– Не знаю, может, из-за того, что сегодня целых трое похорон... – предположил Шади.

– Да ну? – Ей стало неловко: она была не в курсе. – Чьи? – спросила она.

– Один парень, которого "Хамас" вроде считает своим. Пытался сделать бомбу, но заснул и сам на ней подорвался.

София знала об этом и даже слышала взрыв.

– Вот не думала, что делать бомбы – такое скучное занятие, – сказала она. – А кто остальные?

– Доктор Айяш, аптекарь, у него случился инфаркт... и третий – адвокат.

– Ах да.

О них она тоже слышала. У доктора Айяша это был уже второй инфаркт – удар для его семьи, но этого можно было ожидать. Адвокат же умер не своей смертью, а в результате того, что продал дом израильтянину.

Юсуф Салман стоял по другую сторону стекла, отделявшего студию от коридора, и изучал свои тексты. Черный галстук, который всегда был на нем, когда он читал новости, петлей висел у него на шее. Как-то он объяснил, что надевает галстук на случай, если кто-нибудь из безутешных родственников вдруг нагрянет в студию, когда он читает некрологи. "Хорошая мысль", – сказала ему София, хотя сама она думала, что он надевает его по той же причине, по которой актер меняет прическу перед новым фильмом, чтобы войти в образ. В быту голос у Салмана был тонкий, если не сказать – жидкий, но когда он начинал читать сводки новостей, выходившие дважды в день, голос его становился гораздо ниже.

София переключила микрофон на динамики в коридоре.

– Что там нового, Юсуф?

Он толчком открыл дверь и, входя в ее студию, спросил:

– Ты что, не слышала? – всем своим видом выказывая обиду.

– Да это все из-за Шади. Ты ж его знаешь – трепач.

Юсуф чувствовал себя неловко. Конечно, Шади был страшно болтлив, но Юсуфу не хотелось бы вмешивать его в свои отношения с Софией. В школе они дружили все вместе, но Юсуф уже давно перестал ощущать комфорт в компании с Шади, с тех самых пор, как тот увлекся политикой. А когда Шади стал работать в Министерстве по социальным вопросам, их отношения еще более осложнились. Дело в том, что отец Юсуфа был юристом, специализирующимся на земельных вопросах. Юсуф знал, что когда-нибудь кто-нибудь обязательно обвинит его в том, что он якшается с израильтянами. Юсуф просто не знал, что делать, подумывал даже о том, не использовать ли радиостанцию и не организовать ли настоящую пиаровскую кампанию по всем правилам под названием "Поддержка Абу Юсуфа". Это могло бы сработать.

– Одна проблемка. Пункт третий в твоем тексте надо переписать, – сказал Шади.

София была страшно удивлена.

– Ты что, слышал новости? Как это? Ты же все время говорил.

На что Шади ответил:

– Не веришь, что у меня большие уши? Я без проблем слушаю сразу со всех сторон.

Юсуф углубился в страницы с текстом новостей.

– Пункт третий?

– Это секретная информация.

– Что? Первый палестинский национальный музыкальный фестиваль – секретная информация?!

И Юсуф помахал в воздухе листами, покачивая головой.

– А ты что, не слышал? Суха Арафат не смогла организовать церемонию открытия.

Юсуф опять всмотрелся в текст.

– Я думал, она почетный гость. Так сообщалось в прессе.

– Произошла путаница. Она приняла приглашение, но ее служащие все напутали. – Шади пожал плечами. – У нее был запланирован в тот день международный визит.

– И что же это за визит? – засмеялась София. – Поход по магазинам в Париже?

Шади неплохо выдерживал серьезный тон.

– Я так и понял, что она в Париже, – сказал он, но все же не смог спрятать смеющихся морщинок вокруг глаз и сдался: – Это невероятно! Она не только забыла о самом фестивале, но даже Арафату ничего не сказала. Когда до него дошли сведения о том, что устраивается палестинский национальный музыкальный фестиваль и что его не пригласили, он призвал всех организаторов в Газу, чтобы они объяснились.

– О, боже!

