– Знаете, Элинор, за последние несколько недель я прочел все ваши книги и заметил, что в них странным образом отсутствует всякий намек на чувственность.

Что значит – странным образом? Элинор вся подобралась, почуяв опасность, и, вызывающе откинув голову, заставила себя гордо встретить его взгляд.

– Почему же должно казаться странным то, что в своих книгах я не перемежаю сюжет порнографическими сценками?

– Стало быть, вот как вы воспринимаете секс? – удивился Рей. – Вы меня удивляете. Вы не думаете, что можно передать чувственность, и, не впадая в крайности? Само слово может быть очень и очень чувственным.

– Это не в моем стиле, – резко возразила Элинор.

– Да, но ведь должны же вы реально обрисовать характер героини. А вы, похоже, хотите заставить эту молодую женщину вести себя так, что это полностью идет вразрез с характером, которым вы ее наделили, так что в глазах читателей она кажется совершенно неправдоподобной.

– Я могу изменить ее характер.

Произнося эти слова, Элинор и не подозревала, какое отчаяние звучит в ее голосе. Неожиданно взгляд прикованных к ее лицу серых глаз мужчины смягчился. Рей поднял ладонь с рукописи, и Элинор инстинктивно отпрянула. И тут выражение глаз Рея резко изменилось: в их глубине засверкали искры, так, словно он вдруг на что-то рассердился. Однако на губах его по-прежнему играла улыбка, и Элинор решила, что неправильно истолковала его взгляд. Мужчины, придя в ярость, теряли контроль над собой и начинали говорить и делать страшные вещи – это она знала по себе.

– Скажите, Элинор, почему вам так трудно придать своим героям хоть каплю чувственности? Взять, например, ваших мужчин. Я заметил, что, придерживаясь исторических фактов, вы умудряетесь полностью обойти стороной человеческую натуру. Почему?

Теперь Элинор по-настоящему испугалась. Он подобрался слишком близко к тому, о чем говорить для нее было слишком болезненно. К тому, что она всегда считала своей тайной, недоступной для окружающих. Диана никогда так с ней не разговаривала. Иногда она посмеивалась и дразнила ее, иногда в мягкой форме предлагала внести небольшие изменения, но никогда, никогда не говорила так грубо и откровенно. Почему же Рей так ведет себя с ней? Чего он добивается? Чтобы она призналась, что как женщина ничего не стоит? У Элинор волосы встали дыбом при одной мысли о том, как много, должно быть, она выдала своих тайн в книгах, сама того не понимая. Может быть, именно поэтому она встретила в штыки идею нанять секретаршу? В душе она понимала, насколько уязвима, и боялась, что, работая с ней бок о бок, человек может узнать о ней слишком много. Девушка боролась с паникой, лихорадочно ища пути к отступлению.

Рей сидел слишком близко, и она чувствовала себя загнанной в ловушку. Элинор в отчаянии смотрела на стену, словно в надежде, что в ней откроется отверстие, через которое она сможет исчезнуть. Обернувшись к Рею, она встретила его спокойный выжидательный взгляд.

– Что это все значит? Инквизиция какая-то!

– Вот как, Элинор? – удивленно спросил Рей. – Я действительно кажусь вам инквизитором, человеком, способным на страшную жестокость? Тем, кто испытывает наслаждение, мучая других? Человеком, зацикленным на своих убеждениях и готовым пойти на что угодно, чтобы отстоять их?

Да ничего подобного! Глупо было с ее стороны так беситься. Рей удовлетворенно кивнул, заметив тень смущения на ее лице.

– Я просто пытаюсь помочь вам, вот и все.

– Я в вашей помощи не нуждаюсь.

– А, по-моему, нуждаетесь, – спокойно заметил Рей. – Сказать вам, что я вижу, глядя на вас, Элинор?

И тут он протянул руку и коснулся ее. Ладонь мужчины решительно взялась за ее подбородок. Элинор была совершенно к этому не готова. От ужаса ее кожа занялась пламенем, а тело охватила дрожь. Ее трясло как в лихорадке, и она ничего не могла с собой поделать.

Элинор видела перед собой глаза Рея – глубокого, спокойного серого цвета, окруженные длинными густыми ресницами. Кожа на подбородке, хоть и чисто выбритом, была темнее, чем на остальной части лица.

