...Жаркий весенний день. Как всегда в это время, людно и красочно проходит индуистский праздник «Магх Мела». С каждым днем паломников в городе становится все больше. Они расселяются вдоль берега под матерчатыми навесами и в самодельных лачугах, которые увенчаны флажками, указывающими на принадлежность приезжих к определенной касте и место, откуда они прибыли на праздник. В задумчивом оцепенении стоит обнаженный человек из секты дигамбара-джайнов: тысячелетний закон предков предписывает ему «одеваться пространством». Впрочем, и многие другие ограничиваются в одежде лишь набедренной повязкой. Сидят в позе падмасаны[10] или горделиво прохаживаются вдоль торговых рядов полуодетые длинногривые люди. Они прекрасно сложены, держатся гордо, в их взгляде — нравственная чистота; они мудры, они — сама природа. Это философы-йоги. Здесь же пройдет богатая женщина. Ее гибкое тело облачено в сари из знаменитого бенаресского шелка, расшитого золотыми и серебряными нитями, а рядом, искалечившие себя, чтобы вызвать сострадание людей, нищие и изуродованные прокаженные протягивают свои обезображенные руки за подаянием.

В пестром потоке людей изредка мелькают пробковые шлемы сухопарых англичан. Вдоль реки, «закаляя дух», лежат на топчанах, утыканных шипами, «святые». Перед омовением люди, сложив в молитвенной позе руки, шепчут санскритские заклинания. Уличные цирюльники, расположившись прямо под тенистыми деревьями, деловито обслуживают пришельцев: индусы-ортодоксы соблюдают все предписания религии и прежде, чем ступить в священные воды, бреют головы. Благочестивые индианки бросают на воду лепестки роз и золотистые ноготки.

Многоликое солнце плескалось в реке, отражалось в медных и латунных кувшинах, в огромных чеканных блюдах, выставленных в окнах лавок и лежащих прямо на земле у дороги. Крестьяне из окрестных деревень приехали в город на волах, запряженных в двуколки, доверху заваленные мешками и корзинами. Волы равнодушно пережевывают корм. Хозяева-крестьяне такие же тощие, высушенные солнцем, как и их животные, чуть прикрытые выгоревшими тряпками, жуют бетель — листочки перечного дерева, смазанные известью, с завернутым в них кусочком арекового плода. Бетель пенится во рту красной массой, поэтому кажется, что на губах людей запеклась кровь.

Под открытым небом на циновках и под кое-как установленными навесами прямо с арб зеленщики предлагают пестрые связки перца, бетель, чеснок, гвоздику, семена тмина, имбирь, кари и другие специи, ни с чем не сравнимый запах которых пропитывает одежду, жилища, улицы. От разноцветья овощей и фруктов рябит в глазах: синие баклажаны, оранжевые плоды манго, бордовые гранаты, янтарные ананасы — изобилие даров природы. Рядом — крестьянские волы, понурые, с обвисшей на костях кожей. В их грустных глазах, наверное, запечатлелись вековые страдания и муки хозяев, с которыми они вместе обливаются потом на пыльном клочке земли под горячим небом; вместе, спасаясь от нестерпимого зноя, изнемогшие от усталости, забираются по горло в деревенский пруд с протухшей водой.

Продавцов на рынке много — покупателей значительно меньше, и горы фруктов и овощей, между которыми головы людей еле видны, убывают очень медленно. Кажется, что земля не очень охотно расстается со своими сокровищами. Рынок шумит, переливается, кипит. Земля, еще не успевшая источить всю влагу, всю свою щедрость, жадно дышит; видно, как над ней струится и дрожит воздух, наполненный благоуханием и терпкостью.

Джавахарлал наслаждался пестрым весельем многоголосого весеннего праздника. Ему не часто позволяли такие прогулки по городу. Мать держала его за руку, а он пытливо вглядывался в лица: они разные — красивые и уродливые, счастливые и печальные. Нищие вызывали в нем жалость, почти граничившую с физической болью, и в то же время глубоко запрятанную неприязнь.

Он глубоко вздыхает и, подняв голову к матери, спрашивает:

— Ма, в царстве Пандавов тоже были нищие?

Сварупрани пристально смотрит на сына.

— Нищие — это изгнанные из касты люди, — серьезно поясняет она. — Их когда-то прогнали из общин за прегрешения... и от нищих стали рождаться нищие. В царстве Пандавов, наверное, тоже были грешники.

— Почему среди англичан нет нищих? — удивляется мальчик.

— Ах, до чего же ты любопытный, Джавахар, — говорит мать, но все же отвечает: — Твой отец рассказывал мне, что и у англичан есть нищие.

Семья Неру сначала жила в старой части города — Чоуке, рядом с главной дорогой и шумным базаром. Быт на Чоуке отличался особым колоритом древних построек, простотой нравов бедных людей, для которых улица была их родным домом. В воздухе и днем и ночью висел чад от горящего кизяка, стоял густой жирный запах от уличных жаровен. Далекая старина зеленой плесенью покрывала каждую ступеньку, каждый камень дома. В этом районе города сновали юродивые и прокаженные, зарабатывая милостыней на пропитание. В уличной пыли ползали рахитичные дети, душный воздух стлался по земле.

