— А где же мы возьмем эти фильмы? — сказали мальчишки.

— Не знаю, — сказал мальчик.

И всем стало немного печально, что война не настоящая и нельзя взять трофеи, и все загрустили. А над городом тревожно и звонко пропел самолет и промчался, оставив белый след в пустынном и сумрачном небе, и мальчишки задрали головы — посмотреть, но самолет исчез, и только звук его мотора еще висел над землей.

А потом мальчик постарше сказал:

— Плевать мне на трофеи! Лишь бы снег был получше.

И он вскочил и ударил ногой в стену крепости, но она не поддалась, тогда он стал толкать ее руками, и стена стала сыпаться на глазах у изумленных мальчишек. А он что-то закричал и прыгнул на эту стену, и она рухнула, и он упал вместе со стеной, и комья снега рассыпались.

Тогда все вскочили и загалдели осуждающе:

— Зачем ты это сделал?!

А он молчал долго и наконец сказал:

— А ну их, эти крепости… И трофеи… Не нужны они, — и медленно пошел, и все смотрели, как он уходит.

Всем вдруг стало как-то не по себе. И кто-то вдруг очень серьезно сказал:

— А хорошо, что война была не настоящая.

Тетка еще спала, когда мальчик встал и, стараясь не разбудить ее, быстро оделся. Он на цыпочках прошел по коридору, открыл дверь и осторожно притянул ее за собой. Замок чуть слышно щелкнул. Тогда он побежал вниз по лестнице, прыгая через две ступеньки и хватаясь руками за перила. Шаги его гулко звучали в пустоте и тишине подъезда. Он выбежал во двор и по скользкой тропинке быстро прошел через арку на улицу.

Было еще очень рано. Знакомые гудки паровозов, тревожившие его по ночам, ожили в памяти мальчика, и он с радостью подумал, что вот сейчас он тоже поедет, и паровоз будет кричать «у — у-у», и вагоны будут стучать колесами, а за окном будут мелькать заснеженные поля, молчащие леса и застывшие реки.

На привокзальной площади он посмотрел на большие часы. Было без пятнадцати десять. Он быстро подошел к кассе, потому что поезд отходил ровно в десять, и мальчик торопился.

На перроне сновали люди. Они заходили в вагоны пригородного поезда, и мальчик остановился на мгновение, думая, в какой вагон лучше сесть. Прошли какие-то парни и девушки. Они громко пели: «А ведь слова, как люди, у них бывают раны. Слова, как люди, плачут и по ночам не спят». Это была грустная песня, но парни и девушки были веселые. И они смеялись, когда пели эту песню.

И мальчику тоже стало весело, хотя песня была и грустная. И он пошел следом за ними. А они уже пели какую-то другую песню, веселую и смешную, и хохотали, и мальчик шел за ними и улыбался.

Он сел в тот же вагон, в который вошли парни и девушки. У них с собой были рюкзаки и лыжи, и в вагоне запахло лыжной мастикой, запахло, как пахнет только зимой, когда вносят лыжи в помещение. Кроме мальчика и веселой компании, в вагоне сидели еще женщина, старик, уткнувшийся носом в телогрейку, и какая-то девчонка лет двенадцати. Мальчик сел у окна и стал ждать, когда тронется поезд, и ему казалось, что давно уже пора поезду тронуться, а поезд все стоит и стоит на месте.

Но вот слабо дрогнул пол, вагон качнулся назад, потом вперед. Сначала тихо и медленно застучали колеса и пополз перрон, а потом все быстрей и быстрей пошел поезд, и вот уже замелькали: здание вокзала, стрелочники со свернутыми желтыми флажками, какие-то люди, расчищающие соседние пути от снега, семафор с зеленым глазом, потом пошли дома, домики и домишки и редкие люди — далеко, далеко… И вот уже поезд пошел, пыхтя и отдуваясь и иногда важно гудя: у — у-у. Вагоны слегка раскачивало из стороны в сторону, и мальчику было приятно, и он представлял, что плывет на корабле и сейчас — качка.

А парни и девушки пели разные песни, мальчику запомнились слова: «Был король как король». А больше он ничего не запомнил из этих песен, потому что все время смотрел в окно и часто забывал обо всем и никого не видел и не слышал, и только движение поезда, становившееся все стремительнее и стремительнее, приносило какие-то свои обрывистые и неясные мысли, которые возникали как бы от стука колес. Мысли эти повторялись и были ни на что не похожи. Мысли были неизвестно о чем — это были неопределенные мысли, которые можно было бы назвать раздумьями путешественника.

