– Нет, могут еще послужить! – заметил мастер и любовно, словно ребенка, стал вытирать тряпкой станок.

– Конечно, послужить-то послужат, но что это будет за форма? – не смог промолчать я.

Конечно, когда разговариваешь с заказчиком, надо быть полюбезней, но ведь от состояния прессов зависел результат моей работы. Каким бы умелым работником я ни был, ничего путного на таких станках не получится. Я нахмурился.

– Если у тебя хорошие руки, то и на старом прессе сумеешь сделать деталь. Такое под силу даже новичку! – парировал мастер. Я опустил голову и промолчал. Взглянул на мастера и заметил, что два пальца у него на правой руке изувечены. Не иначе как его уволили с «S-когё» по возрасту. Я и подумал, что человек, который всю свою жизнь гробил себя на такой адской работе, не станет придираться зря.

– Эй, пойдем обедать! – пришел за нами Ивамото. Беспечный же человек! У меня же не осталось и половины того энтузиазма, который я испытывал еще утром.

Мы гурьбой вышли из заводских ворот и оказались перед собая[2] с замусоленными занавесками над входом, но миновали ее и вошли в китайский ресторанчик, отделанный под красное дерево. В этом ресторанчике был даже отдельный зальчик в японском стиле. Для такого захолустья – роскошное заведение.

– Семь порций гомоку-соба![3] – заказал Ивамото. Район был заводской, так что денежки текли в заведение рекой. Мы, словно мухи, облепили столик, покрытый стеклом. Молодежь рассуждала о компартии, об Америке, потом разговор зашел о прибылях. Когда миски опустели, воцарилась тишина. Только мастер все совал себе в рот с толстыми губами комочки соба. «Каким бы голодным я ни был, но есть с такой жадностью…» – с отвращением подумал я про себя. Директор завода, сразу видно – человек опытный, положил себе на тарелку палочками бамбуковых ростков и цзрек:

– Америка – страна высокой механизации и эффективного производства! – Как-то боком засунул ростки в щель своего большого рта, потом вдруг нахмурился и, поразмыслив, посыпал еду перцем. – Вот, к примеру, если неправильно составлена смета или поставка продукции задерживается, назначается штраф – два процента ежедневно.

– Так, так… – поддакнул Ивамото.

– Задержали поставки на полмесяца – нечем будет платить рабочим. А для рабочих это смерти подобно.

– Ну, нам-то волноваться нечего. Мы на сдельщине! – бросил Ивамото.

– Конечно. Вы же чужаки – вот вам и все равно. А для нас это – просто вопрос жизни и смерти!

Соба показалась мне пресной. Директор назвал нас чужаками, и мне стало яснее ясного, что прежде, чем потерпят крах они, разоримся мы, субподрядчики. Да к тому же спросят за развал производства с нас. Что тогда? Ивамото полагал, что, поскольку это военный заказ, стало быть, дело доходное. А в действительности все было не так надежно: влезешь в это дело, сам потом не обрадуешься. Но другой работы у меня не было, денег тоже.

Скверная привычка была у Ивамото. Раза три в день он прилетал ко мне на велосипеде и начинал совать нос не в свои дела: «Эй, ты еще не закалил железо? Если перекалишь, потом треснет! Осторожнее!» А однажды, когда я работал на сверлильном станке, он вдруг кинулся ко мне со словами: «Ты что-то очень долго возишься! Дай помогу!» – схватился за ручку станка и сломал быстрорежущее сверло.

В общем, с Ивамото было все ясно. А вот я с малых лет мечтал работать на заводе, просто прыгал от радости, когда мне давали подержать молоток, и при нормальных условиях я бы вытерпел все что угодно. Но обстановка была настолько непереносимой, что порой мне хотелось швырнуть на пол законченные детали.

Но вот однажды ко мне в мастерскую явился человек, представившийся как Мурата. Он весьма учтиво поклонился и сказал: «Извините, что отвлекаю вас от работы». Мурата был невысокого роста, лет под сорок. Поверх пиджака – спецовка. Он достал из красного кожаного портфеля чертеж с подписями на английском языке.

– Это шайба Гровера. Мне нужно триста тысяч штук. Заказчик – оккупационные войска. Скажите, во что обойдется одна такая шайба? Разумеется, материал, заготовки – все за мой счет.

