– А вы не производите на меня никакого впечатления. И, скажу откровенно, не вызываете у меня ровным счетом никакого интереса.

– Вообще? – удивленно поднял брови Алан.

– Вообще! – резко подтвердила Джулия. – Всего хорошего! – с этими словами она распахнула дверь.

– Пока, Джулия, – насмешливо ответил О'Мейл.

Молодая женщина даже не обернулась, порывисто, как школьница, сбежавшая с урока, выскочив за порог.

Только оказавшись в автомобиле, который верный Тони, никогда не задававший лишних вопросов, погнал в направлении дома Ламберта, Джулия смогла немного перевести дух и расслабиться.

Ей не нравилось то, как Алан О'Мейл смотрел на нее. Бесила манера его общения с ней. Причем самым унизительным во всем этом было его бесцеремонное вмешательство в ее личную жизнь. Но почему ее так испугало, когда художник слишком приблизился к ней, почему она ничего не сказала ему по этому поводу? Ведь это не в ее манере позволять посторонним так обращаться с собой!

Пока она не знала, каким образом это удастся сделать, но твердо решила больше не переступать порог его мастерской.

Миссис Харди открыла ему дверь, и он во второй раз вошел в особняк Уиндема. Облицованный дубовыми панелями холл был залит утренним солнцем, лучи которого проникали сквозь высокие стрельчатые окна. Широкую лестницу с витыми, деревянными столбиками перил устилала роскошная ковровая дорожка…

– Пожалуйста, мистер О'Мейл, проходите, – учтиво кивнула экономка. – Вас ждут в гостиной.

Всю неделю, в то время, когда он звонил, Джулия оказывалась дома и, как и обещала, исправно брала трубку. Но всякий раз, ссылаясь на занятость, объясняла, что не может приехать в мастерскую на очередной сеанс позирования. Наконец он услышал, что она готова уделить ему целый час сегодняшним утром, но только у себя дома, следовательно, в присутствии всевидящего Ламберта. А поскольку портрет находился еще на стадии эскиза, Алан не мог найти повод, чтобы встретиться с ней вне этих стен.

Хотя, увидев ее в гостиной, он вынужден был признать, что в обстановке собственного дома Джулии удавалось выглядеть более естественной и расслабленной. Она пыталась быть радушной хозяйкой, вежливо улыбнувшись при встрече и предложив выпить чая или кофе. Он отказался и от того и от другого.

Джулия была в кремовой шелковой блузке и черной юбке, в длину едва достигающей коленей. Волосы на этот раз оказались собранными на затылке в аккуратный пучок. Вместе с тем она совсем не подпадала под образ, который Алан О'Мейл хотел бы запечатлеть на своем холсте.

– Привыкаете к будущей семейной жизни? – слегка насмешливо осведомился он.

Вот и сейчас ему не удалось сдержаться: в новой обстановке Джулия вызывала в нем еще большее желание подтрунивать над ней.

– Бестактность, Алан, вам не к лицу, – холодно улыбнулась она.

Это был явный намек на то, чтобы гость извинился. Но он не мог сделать этого. Что-то в сидящей напротив молодой женщине вызывало у него желание схватить ее за плечи, потрясти, увидеть, как она засмеется или заплачет, – неважно, лишь бы добиться всплеска нормальных человеческих эмоций. После чего он наверняка навсегда будет выставлен за дверь.

– Как художник, я просто наблюдаю за вами, – пожал плечами Алан. – Кстати, нельзя ли попросить, чтобы вы распустили волосы. Это необходимо для портрета. – С этими словами он удобнее устроился в кресле, взял в руки планшет и карандаш.

Джулия покачала головой, отказываясь.

– После сеанса мне предстоит идти на ланч. Боюсь, что в таком случае не успею привести в порядок прическу.

Алан сдержал порыв раздражения.

– Можно подумать, что у вас назначена встреча с президентом, – с обидой проговорил он.

Джулия задержала свой взгляд на его лице, и в глубине ее голубых глаз Алан успел заметить гневный огонек.

– Я встречаюсь с матерью, – холодно отпарировала она.

Алан поднял вверх брови.

