— Однако это…

— Однако это, как подсказывают вышесидящие товарищи, никого не должно пугать. Термодинамика — дама покладистая. Разрешила же она существование алмаза, который стабилен лишь при громадных паскалях и Кельвинах. Почему бы не позволить и металлическому водороду наличествовать при комнатной температуре? Остается только выяснить, товарищи, что такое комнатная температура. Это такая температура…

Пока фарш дозревал, отец и сын перешли в кабинет. Воспользовавшись отсутствием матери, Камилл быстро сказал:

— Ладно, оставим металлический водород. Рано или поздно я его выращу. Что ты решил делать с угольной группой?

— Мы знаем только, что взрыв произошел в результате нарушения техники безопасности. Я жду выхода Устинович из больницы, жду ее объяснений.

— Папа, в холодильнике взорвался эфир.

— Та-а-ак… Час от часу не легче.

— Они экстрагировали из антрацита органику. Затем они облучали уголь медленными нейтронами, внедряя их в ядра углерода. Так они получили тяжелый изотоп…

— Ребята, лепить пельмени! — позвала мама.

Лепка пельменей — искусство вдохновенное и строго регламентированное. Мама нарезает на ровные куски упругую колбаску из теста. Папа и сын разминают каждый кусок, чтобы он стал еще более упругим. Затем мама раскатывает идеально круглые лепешечки, а папа вилкой накладывает на них душистый фарш. Потом происходит чудо: он берет лепешечку с фаршем в левую руку, будто собирается свернуть цигарку, а пальцами правой руки производит неуловимое движение, защемляя тесто. Миг — на посыпанной мукой доске появляется продолговатый «гыльжа», словно мышонок с коротким хвостиком.

Камиллу было приятно смотреть на слаженную работу матери и отца. Она круглолицая украинка со вздернутым носом, карими глазами и платиновыми волосами, собранными па затылке в тугой узел; он — узкоглазый азиат с растопыренными ушами и черной шевелюрой, во многих местах уже прошитой белыми нитками. Мать и отец напоминают две сцепленные друг с другом шестеренки со сложным набором разнохарактерных зубьев. При первом взгляде кажется, что шестеренки должны изломать друг друга. Однако этого не происходит. Шестерни устроены так, что самому причудливому зубу соответствует такая же причудливая впадина, и вращение происходит быстро, бесшумно, гармонично. Совершенный семейный механизм, идеально отлаженный и сбалансированный. «Вот бы и нам с Лариской так», — мелькнула мысль.

— Я не совсем понял про эфир, — сказал Марат Магжанович. — Откуда органика…

Камилл под столом прижал отцу ногу. Марат Магжанович посмотрел недовольно, потом понимающе кивнул.

— Слушай, мать, — обратился он к Ирине Петровне. — Тут у Камилла возникла некая идея. Оцени ее с точки зрения физики.

— В чем идея? — спросила мама, поправляя волосы тыльной стороной ладони. Она была обсыпана мукой.

— Что будет с графитом, если его облучить нейтронами?

— Это и ребенку ясно! Быстрые нейтроны пронижут графит как прозрачное стекло.

— А медленные?

— Часть ядер захватят нейтроны, соответственно из углерода-двенадцать получится углерод-тринадцать… Постойте, постойте! Выходит, что нам тяжелый изотоп на нужен?! Углем обойдемся?

Они принялись живо обсуждать новую идею. Но и дело не забывали. Пельмени из рук отца выпархивали, словно ласточки. На одного Камиллова уродца он отвечал десятком красавцев, которые плотными рядами заполняли доску. Между делом в кастрюлю была залита вода, вспыхнуло голубое пламя на газовой плите. Кипяток принял в себя соль, горошины черного перца, листья благородного лавра. Когда Ирина Петровна раскатывала последнюю лепешечку, Марат Магжанович уже хватал пельмени и без всплеска опускал их в кастрюлю. Потом вооружился шумовкой и принялся медленно помешивать. Кухня наполнилась ни с чем несравнимым ароматом настоящих татарских гыльжа-пельменей.

«Может быть, еще обойдется», — думал Марат Магжанович о своей болезни. Близость сына и жены, праздничная суматоха на кухне на время отогнали черное облако над головой.

— Завтра же начинай работу с углем, — сказал он Камиллу.

— Почему не послезавтра?