Так ехал поезд, иногда останавливаясь у какой-нибудь станции. В вагон село еще несколько человек, потом на следующей станции парни и девушки вышли из вагона, а еще на следующей — мальчик остался один. И ему стало грустно немного, что он один, и даже как-то страшно. А чего он боялся, он сам не знал. Да он и не боялся, а просто так, неотчетливое и томительное чувство, которое возникает при полном одиночестве, нашло на него и тут же пропало, как только колеса запели свою песню, и пришли снова мысли ни о чем, просто возникающие под стук колес и тут же уходящие.

Поезд шел ровно двадцать минут. Это мальчик установил, когда вылез из вагона — на той станции, где ему надо было выходить, — и посмотрел на часы. Было двадцать минут одиннадцатого. Тетка ошиблась, когда говорила, что ехать полчаса. Всего двадцать минут заняло путешествие. И мальчик немножко огорчился, что ехал так мало, но он сейчас же утешился, решив, что назад ему придется ехать тоже двадцать минут, и всего вместе — сорок.

Он постоял у вокзала. Прошел мальчишка, волоча за собой упирающуюся собаку. Собака идти не хотела. Она была лохматая и красивая. И она упиралась, и одновременно зевала, и лениво махала хвостом. Наверное, ей хотелось спать, а мальчишка тянул ее куда-то за собой, как будто ему не было другого дела. Так, наверное, думала собака и ругала про себя мальчишку. Мальчишка не обращал на него внимания и тянул ее, а собака упиралась.

Мальчик постоял еще немного, посмотрел, как мальчишка тащит за собой собаку, а потом пошел по тропинке, которая вела в поселок. До поселка было совсем близко — он начинался тут же за станцией. И только надо было выяснить, где живет Андрей Николаевич. Но ведь в поселке люди знают друг друга. Там и домов всего-то немного, не так, как в городе.

И поэтому мальчик остановил первую встречную женщину и сказал:

— А где здесь живет Петров?

— Какой Петров? — сказала женщина.

— Его зовут Андрей Николаевич, — сказал мальчик.

Женщина странно как-то на него посмотрела и сказала:

— Иди прямо, потом свернешь в первый переулок, второй дом от угла.

Женщина пошла дальше, и, когда мальчик оглянулся, она тоже оглянулась. И мальчика поразил ее взгляд — он был растерянный и недоумевающий. И когда она увидела, что мальчик глядит на нее, она словно смутилась, отвернулась и быстро пошла к станции.

Солнце светило ярко. Оно вышло из-за туч и теперь стояло над головой мальчика. Не совсем над головой, а так, несколько в стороне, потому что было совсем рано, и солнце еще не поднялось как следует. Снег был и голубоватый и белый. Снег лежал под ногами у мальчика пушистыми сугробами, которые он перепрыгивал, и тропинка огибала эти сугробы. Она была хорошо утоптана, потому что по ней прошло утром много людей на работу.

До переулка было совсем недалеко, и мальчик, еще не поворачивая, увидел второй дом от угла, о котором ему говорила женщина, и пошел к нему. Тропинка бежала мимо, а к дому не вели никакие следы. Снег лежал глубоко и ровно, словно уже давно никто не выходил из дома, и дом показался мальчику мрачным и печальным даже при солнце. Глубоко проваливаясь в снег, он подошел к калитке, открыл ее и вошел во двор. Дворик был маленький, весь покрытый снегом, у крыльца стояло два дерева. Они были голые, и ветки у них тянулись вверх, отчего деревья казались узкими, словно их сжало холодом, хотя мороз было не очень сильный.

Мальчик поднялся по трем ступенькам и поискал кнопку звонка. Но ее не было. И тогда он постучал робко и тихо и, постучав, замер на мгновение, прислушиваясь, не раздадутся ли шаги в глубине дома. Но все было тихо, и никто не шел открывать дверь. Невольно он с каким-то облегчением подумал, а может, и хорошо, что он не застал Андрея Николаевича. Наверное, тот ушел на работу, и мальчику стало как-то легче от этой мысли, потому что он толком и не знал, о чем будет говорить с ним, и боялся этого разговора. На всякий случай, он постучал еще раз погромче. Он уже осмелел, чувствуя, что дома никого нет, и не боялся стучать, и не боялся встретиться с тем, с кем он так хотел поговорить. И снова ответом была тишина; мальчик, облегченно вздохнув, стал спускаться по ступенькам вниз, к своим следам, ведущим от калитки к дому. И вдруг — даже не слухом, а всем своим существом — услышал слабые шаги в глубине дома и понял, что сейчас кто-то откроет ему дверь.