– Только представь – из Рамаллы в Газу! Они были в пути всю ночь, так что сами пропустили церемонию открытия. А потом им еще пришлось молча сидеть рядком в приемной у Арафата, и когда он прибыл, то тоже долго не произносил ни слова, просто молча расхаживал по комнате, а они сидели перед ним на скамье. Затем он наклонился к ним и прошептал: "Стыда у вас нет". И тут с одним чуть инфаркт не случился.

– О, господи!

София закусила губу. Она не знала, смеяться ей или пока повременить. Вдруг все закончится плохо? Шади сказал:

– Не волнуйся, им удалось придумать объяснение. Хотя это оказалось не легко: они якобы пригласили Суху, а не Арафата, потому что не хотели утруждать его обычной трехчасовой речью. К тому же у них была жесткая программа, расписанная по минутам, и для него места уже не оставалось. Ну, конечно, не в прямом смысле.

– И что – им удалось на этом выехать?

– Ну, они заработали предупреждение.

Смеялись только София и Шади. Шади просто заходился от смеха, все неоднократно бывали свидетелями того, как он мог минут по десять хохотать без перерыва. Наконец Шади произнес:

– Нет, правда, он мне нравится! – имея в виду Ясира Арафата.

Юсуф же стоял и пытался изобразить подобие улыбки на своем лице, что ему ужасно не шло.

Радиостанция занимала две комнаты над сувенирным магазинчиком прямо за площадью Яслей. У Софии из окна была видна только белая стена церкви Рождества. Но с крыши открывалась обширная панорама на юг: оттуда был виден лагерь беженцев в Дхайшеш и даже Хеврон, хотя он и находился почти в двадцати километрах от Вифлеема. Эта крыша идеально годилась для радиоантенны, но все-таки до Хеврона волны радиостанции не доходили: не тот диапазон. Юсуф Салман был единственным постоянным сотрудником радио "Вифлеем AM", а София входила в число трех диск-жокеев с неполным рабочим днем. Формат ее передачи был строго определен: каждый день она проигрывала дюжину песен и зачитывала относящиеся к ним письма-заявки. Это называлось: "Музыка, которую вы хотите услышать".

Усаживаясь рядом с Софией, Шади пообещал, что уйдет, как только начнется ее передача. Это лишний раз говорило о том, чего стоило его слово. Он уже надиктовал новую версию новостей для Юсуфа, но все не уходил, а крутился на вращающемся кресле для гостей, у которых берут интервью, и подначивал Софию рассказать в деталях историю со священником. Но самым досадным было то, что он не умолкал во время рекламы "Магазин Тони – дилер заводов "Форд" и "Рено". Может, он и обладал такой способностью – слушать сразу с двух сторон, но она-то нет.

– Шади, заткнись, – велела ему София. – Дай послушать новую рекламу моего дяди Тони.

Тони Хури всегда настаивал на том, чтобы самому делать свою рекламу и самому зачитывать свой собственный текст. На этот раз записью руководил Юсуф, и он сказал, что все это от начала и до конца никуда не годится.

– Я только хотел спросить, почему он называет свой магазин "дилером заводов"? – не унимался Шади. – Он что, считает, что это по-английски означает торговлю машинами?

– Я не знаю. Спроси у него.

– Он ведь не продает "форды" и вообще новые машины. Как же он может называться дилером?

София не знала. Она опять пропустила рекламу, хотя глупо было сердиться на это. Она ведь могла прослушать кассету в любое время.

Ей было известно, что станция пускает рекламу не ради дохода. Проблема заключалась в том, что все население Вифлеема, включая сам город, а также Бейт-Джалу, Бейт-Сахур и лагерь беженцев, составляло лишь сорок пять тысяч человек. Для большего охвата требовался и более мощный передатчик. А для этого понадобилось бы здание с более высокой крышей. Но суть была в другом. При расширении аудитории вполне могло случиться, что кто-нибудь, не такой душка, как Шади, занял бы его место и начал бы проводить в жизнь свои интересы. До тех пор, пока радиостанция оставалась локальной, у них была какая-то независимость. Если же радиослушателей станет больше, почти наверняка какой-нибудь влиятельный человек из Хеврона захочет использовать эфир в политических или коммерческих целях. Пока же станция была небольшой и едва сводила концы с концами.