— Потому что один мудрец сказал: «Не откладывай на послезавтра то, что можно сделать завтра, а если хочешь отдохнуть сегодня, то вчерашние дела сделай позавчера!» Следуя этому совету я стал нобелевским лауреатом, чего и тебе желаю.

Врач смазал спицу йодом и одним движением, словно саблю из ножен, вытащил ее из локтя. Лариса и ойкнуть не успела.

— Вся сила в йоде, — добродушно говорил врач. — рассматривая руку. — Моя шестилетняя дочка однажды гордо сообщила, что тоже написала диссертацию. Я не удивляюсь, прошу показать. Серафима тащит громадный лист бумаги, на котором вкривь и вкось нацарапано буквально следующее: «Ёд и яд очень большая разнастъ. потамушто ёд вылечивает, а яд доёд погибилъ». А? — Врач раскатисто захохотал. — Вот и я вас вылечиваю йодом. Не больно?

Он еще раз внимательно осмотрел руку с обеих сторон, прикоснулся к ранкам темнокоричневым тампоном и подмигнул:

— Вставать однако не спешите.

Едва закрылась дверь, как Лариса села и спустила ноги на пол. Подождала немного, привыкая к этому положению. Все шло хорошо, только сердце сильно колотилось. Придерживаясь руками за кровать, она осторожно поднялась и пошла к двери. В ту же минуту закружилась голова, пол ушел куда-то глубоко вниз, и она упала бы, если бы в палату не вошел Камилл.

— Ну ты, мать, даешь! — сказал он, подхватывая почти невесомое тело. Разве можно сразу? Надо заново учиться ходить.

— Почему?

— Ноги не работали, ослабли.

— Не хочу ходить. Хочу, чтобы ты меня носил.

Камилл показал глазами на загипсованную женщину.

— Не бойся, она ничего не слышит.

Камилл отнес Ларису на кровать и бережно прикрыл тонким одеялом.

— Господи, как я рада! Скоро выпишут домой… Надоело лежать, всю душу вымотало. Вкалывать хочу!

— Надо еще руку разрабатывать.

— Как это?

— Ну, сгибать, разгибать. Принимать хвойные ванны.

— Это все пустяки. Главное — я на ногах! Ты с отцом говорил?.. Не смотри в окно, отвечай!

— С отцом я говорил. Единственное место, где тебе разрешено работать, это алмазный участок.

— А как же облученный уголь?

— Кто тебе мешает экспериментировать с ним на участке? Фактическим руководителем темы будешь ты, а я лишь теоретик и помощник. Меня одно смущает: куда мы денем такую прорву алмазов? Рынок затоварен…

— Я нашла потребителя с неограниченными возможностями, — гордо сказала Лариса. — Через год-другой производительность участка придется удваивать и утраивать.

— Что за потребитель?

— Женщины!

— Чепуха! Как раз «ювелирка» хуже всего расходится.

— Не просто «ювелирка»! Помнишь, мы говорили про ожерелье Марии Антуанетты? Я буду делать такие сотнями!

— Лара, они будут все-таки слишком дорогими.

— Почему?

— Огранка бусинок, сверление отверстий, шлифовка, полировка. Огромные трудозатраты!

— Автоматические линии?

— Не помогут. Ты подумай: на одну нитку надо примерно сто бриллиантов по пять — десять карат каждый. Не всякая женщина может позволить себе королевское ожерелье.

— Жалко, — сказала Лариса. Она прошла по комнате всего три метра, но этого оказалось достаточно, чтобы щеки порозовели, а губы из бледно-голубых стали алыми. — Надо, чтобы бусы были дешевыми, чтобы всем были по карману.

И тут в голову Камилла пришла интересная мысль.

— Слушай, так их же и не надо гранить! Для бус надо отбирать не лучшие образцы, а кристаллы с включениями, мутниками. Те, что мы продаем по десять копеек за карат.

— Абразивный материал на ожерелье?

— Ну и что? Он тоже будет играть и сверкать.

— Без огранки?

— Галтовка! Правда, до сих пор алмазы никто не галтовал, но тем лучше. Ты будешь первой.

— Если бы еще знать, что такое галтовка…

— Берешь большой железный барабан, засыпаешь в него алмазы, заливаешь воду. Включаешь вращение. Кристаллы трутся друг о друга, как в речке, вершины и ребра окатываются. Вот и получается искусственная галька, готовые бусинки для ожерелья!