– И ей нравится, когда у вас на голове вот это? – многозначительно кивнул он, не пытаясь скрыть недоумение.

Джулия уже не могла больше сдерживать гнев.

– А что вас не устраивает в моей внешности? Впрочем…

Было бы проще и быстрее сказать, что ему в ней нравилось. Да ровным счетом ничего! Конечно, она выглядела элегантно, но сегодняшняя прическа и одежда мешали проявиться самому главному – ее индивидуальности. В ней почти не осталось былой соблазнительной красоты.

– С тех пор как умер отец, моя мать редко приезжает из Ирландии, и я могу видеться с ней всего лишь несколько раз в год, не чаще, – немного смягчившись, объяснила Джулия. – Она у меня на все придерживается традиционных взглядов.

– В каком смысле?

Джулия пожала плечами.

– На первом месте у них с отцом всегда стояла работа. Оба преподавали в высшей школе. Я подозреваю, что они вообще не собирались иметь детей, но, слава Богу, не рассчитали. – Джулия поморщилась. – Я у них оказалась поздним ребенком. Мать родила меня в сорок два, а отцу тогда вообще было сорок семь. Хотя, надо признать, папа справился со своими обязанностями даже лучше матери. Но ему все же пришлось пожертвовать карьерой, пока я немного не подросла.

Алан был немало удивлен таким внезапным откровением со стороны Джулии.

– Похоже, ваше появление на свет стало шоком для немолодых родителей, – грустно заметил он.

– Да, – с тоской признала она. – Детство у меня было довольно странным. Не таким, как у всех других детей.

И, наверное, очень одиноким, нахмурившись, осознал вдруг Алан. Он вспомнил, что с десяти лет, после трагической гибели родителей на собственной яхте во время шторма в Адриатике, долгое время жил в Ирландии с дедом и двоюродными братьями, Уилсоном и Кевином. Получается, что и его детство едва ли можно было назвать идеальным.

– На кого из своих родителей вы больше похожи? – с любопытством спросил он.

Джулия вздохнула, и уголки ее губ, чуть дрогнув, поднялись вверх.

– На отца. – Робкая улыбка молодой женщины растворилась столь же быстро, как и появилась. – Он умер пять лет назад, – грустно добавила она.

– Мне очень жаль, – сочувственно кивнул Алан.

Даже из того, что она успела рассказать, стало очевидно, что Джулия была больше привязана к отцу, чем к матери. Может быть, это и явилось косвенной причиной помолвки с человеком, который был намного старше ее.

– Он страдал от рака. Я всегда жалела о том, что отцу не суждено было увидеть, как мне вручали диплом по окончании исторического факультета, – сказала она и посмотрела на Алана. – Да-да… Разумеется, я поступила в университет. Не сразу же я стала манекенщицей!

– Вот как? – пробормотал он, даже не пытаясь скрыть удивление.

Алану волей-неволей пришлось признать, что он вполне заслуживал упреков за то, что, совершенно не зная эту женщину, подтрунивал над ней и едва ли не оскорблял. Неудивительно, что она смотрела на него, как на неучтивого нахала!

Выражение лица Джулии вновь сделалось безучастным.

– Маме не слишком нравится то, чем я занимаюсь.

– Но ведь это ваш выбор, – пожал плечами Алан. – Если, как вы говорите, ваша мать придерживается старых традиций, то представляю, насколько болезненно она воспринимает вашу добрачную связь с Ламбертом! Да и…

Он даже не успел еще договорить, когда понял, что совершил ошибку. Ведь, по сути, ему не было никакого дела до того, как относилась мать Джулии к ее нынешнему образу жизни. Ему самому не терпелось узнать ответ на этот щекотливый вопрос, поскольку он считал факт проживания Джулии в доме Ламберта Уиндема весьма унизительным именно для нее самой.

Джулия резко встала, и ее глаза сердито сверкнули.

– Вы суете нос не в свое дело, мистер О'Мейл! – бросила она, и щеки ее покрылись румянцем.

Но этот гнев, осознал Алан, не был направлен только против него. Она сама вдруг поняла, что опрометчиво позволила втянуть себя в беседу о родителях, дав собеседнику повод к чрезмерной фамильярности.