Я сразу же высунулся в форточку, а все наши испуганно столпились у окна.

Папа выскочил на улицу. Ну и маленький же он с такой высоты! Папа подставил какой-то ящик и смело полез по пожарной лестнице. Сделал шаг, другой по обледенелым ступенькам. Третий! Задумчиво посмотрел вверх и… спустился.

— Дела! Времени нет, — строго сказал он и нахмурил лоб. — Сама свалится.

— Лешка-а, — послышалось за окном.

Смотрю — Мишка мне хоккейной клюшкой машет, которую недавно купил. Замечательная клюшка!

Я мигом — во двор.

— Ну что? Пойдем? — деловито спросил Мишка.

— Не-е, у меня еще арифметика, — я показал пальцем на свое окно, в котором торчала Танькина голова, и тихо добавил: — Загрызут!

— Ну, что ты? В воскресенье? — разволновался Мишка. — Ответственная встреча! Ты же знаешь, в любой игре самое важное — свои болельщики. Если хочешь знать — я точно слышал, — команда из 35-й школы собирается всех своих родственников привести. Даже дальних!

— Леша, иди домой! — донесся мамин голос.

Я даже не повернулся, а Мишка посмотрел вверх.

— Да-а, — грустно сказал он и вдруг оживился. — Видал?

— Видал, видал… — уныло подтвердил я. — Мать зовет.

— Да я не о том. Смотри, какая у тебя над окном сосулька!

— Мировая сосулька! — как из-под земли вырос Вовка-задира.

— Давай, давай отсюда, — сказал ему Мишка.

Тогда Вовка сразу же привязался ко мне:

— Слышь, Лешк, давай меняться. Ты мне — сосульку, а я тебе летом дам поплавать на настоящем спасательном круге.

— Отстань ты, Вовка, — по-хорошему предупредил я его.

Я проводил Мишку до ворот. Мы шли и говорили о сосульке.

— Такую поискать! — восхищался Мишка.

— Еще бы!!! — соглашался я.

— Между прочим, — по секрету сказал мне Мишка, — Ленька и Петька из сосулек мороженое делают. Смех!

— Как это?

— Очень просто. Берешь сосульку, добавляешь в нее сметану, сливочное масло, крахмал для крепости… Главное, чтоб сладко! А на худой конец можно и просто так с сахаром.

— Это конечно, — согласился я. — Если мою сосульку на холодильник отнести, знаешь, сколько за нее мороженого могут дать? Больше пуда! Если, конечно, директор добрый.

Возвращаюсь назад, а у пожарной лестницы толпа ребят из нашего двора. Среди них Вовка шныряет. И что-то шепчет, шепчет…

Подходят ко мне «мелкие хулиганы» Ленька и Петька.

— Ты скажи: меняешь сосульку?

— Меняю… — ответил я.

— Слыхал? — накинулся Петька на Вовку. — А ты говорил…

— На живого бульдога, — уточнил я.

Ребята засмеялись и поддержали меня:

— Что он, дурак?

— Такую сосульку!

— Как оленьи рога!

— Лучше люстры!

— А если кто тронет ее, — пригрозил я, — будет иметь дело с моим отцом. Он ее специально выращивает. Опыты!

— Какие такие опыты? — возмутился Колька.

— А я почем знаю! Секрет! Вот сегодня он за ней лазил. Уже почти готова. Только лестница оледенела.

— Да, да, — сказал кто-то. — Я видел. Лазил.

— То-то, — сказал я и ушел домой.

На лестнице я встретил папу с мамой. Они куда-то торопились.

Мама сказала:

— Мы скоро вернемся.

А папа:

— Учти, ты отстаешь по арифметике. Решишь десять задачек. Учти, проверю.

И они пошли вниз…

Я положил тетрадь и учебник на подоконник, придвинул стул, поставил на него кастрюлю вверх дном, чтобы повыше было, и принялся за задачки.

А сам косил одним глазом во двор.

Внизу все еще вертелись ребята.

Танька, тихо напевая, возилась в своем уголке с куклами.

— Пожалуйста, потише, — строго сказал я, не оборачиваясь. — Не видишь, я занимаюсь.

Она умолкла.

Ребята еще долго смотрели на сосульку. Приходили любопытные и из соседних дворов.

…Постепенно все разошлись. А снег внизу был изрыт, словно после хоккея.

Теперь двор был совсем пустой. Белый-белый. А забор — черный-черный.

А потом от забора упали длинные тени. И наш двор стал похож на тетрадочный лист в косую линейку.