Элинор хотела крикнуть, чтобы он отпустил ее, но с ее губ не сорвалось ни звука. Ее снова охватила паника. Ей хотелось орать и визжать, оторвать его руку от своего лица, хотелось вырваться и бежать, бежать до тех пор, пока не отыщется надежное убежище, где она могла бы спрятаться от него и от себя.

Зачем, ну зачем он это делает?

– У вас кожа как нежный бархат. – Рей улыбнулся девушке, и вокруг его глаз разбежались крошечные лучики.

Элинор казалось, что ее сердце вот-вот разорвется от нестерпимой боли. Как он может быть так жесток! Он что, думает, она слепая и сама не видит, что их разделяет! Вообразил, что она настолько глупа, чтобы думать, что он может найти в ней хоть что-то привлекательное!

– Перестаньте! Перестаньте сейчас же! Не трогайте меня!

Элинор наконец обрела дар речи, но голос ее прозвучал сдавленно. Она дернулась в сторону, дико озираясь, и Рей был вынужден отнять руку.

– Не тратьте время попусту, расточая мне комплименты, Рей, – хрипло произнесла девушка. – Мне прекрасно известно, что я из себя представляю как женщина.

– Вот как? – Он снова заговорил обычным ровным тоном. – Интересно.

Элинор больше не могла этого вынести. Атмосфера в душной комнате слишком давила на нее, и она уже не могла даже помыслить о работе. Она неловко поднялась на ноги, почти вдавившись в стену, чтобы, не дай Бог, не соприкоснуться с Реем.

– Я иду на прогулку.

– Вы же насквозь промокнете.

– Мне наплевать.

Если бы Рей предложил сопровождать ее, Элинор скорее всего спихнула бы его с первого попавшегося холма. Ей просто необходимо было от него отделаться. Однако, к ее облегчению, он отступил в сторону, давая ей пройти.

Пальто и резиновые сапоги Элинор по-прежнему были в машине. Отыскав их, она поспешно натянула одежду на себя, не обращая внимания на проливной дождь.

Здесь она хотя бы могла вздохнуть и немного расслабиться, а главное – забыть о том, что почувствовала, когда Рей прикоснулся к ней.

Элинор доводилось гулять по Гудуику и в предыдущие визиты. Мыс и холмы, протянувшиеся на много миль, принадлежали Национальному фонду и были открыты для прогулок. Здесь было чудесно. Но то было летом, а сейчас Элинор не отшагала и мили, как уже поняла, насколько холодно и сыро на улице.

Коттедж находился всего в двух милях от побережья, но сегодня надо было быть полной дурой, чтобы идти к морю, решила Элинор. С тех пор, как она вышла на улицу, ветер, казалось, задул с утроенной силой, и она уже почти сгибалась под его порывами. Он сорвал с нее капюшон и разметал пряди, выбившиеся из пучка, которые тут же промокли и прилипли к голове. Руки заледенели, и Элинор обнаружила, что резиновые сапоги протекают. Но несмотря ни на что, она предпочитала бродить по улице, чем тесниться в коттедже вместе с Реем.

Что он задумал? Наверняка ведь должен понимать, что она осознает свою непривлекательность, тем более для такого мужчины, как он. Зачем же трогать ее, да еще отпускать дурацкие замечания? Элинор передернуло уже вовсе не от холода и сырости.

Ощущение, испытанное ею, когда он дотронулся до ее лица, было настолько неожиданным и так потрясло ее, что девушка до сих пор не могла прийти в себя. Казалось, все ее тело устремилось ему навстречу, и на одно безумное мгновение ей вдруг захотелось узнать, что она почувствует, если он коснется ее обнаженного тела.

Такого с ней прежде никогда не бывало. Ни с кем, даже с Бренданом. Это все Рей виноват с его допросами, это он разбудил в ней внезапное ощущение, что в жизни ей чего-то не хватает. На короткое мгновение она даже поняла, что завидует своей героине, жалеет, что она не Эжени и не может наслаждаться собственной чувственностью и силой своей женской власти.

Должно быть, она сходит с ума, решила Элинор. Все из-за проклятой книги. И зачем только она согласилась ее писать! Но теперь было поздно, самолюбие не позволяло ей пойти на попятный. Придется довести дело до конца.