Сук, на который мне предстояло залезть, отходил от ствола достаточно высоко, чтобы об этом пути никто не подумал. Я перекинул через него веревку с грузиком на конце и в этот момент услышал, как неподалеку завелся двигатель «алеко». Магда точно выполняла инструкции. По веревке я взобрался на сук и прополз по нему до тех пор, пока не почувствовал, что дальше уже не стоит. Зато ветвь, на которую мне требовалось перебраться, оказалась точно надо мной. Остальное было делом техники. Мальчишками мы проделывали еще и не такие трюки. Правда, с тех пор я здорово отяжелел, но и тренированность у меня сейчас не мальчишеская. А это тоже кое-что.

Через минуту я был уже на территории дома Бьярмуле. Хотелось надеяться, что собак здесь на ночь не спускают.

Выходящие на боковой фасад окна светились, но были зашторены, однако для вящей надежности я в два прыжка преодолел полосу дорожки — кусты по сторонам предательски затрещали. Но теперь меня уже нельзя было увидеть. Я осторожно пошел вдоль стены. Задний двор был невелик. Асфальтированная дорожка, обогнув дом, вливалась в площадку перед гаражом-пристройкой. Крыша его была плоской и служила открытой террасой. Судя по размерам, гараж был на три машины. Или на две и мастерскую. Со второго этажа дома на террасу вела дверь, и она была чуть-чуть приоткрыта. Перекинув ту же веревку через балюстраду террасы, я взобрался туда. Похоже, меня никто не видел. Я осторожно подошел к двери и прислушался. Тихо. От легкого нажима дверь беззвучно открылась, и я шагнул внутрь. На втором шаге у меня возникло какое-то смутное отпущение, и я обернулся, но заметил только неясное движение. Потом был удар, боли от которого я не успел почувствовать. Я вырубился.

В первый момент мне показалось, что очнулся я во мраке. Но постепенно сквозь тьму проявилась и обрела четкость светло-серая сетка. И тогда я понял, что смотрю на выложенную черной плиткой стену. Нет — потолок. Потому что лежал я на спине. И на связанных за спиной руках. Это было больно. Руки болели не от плеч — от самой шеи. Про голову и говорить нечего. Я повел глазами — даже это движение отозвалось в мозгу настоящим взрывом. Черт возьми, сделали меня профессионально… Когда я снова обрел способность четко видеть, перед глазами оказалось зеркало. Оно занимало часть потолка. Какую именно, я не мог понять. Но теперь стало ясно, что лежу я в ванной комнате. Пол, потолок и стены выложены черной плиткой. Ванная тоже была черной — я видел ее в зеркале. Там же отражались и сверкающие хромированные краны. Я лежал на полу возле стены. Если бы не мощные очки вокруг глаз, я выглядел вполне прилично. Для такой ситуации.

Интересно, чем меня связали? Кожа потеряла чувствительность, и понять этого я не мог. Я кое-как перекатился на бок. Потом повернул голову насколько был в состоянии — и посмотрел в зеркало. Слава богу, это была не бельевая веревка. Обыкновенный брючный ремень. Очевидно, капитанов. С кожей еще можно потягаться. Особенно, если она синтетическая.

Я принялся усиленно гнать кровь в руки. Минут через пять они почувствовали тепло — сначала слабое, оно росло, но вместе с ним росла и боль. Только теперь не такая разлитая. Она сконцентрировалась у запястий и плечевых суставов. Да, классно меня сделали. Как первогодка. Впрочем, справляться с болью меня учили. С этим мы сладим. Ведь сладим, Перс?

Хуже всего, что приходилось торопиться. Я не знал, кто меня тут уложил. Не знал, когда этот кто-то вернется. И с какой целью. Если добить, то явно не сразу. Сразу это можно было уже двадцать раз сделать. Значит, выкачать. Но что? В любом случае освободиться надо было прежде, чем сюда придут. Но чтобы собраться, мне нужно было время. Приходилось, как говорится, поспешать не спеша.

Наконец мне удалось совсем заглушить боль. Осталась только некоторая онемелость — как через несколько часов после анестезии. Постепенно мышцы налились. Теперь можно было попробовать.

Я напрягся. Ремень, обернутый вокруг запястий трижды, не поддавался. Ладно, попробуем иначе. Я расслабился, поправил дыхание.

Потом рванул. Запястья опять пронзило болью, но это уже не имело значения. Главное — ремень лопнул с сухим бумажным треском. Я оперся на локти, потом сел. Ноги оказались связаны уже веревкой. Хороший такой капроновый шнур. Мне здорово повезло: руки вязали первым, что подвернулось. Потом сходили за веревкой. Но рук перевязывать не стали — сойдет. Идиоты! Я взялся за край ванны и кое-как встал. Потом на связанных ногах попрыгал, придерживаясь за ванну, к шкафчику. Неужели у капитана не найдется здесь лезвия? Моряки — народ запасливый… Впрочем, судя по ас-сортименту всяческих кремов, шампуней, бальзамов и лосьонов, ванная эта не была капитанской. Однако пачка лезвий в углу шкафчика все же нашлась. Теперь у меня были свободны и ноги.

Я посмотрел на часы. Ого! Было уже пять. Выходит, в глухой отключке я провалялся больше четырех часов. Да еще минут сорок освобождался… И все это время меня больше не трогали. Как прикажете такое понимать? Кстати, о «не трогали». Я пробежался по карманам. Исчез патент — ксерокопия, естественно, — а заодно и все остальные документы: водительские права, кредитная карточка и даже билет Публичной библиотеки. Остальное было на месте.

Я ополоснул лицо, легонько прокачал мышцы; они работали и уже не болели, а только ныли. Болела лишь голова, хотя уже слабее. Но с этим я ничего не мог поделать.

Я толкнул дверь. Как и следовало ожидать, заперто. Вышибить ее, разумеется, не составляло труда. Но это значило бы поднять тарарам на весь дом. Выбираться надо, но тихо. Конечно, если снаружи обычная задвижка дело швах. Только я в жизни не поверю, что в таком пижонском доме могут быть обычные задвижки да крючки. Скорее что-нибудь этакое. Ну, конечно — врезная защелка с двусторонней блокировкой. С этим мы управимся быстро.

Из ванной я попал в широкий коридор. Странное дело — обычно ванные на вторых этажах находятся между спальнями и имеют по три двери. Стоп! А с чего я взял, что нахожусь на втором этаже? Меня десять раз могли стащить на первый. Хотя нет — тогда вязали бы получше, не первым попавшимися ремнем, второпях выдернутым из капитановых брюк. Посмотрим… Я тихонько пошел по коридору. Миновал три спальни — две хозяйские, судя по обжитости, и гостевую. Было так пусто и тихо, как будто все в панике бежали из дома. Тоже странно… Следующая комната больше напоминала музыкальный класс — очевидно, здесь репетировала Инга Бьярмуле. Слева, напротив, была бильярдная. Хороший дом! А вот и лестница. Вниз. Значит, я все-таки на втором этаже. Ступени были деревянные. Я стал спускаться, молясь про себя, чтобы среди них не оказалось антиворовской — той, что с неистребимым скрипом. На первом этаже я обшарил все, от обширной гостиной до кухни, где на всякий случай прихватил нож — из тех самоделок с наборными ручками, изготовлению которых вот уже добрую сотню лет предаются в свободное от вахты время моряки. Но ни единой живой души мне так и не встретилось. Куда же все подевались? Кто-то ведь сделал меня здесь, в конце концов? И тут я набрел на еще одну лестницу. Снова вниз. В подвал, значит. Поглядим.

Там были две кладовки, морозильная камера, отличная сауна на четыре персоны. И еще одна дверь, из-за которой смутно доносились голоса. Вот оно! Я подкрался поближе и, кое-как пристроившись, заглянул в щелку. Видна была лишь небольшая часть здоровенного зала; до меня не сразу дошло, что это кегельбан. Людей видно не было. Зато голоса стали слышны отчетливо. Постепенно я разобрался, что их четыре — три женских и один мужской. Впрочем, говорила в основном одна. Предельно осторожно — хватит уже с меня лихачества! — я миллиметр за миллиметром расширил зазор между дверью и косяком. И когда щель стала шириной пальца в полтора, увидел говорящих.

Кегельбан был в одну дорожку. Поэтому в ширину большая часть зала оставалась свободной. В дальнем ее конце поблескивали хромом и лаком спортивные тренажеры. А ближе ко входу стоял круглый стол на гнутых ножках, окруженный полудюжиной кресел. В одном из них сидела Рита Лани. Рядом брюнетка лет сорока пяти. Эффектная женщина. А поодаль — через два кресла от брюнетки и через одно от Риты — доктор Виктор Меряч, совсем не похожий на ту фотографию, что дал мне Фальстаф Пугоев, и точь-в-точь такой, как на портрете в квартире Риты. Меряч был связан, причем на первый взгляд куда капитальнее, чем я давеча. Но в остальном вроде бы цел и невредим. Наконец, в шаге от стола возвышалась надо всеми еще одна особа. Возвышалась в прямом смысле слова — было в ней не меньше ста девяноста. Типичное лицо северянки, прямые волосы, не светлые, не темные, а так, серединка-наполовинку, и мощный голос. Колоритная фигура. А на столе лежал прямо перед ней самый серьезный аргумент в их разговоре — десантный «борз» с откидным прикладом. Дотянуться до него этой валькирии — или йомалатинте? — было делом доли секунды. Так что пока соваться явно не стоило. Лучше было дождаться момента поудобнее. Я привалился к косяку, принял устойчивую позу, чтобы не выдать своего присутствия случайным движением или звуком, и стал слушать.