По соседству с семьей Неру жили два-три ортодокса из брахманов, с которыми у Мотилала, по их мнению, отступника и англомана, были основательно испорчены отношения. Даже их дети, наученные родителями, избегали общения с Джавахарлалом.

Мотилал был широкой, деятельной натурой. В жизни любил размах и перед расходами, особенно если они удовлетворяли его честолюбивые замыслы и укрепляли престиж, никогда не останавливался. Слабости и смирения духа он не терпел и всячески подавлял их в себе. Единственно, перед чем он склонял голову, были науки и, в частности, юриспруденция, которую он знал досконально и умел виртуозно применить в сложнейших ситуациях. Еще, владея несколькими языками, в том числе персидским, арабским и английским, он много читал и даже сочинял неплохие стихи. Интересовался он также и техникой — водяными помпами, паровыми котлами, электричеством, автомобилями. Был неравнодушен к архитектуре. Бездеятельности Мотилал не выносил, как не терпел людей, не могущих найти занятия в жизни. Когда-то начав с грошового гонорара, теперь он за свои адвокатские услуги получал вознаграждения, выражавшиеся пятизначными цифрами. Он был известен как самый способный и надежный адвокат во всей округе. Гражданские и имущественные иски раджей, заминдаров[11] и богатых коммерсантов, которые он вел и, как правило, выигрывал, приносили ему известность, славу и доходы.

Из Чоука Мотилал Неру переселился в другой район города, на аристократические «Сивил лайнс», где в тихих, уютных домах, утопавших в зелени и цветах, жили европейцы и вся аллахабадская знать.

Джавахарлал рос в одиночестве. Двоюродные братья и сестры были намного старше его, ему было неинтересно с ними, хотя они нежно и трогательно относились к нему. Больше всего маленькому Джавахарлалу нравилось проводить время с отцом, но, к сожалению, это случалось не так часто. Отец непременно придумывал что-нибудь, например, запуск бумажного змея, цветастого, размалеванного, с пышным длинным хвостом. Змей поднимался в небо и там, в голубой выси, то парил, то его бросало из стороны в сторону. Как дивная, сказочная птица, он блестел и переливался на солнце. Отец давал Джавахарлалу в руки трепещущую, туго натянутую нить, и мальчику казалось, что он поднимается и летит в небо вместе со змеем. Он задыхался от возбуждения и радости созерцания полета.

А в остальном детство Джавахарлала было почти лишено мальчишеских забав и приключений. Он рано привык размышлять в одиночестве, обдумывать поступки взрослых, угадывать смысл их разговоров.

Мальчику на всю жизнь запомнилась одна церемония, которую придумал отец и в которой ежегодно принимало участие много людей. Джавахарлалу отводилась в ней главная роль.

Джавахарлал (что означает красный драгоценный камень) родился в Аллахабаде 14 ноября 1889 года. С тех пор в этот день мальчика рано утром взвешивали на больших весах. Вместо гирь на них ставили мешки с пшеницей или рисом, которые после торжественного взвешивания вручались беднякам. На весы Джавахарлал вставал по нескольку раз и приходил в восторг, когда пшеница, рис, сладости и одежда передавались окружавшей его толпе. Многие помнили день 14 ноября и приходили семьями к дому Неру еще с вечера и ждали, когда рано утром раскроются двери. Участники церемонии бросали цветы под ноги Джавахарлалу, получали свою долю подарков, почтительно кланялись отцу мальчика, делая пранам[12]. Дети ели сладости и удивленно глядели на маленького «принца». А тот видел перед собой неухоженные головы мальчиков и — девочек, чьи худенькие тела были едва прикрыты всяким старьем, и ему было особенно приятно поделиться с ними пищей или одеждой. Но почему такое бывает лишь один раз в году? Как-то мальчик спросил отца, нельзя ли его день рождения отмечать чаще. Отец рассмеялся и ответил, что не следует торопиться, ибо в жизни человека не так уж много дней рождения. Вечером того же дня в доме Неру собирались гости, образованные и состоятельные люди, совсем непохожие на тех, которых мальчик видел во дворе утром. На них были изысканные туалеты, волосы женщин, убранные цветами, источали тонкий аромат садов. Гости приносили мальчику подарки, говорили приятные слова. Празднично взволнованный отец встречал их и отдавал распоряжения слугам. Мать занимала женщин.

вернуться

10

Поза падмасаны — по традиции индийцы сидят, скрестив под собой ноги.

вернуться

11

Заминдар — помещик, землевладелец.

вернуться

12

Пранам — распространенный в Индии знак особого уважения. Делающий пранам как бы дотрагивается до земли у ног другого человека, затем подносит руку к своему лицу.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: