Дожди поздней осени снимают с деревьев листву: сначала с клёна, потом с осины, с липы, с берёзы, и только корявая дубовая листва до самых заморозков гремит и бьётся на ветрах. После таких дождей приходит мороз, и обледеневшие пронзительно яркие мухоморы стоят, словно вылитые из чистейшего стекла, прозрачные и такие живучие. Рябины тоже обледенели, и звенят на ветру, и хрустят на зубах.

Но всех реже и всех необыкновенней так называемый слепой дождь. Он случается перед концом дня, когда небольшая туча — над головой, а солнце вдали, уже спешит к горизонту. Капли и струи налиты светом и каким-то счастливым сиянием. Словно и самому дождю радостно оттого, что он пришёл без мглы, а такой весёлый. Похоже, что крупные лёгкие звёзды густо осыпают хутора.

Почему-то люди издавна страшатся такого дождя. Они считают, что слепой дождь несёт неурожай либо на ячмень, либо на картошку, либо на что другое. Видно, так мало радости выпадало раньше на деревни веками, что стала она чем-то необычным, чего человек не достоин, что должно обязательно возместиться несчастьем. Разве можно так думать о золотом, о счастливом дожде!

Я люблю, когда в тёплые лужи летят эти полные золота капли; когда лужи пузырятся, а по лужам расходятся фиолетовые частые круги; и когда дети носятся по этим добрым лужам и пляшут, и подолы у девочек забрызганы солнечной грязью, а мальчишки хлещут по воде хворостинами и распевают какие-то первопопавшиеся припевки.

Матери смотрят на них из окон или с крыльца и так, ради приличия, окликивают и бранят.

НА СЕНОКОСЕ

Обед. Скипятили бабы чай с мёдом. Пьём. И трудно разобраться, то ли чай сеном пахнет, то ли сено пахнет мёдом.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

За неделю до свадьбы бросила Павла Лёньку и ушла из лестранхоза с Кондратом Верстой, нанявшись косить травы в дальний колхоз. К вечеру того же дня голубые Лёнькины глаза потемнели от водки. Возвращаясь по бревенчатой дороге в лестранхоз, Лёнька так гнал машину, что брёвна визжали, раскатываясь по закаменевшей от зноя земле. Не убавив скорости на повороте, он сбил девочку с лукошком черники.

На дальних лугах, потонувших в малиновой пене кипрея, застала Павлу весть о том, что Лёньку посадили.

Павла перестала косить. Прошла к шалашу. Бережно положила косу в траву и надела сапоги.

Всё до словечка слышавший Кондрат швырнул свою косу в сторону так, что она вполнеба блеснула лезвием, обернулся и молча смотрел вслед уходившей.

Наша деревенька лежала на её пути. На следующий день Павла и зашла к соседке напиться. Глаза у Павлы были такие же голубые, как и у Лёньки; щуря белые длинные ресницы, она спросила:

— Лёнька-то, поди, уж в Костроме?

— Третьего дня увезли, — ответила соседка, помолчала и спросила: — Кондрата куда же дела?

— Косит, сатана.

Павла села на землю, сняла сапоги, склонила голову, развязала косынку и уронила на колени облако белых искрящихся волос.

— Чего же ты теперь за ним идёшь, или раньше не разглядела? — спросила соседка жёстко.

Павла собрала волосы, повязала косынку, встала и, не глядя, ответила:

— Тюрьма не могила, было бы кому ждать, так выдюжит.

Она сняла пояс, связала сапоги, перекинула их через плечо и ушла не попрощавшись.

БАБЬЕ ЛЕТО

Весь день паук ткал в травах. К вечеру между высокими листьями травы уже колыхался густой клубок, висящий на длинных крепких растяжках.

С рассветом пришла в паутину роса. С восходом установился в паутине луч света, и тонкие, туго натянутые нити засверкали. Покачиваемые ветром, они то светились голубизной, то наливались белым блеском, то летучим багряным инеем. Они сплетались в светящиеся веерные перекрытия, в стрельчатые готические своды, ажурные шпили, аркады! Этот маленький клубок переливающегося света был похож на все дворцы прошлого одновременно.

Это было так удивительно, что сам паук изумлённо припал к земле да так и глядел со стороны, пока не ушла роса.