Изготовить такую шайбу – дело кропотливое, тонкое, ее толщина всего полтора миллиметра, диаметр – пятнадцать миллиметров, и форма сложная. Я взглянул на визитную карточку посетителя. Мастерская «Кёва сэйсакудзё», даже номер телефона указан. Я стиснул в руке кусочек мела. Перед глазами возникло лицо Ивамото. Было ясно, что наше совместное предприятие терпит крах, но все же браться за другую работу было неловко.

– Видите ли, я связан другими обязательствами. Так что обратитесь к кому-нибудь еще! – И я вернул ему чертеж.

Тогда Мурата достал из внутреннего кармана пачку денег:

– Здесь двадцать пять тысяч иен. Задаток к работе.

Это было настолько нереальным, что я не верил своим ушам. Мне так хотелось этих денег, что даже руки зачесались схватить их, и все же я оставался непреклонным.

– Добро пожаловать, – торопливо спустилась в мастерскую жена. Она была небольшого росточка, в момпэ. Жена поздоровалась с Муратой, расстелила газету на трехногом железном стуле, приглашая гостя сесть, и подала мне знак глазами: мол, хочет поговорить. Мы вышли в кухоньку, и тут ее маленькие круглые глазки наполнились слезами:

– Ну что ты за человек? Тебе наплевать на жену и детей, тебе все равно, сыты ли мы или голодны…

Мои сорванцы тоже высунули свои носы из комнаты, но стоило мне бросить им десять иен, как они опрометью выскочили на улицу – только сверкнули тощие, как у котят, зады.

– А что мы скажем Ивамото? Или, может быть, откажемся от платы за работу? – возразил я. Но жена не унималась. Вытирая нос вылинявшим рукавом, она запричитала:

– Я тоже не хочу быть неблагодарной! Я хорошо понимаю тебя! Но и ты должен меня понять! Если ты согласишься, нам не придется больше бедствовать! – И она бросилась мне на шею. У меня слова застряли в горле, но не только из-за слез жены. Неожиданно нахлынули воспоминания о войне. Когда зажигательные снаряды обрушились на наш дом, она бросилась в самое пламя, пытаясь спасти сына. С тех пор у нее и остался у левого уха след от ожога. Это пятно – память о трагедии – бросилось мне в глаза. И сердце мое не выдержало. Буркнув: «Нехорошо все же это – так поступать с людьми!» – я спустился в мастерскую.

Пока я беседовал с женой, Мурата рассматривал только что отшлифованный штамп. Увидев меня, он пригладил свои красиво причесанные на пробор волосы и сказал:

– По пятьдесят сэн за штуку пойдет?

Цена была подходящая. Значит, сто тысяч шайб будут стоить пятьдесят тысяч иен, а триста тысяч – сто пятьдесят тысяч иен. Если вдвоем работать на ножном прессе, месяца будет предостаточно.

– Заработок неплохой, но… – замялся я, на что Мурата, не поняв меня, возразил:

– Разумеется, продукция пойдет не сразу, но постепенно дело наладится. – Он снова вынул из портфеля чертежи. Корпус от карманного фонарика, кнопка гудка, зеркало заднего вида и т. д. Детали автомобилей оккупационной армии. Невольно я внутренне насторожился.

Но Мурата, словно ища моего расположения, сказал:

– Честно говоря, если и до конца следующего месяца не налажу выпуск шайб – не сносить мне головы!

Я знал это по заводу в Оомори, у меня были там приятели-прессовщики. Только когда капитал пойдет в оборот, можно успокаиваться. Но мне показалось странным, что, имея такую выгодную работу, Мурата обращается к услугам другой мастерской. Об этом я его и спросил.

– Вы о моей мастерской? Я сдал ее в аренду. Что поделаешь, такие жестокие времена. Чуть зазеваешься – и хоть в петлю лезь! – Тон его был доверительным.

– Я согласен! – решился я.

– Ну и отлично! – обрадовался Мурата. – Я пришлю вам еще одного прессовщика. Сам-то я занят денежными делами.

«Что ж, конечно, должен же кто-то заниматься и этим», – подумал я и спросил:

– Сколько же надо ему платить?