Пробежала какая-то собачонка.

Стемнело.

За окном повисла в воздухе наша же комната, и я увидел за стеклом свое лицо, а потом… потом я заснул.

На следующий день, возвращаясь с Мишкой из школы, мы внезапно увидели за забором нашего дома такую картину.

У пожарной лестницы стояли Вовка и Петька с туго натянутой простыней. А Ленька кидал снежками в мою сосульку!

— Ты кирпичом, кирпичом, — говорил ему Вовка.

— Это ты себе советуй кирпичом, — огрызнулся Ленька и яростно начал лепить снежок. Даже приседал, чтоб покрепче.

Мы помчались к ним, размахивая портфелями.

— Атас! — закричал Ленька.

И они кинулись бежать.

Ленька мчался впереди. А за ним — Вовка и Петька, с простыней. Они перемахнули через забор и исчезли.

— Здорово мы их! — задыхаясь, бормотал Мишка. — Отстояли нашу сосульку.

— Какую такую «нашу»? — возмутился я. — Мою. Мою!

— Ну и подавись ею, — сразу обиделся Мишка и пошел к парадному. — Жадина!

— Сам жадина! — закричал я. — И все мои книжки верни!

— А ты мои!

— Ну и верну…

Я посмотрел на сосульку. Она блестела и искрилась на солнце — толстая, большая, ветвистая!

— У-у, — погрозил я ей кулаком. Уж слишком все глупо получилось.

…Прошло несколько дней. Вернее, неделя. С Мишкой мы не разговаривали.

Сосулька висела по-прежнему. Она даже стала больше. И словно смеялась надо мной — так она искрилась.

Однажды днем раздался звонок.

Танька пошла открывать. Я слышал, как она за дверью говорила с кем-то. Потом она подошла ко мне:

— Лешк, там Мишка пришел.

— Ну и что? — хмуро сказал я.

— Он книжки твои принес.

— Пусть идет сюда.

Танька вышла и быстро вернулась с книгами.

— Он не хочет.

И она положила книжки на стол: «Таинственный остров» и «Повесть о настоящем человеке».

Я дал Таньке Мишкины книги:

— На, передай.

Танька снова вышла.

Хлопнула дверь.

Танька вернулась с веником и стала подметать.

— Ну, и как? — спросил я ее и уточнил: — Ну, это… Мишка.

— А он — ничего. Сказал «спасибо».

— Спасибо?

— Спасибо.

— Тебе «спасибо»?

— А ты думаешь, тебе?

— Ну, ты не очень, не очень! — проворчал я и положил свои книги в тумбочку.

За окном сияла сосулька. Я посмотрел вниз. По двору шел Мишка. «Гуляет себе как ни в чем не бывало», — грустно подумал я. Мишка обернулся и посмотрел на меня. Я сразу же отошел от окна. На душе было ужасно тоскливо.

Я пошел на кухню.

— И чего ты дома слоняешься? — удивилась бабушка. — То у тебя одна улица на уме. А теперь неделю из дому не выходишь. Иди, иди, воздухом подыши.

И я пошел на улицу.

На бревнах, у нашего подъезда, сидели — грелись на солнышке — «мелкие хулиганы» Ленька и Петька.

Я с независимым видом прошел мимо.

— Лешк, поди сюда, — позвал меня Ленька.

— Ну, чего?

— Ну поди, — на этот раз позвал Петька.

— Ну, чего? — угрюмо повторил я.

— Ну, не укусим, — снова позвал Ленька.

Я подошел.

— Это правда, что Мишка уезжает? — спросил Ленька. — Говорит, отца в Москву на год переводят. Он там будет свою научную работу заканчивать!

— Н-ну? — растерялся я, а потом нарочито равнодушно спросил: — В Москву?

— Ага! — оживился Петька. — Вот повезло. Он говорит, там одних кинотеатров больше сотни. — И со вздохом добавил: — А вот моего отца никуда не переводят.

Я ничего не сказал, повернулся и ушел. Постоял немного у ворот. Гудели машины. Звенели трамваи. Я постоял еще немного и вернулся домой.

Поздно вечером, когда все уснули, я прошлепал к Танькиной кровати и разбудил ее.

— Знаешь, Мишка в Москву уезжает!

— Вот счастливый, — зевнула Танька. — Ну, и что?

— Что-что! — огрызнулся я. — Ничего. Спи!

Всю ночь я ворочался. Мне снился Мишка. Сосулька. Откуда-то наплывали злые лица «мелких хулиганов». Они страшными голосами все спрашивали и спрашивали: