом, за перевалом, дует пронизывающий ветер, что ползут там над землей угрюмые тучи, роняющие на камни и траву холодную влагу.

— Опоздали! — выкрикнула Алька, когда они остановились на узкой вершине ребристого мыса, врезающегося в океан.

Опоздали? Куда? Можно опоздать в кино, в театр, ну на поезд, в конце концов, но куда можно опоздать тут? Волков осмотрелся. Океан, как большой синий зверь, ворочался у берегов острова; пенный водопад срывался со скалистой стены; каменный мыс, на котором они сидели сейчас, сверху был покрыт густой, шевелящейся от ветра травой, множество крупных желтых цветов, которые так были похожи сверху на осколки солнца, усыпали обрывистые откосы.

— Лены уже тут нет? — догадался Волков.

— Прилив, — объяснила девочка, срывая цветы. — К пещере нам через непропуск не подойти. Ладно, побежали, может, еще и успеем.

Сунув букет за ворот рубашки, хватаясь руками за траву, она начала быстро спускаться к океану, до которого было еще метров шестьдесят. Волков с опаской поглядел на обрывистый, заваленный обломками камней склон. Вот!.. Тяжелый камень выскользнул из-под ноги девочки и, увлекая другие камни, поскакал вниз. Алька замерла, распластавшись на склоне, потом большими прыжками побежала к океану… Через несколько минут и Волков, преодолев неприятный склон, с облегчением опустился на бревно. Засмеявшись, Алька повела глазами куда-то за его спину, и Волков обернулся: на соседнем бревне лежал песец и сонно жмурил глаза.

— Это Ванька, — сказала девочка. — Вань, мы к тебе в гости. Можно?

Зевнув, Ванька потянулся и направился к девочке. Та кинула ему твердую, как фанера, галету. Звонко хрупая, Ванька сжевал ее и, вспрыгнув на бревно, свернулся по-кошачьи клубком.

— Ладно, рассиживаться некогда, — сказала девочка. — Есть тут по самому низу мыса узенький карнизик над водой. Уж и не знаю, пройдете вы по нему или нет.

— Когда мне было даже меньше лет, чем тебе сейчас, я на пятый этаж дома по водосточной трубе забирался, — похвастался Волков. — Я был хилый, малокровный, но упрямый и цепкий. Знаешь, я был чемпионом лазания по трубам.

— Ну тогда другое дело. Тогда вам карнизик — тьфу! Пошли.

Алька начала прыгать с одного бревна на другое; их тут много океан навыбрасывал, потом заскакала по камням. Волков старался не отстать от нее. На бегу он осматривался: лайда узкая, обрывистые стены скал; бревна, доски, бочки… А вон и шлюпка разбитая лежит. Что за шлюпка? Взглянуть бы.

— Дымом пахнет! — выкрикнула девочка, оборачиваясь. — И крепким-крепким чаем!

Дымом? Волков поднял лицо вверх и в резковатом, пахнущем океаном воздухе побережья уловил запах дыма. Так, значит, сейчас… Вот-вот, и он увидит ее… Поправив рюкзак, Волков поглядел вперед: девочка уже карабкалась по скале. Мыс тут обрывался прямо в океан; волны колыхались у его основания и с плеском облизывали голый, будто отшлифованный, выступ, по которому, цепляясь за едва видимые трещины, пробиралась девочка. С тревогой и все растущей симпатией Волков следил за ней. Алька обернулась, помахала рукой и скрылась за поворотом.

— Иди-иди! Я за тобой… — Волков поднялся метров на пять от лайды и обнаружил узкий карнизик; м-да, тут не разбежишься. Всего-то и ширина в пол-ладони… Однако по трубе тогда было опаснее. Держись-ка покрепче, а то засвистишь ты, Волков, только тапочки сверкнут. Нашаривая углубления в скале, он прошел с десяток метров и вдруг услышал за своей спиной легкий шорох. Обернулся. На карнизике, с любопытством глядя на него, стоял Ванька. Ну что ж, пойдем с нами, подумал Волков, осторожно переставляя ногу: карнизик становился все уже. Ну и Алька!.. Угробит она его сегодня… Ага, поворот. Наконец-то. Волков обшарил скалу ладонью, ища какой-нибудь выступ… Стоп-стоп, а где же карниз? Вцепившись пальцами в едва ощутимую впадину, Волков потянулся ногой к бугорку, поглядел вниз, на воду, было до нее метров пять, и подумал, как мудро он поступил, что, прежде чем сунуть продукты и вещи в рюкзак, он поместил их в пластиковый мешок… Нога соскользнула с бугорка, и Волков рухнул в океан.

Падая, он увидел, как сверху на него с большим интересом смотрел Ванька. Что ж, можно понять песца. Не каждый день валятся тут в воду люди.