ДАЛЬНИЙ РОДСТВЕННИК

В Крыму и на Кавказе у самого моря растут гордые и величественные кипарисы. Надрежь ствол его — увидишь широкие сочные кольца, свидетелей привольной и счастливой жизни дерева из года в год. Надрежь ствол кипариса — от красноватой влажной раны потянет терпким и освежающим запахом. В нём можно почувствовать и лёгкий запах песка, наливающегося утренним солнцем Ливана, и тёплый аромат загорелых плеч финикийских моряков, проспавших всю звёздную ночь на открытых кипарисовых палубах. Многое может напомнить знающему человеку это дерево. У нас в России с самых давних времён собирали и высоко ценили изделия из этой живописной древесины.

Здесь в лесу можно встретить дальнего родственника южного красавца, простой северный кустарник — можжевельник, покрытый дымчатыми голубыми ягодами. С виду он неказист, короткие колючие иглы его совсем не похожи на мягкую праздничную хвою кипариса. Но у простых людей этот низкорослый кустарник снискал самое тёплое внимание. Хозяйки промывают можжевеловыми мочалками кадушки, прежде чем солить в них грибы или огурцы, чтобы выгнать запах плесени. Пыщугане коптят на можжевеловом дыму мясо, а желтоволосые жёны литовских и карельских рыбаков — рыбу. Сибирячки можжевеловым настоем умываются.

В отличие от изнеженного южного родственника можжевельник забирается далеко на север, растёт на горных вершинах, вблизи вечных снегов. Он покорёжен свирепыми вьюгами, поломан ветрами, и если где-нибудь на Таймыре вы срежете ветку толщиной в большой палец взрослого человека, то на срезе можно будет насчитать сотню тончайших годичных колец, говорящих о многолетнем мужестве этого скромного кустарника.

ЛУЧИНА

Она трещит и тает, как новогодняя свечка. Тени по избе вздрагивают. Кот узкими зрачками смотрит на огонь из угла, и в каждом глазу у него по лучине. И сказки, сказки встают из углов, словно кто-то рассказывает их все сразу.

А тётушка Евгения вяжет чулок. Молчит. Но я знаю, о чём она думает, почему любит сидеть при этом тусклом огне. Её детство, далёкое и почти забытое, тянулось при горьковатом запахе лучины, когда ночи бесконечно длинны и когда кажется, что кто-то рассказывает сказку.

Их щепали из берёзовых вязких поленьев. Их снопами складывали на запечные полати, их от жара потягивало, выгибало, и до рассвета в тишине всё чудилось, что кто-то играет в углу на звучной тонкой паутине. Тепло перебирает нащепанные берёзовины, а тётушка щеплет и щеплет их каждый день, будто бы для самовара. В бессонницу тётушка слушает, как они поют.

Моя бабушка тоже когда-то сидела при лучине и слушала свою бабушку. Моя бабушка тоже при мне щепала лучины и говорила внуку: "Для самовара". А потом в их запечном шелесте под тёмным пологом вечера она слушала сказки своего детства.

В сёлах ликуют теперь яркие лампочки величиной с хороший шерстяной клубок для белых рукавичек. По дальним хуторам идут бензовозы и разливают в бидоны и чайники керосин. Да и керосиновым лампам осталась одна лишь дорога — в чулан.

И кто знает, может быть, я через много лет уж и забуду, что на печь нащепать можно ворох лучин и слушать их, слушать всю ночь. В мои бессонные ночи я буду долго лежать в темноте и вслушиваться, как гудят за стеной провода, и дети, засыпая, будут думать, что в этом тревожном гудении я слушаю сказки своего детства.

МИШИНО СЧАСТЬЕ

Приходит вечером шестилетний мальчик Миша в избу, садится в угол и слушает, о чём взрослые разговаривают. А взрослые говорят о счастье.

Когда все устали от разговора, Миша этак спокойно заявляет:

— А я сегодня счастливый.

— Отчего это ты такой счастливый?

— Две конфетки на дороге нашёл.

Вот тебе и оказия... Говорят, если надеть рубашку счастливого человека, сам гораздо удачливей станешь. Хотел было я снять с Миши рубашку, да остановился, подумав: "Куда мне, такому большому, коротенькое детское счастье".

ЗАПАХ ОСЕНИ

На печи спать нынешней осенью и хорошо и плохо: под боком тепло и мягко, как в стогу, но только заворочался, потекла рожь на пол, словно воробьи побежали по половицам. А запах с печи от горячего жита по всей избе сладкий, мягкий и сильный.