И когда прогремел салют победы, то дуга заняла в нем по праву почетное место.

Словно лес богатырских копий, уперся в небо многоствольный лес прожекторных лучей. И небо, казалось, стало выше, поднялось над ликующим народом, будто полог праздничного шатра.

Так силен был этот залп лучей, что, по утверждению астрономов, блеск прожекторных зеркал был бы виден простым глазом с Луны.

Электрическая дуга делает ныне тысячу мирных дел. Она бушует в металлургических печах, перекинувшись между расплавленным металлом и угольным стержнем, огромным, как колонна, толщиною в обхват.

Дуга варит сталь для строек коммунизма.

Когда знаменитый советский электротехник академик В. П. Никитин задумал сделать подарок комсомольской молодежи, строившей города, он подарил им дуговой электросварочный аппарат «Комсомолец» собственной конструкции.

Из бывалых, умудренных опытом рук переходит дуга в молодые, горячие руки. Кто знает, каким еще новым чудом обернется дуга в этих новых, верных руках!

Неугасимо горит дуга Василия Петрова и пронизывает светом глуби морей и лучами достигает лунного диска.

Это русское солнце светит во вселенной — солнце русской науки!

Есть одна народная сказка, пересказываемая на разный лад.

Идут сестры: добрая и злые. Идут и видят: попала в беду ничтожная мелюзга — в одной сказке мышь, в другой рыбешка, в третьей жучок. Злые сестры чванно проходят мимо, и лишь добрая сестра выручает несчастную мелюзгу. Отсюда и начинается сказка. Мелюзга оказывается волшебницей. Она делает счастливой добрую сестру. Злые сестры губы кусают от зависти.

Эта сказка недаром живет в народе. Иногда мы ведем себя так, как злые сестры. Мы иной раз, не глядя, проходим мимо явлений ничтожных, мимолетных, неуловимых. А они оказываются огромной силой.

Один человек мечтал стать архитектором, чтобы выстроить город, где жилось бы легко и радостно, без печалей, болезней и житейских неурядиц. Он даже нарисовал этот город и принес рисунки знакомому зодчему. Зодчий взглянул на перспективы и планы и сказал:

— Вы затеяли строить Город Радости, а изобразили Город Грусти. Вы обо всем подумали, все предусмотрели — статуи, арки, колонны, фонтаны на площадях, — не подумали только об одном: о тени. Вы заботились о том, как станут арки и колонны, но не позаботились о том, как ляжет тень. Это жестокая ошибка. Тени протянутся как попало, город затянет сплошной теневой покров. Будет сер и сумрачен город без солнца. У людей будут бледные лица и печальные глаза. И болезни не выведутся в городе. Вы решили, что тени — это пустяк, и махнули на них рукой, а они словно обиделись на вас и испортили всю вашу работу…

Так говорил старый зодчий, а мы добавим, что немало найдется работ, где приходится думать и о тенях.

Пролетает со свистом паровоз. Кажется, только и есть важного в нем, что котел и цилиндры, колеса и шатуны, а что тень, бесшумно скользящая рядом, дым, бесследно тающий в воздухе, искры, гаснущие на лету, пузыри, ворчливо бурлящие в котле, солнечный зайчик, блеснувший в стеклах, пыль, вздымаемая вихрем движения, эхо, гремящее в окрестных лесах, — все это никчемное, ничтожное, пустое и об этом не стоит думать.

Но веками неотступно думали люди и над тенью, и дымом, и искрами, и солнечными зайчиками, и пузырями, и пылью, и эхом и открыли в них лютых врагов и нашли в них верных друзей.

О них написаны эти рассказы.

В разных краях разные тени.

Заполярье — страна теней-исполинов. Солнце стоит низко, и тени, как черные дороги, уходят в бескрайные снежные поля.

Тропики — страна теней-лилипутов. Солнце там высокое, и тени похожи на маленькие черные кляксы. В полдень в тропиках люди топчут свою тень.

Но не все ли равно, какая у предметов тень? Стоит ли об этом разговаривать?

А вот послушайте, какая история случилась однажды у танкистов.

Инженеры построили танк новой конструкции. Фары тоже решили укрепить по-новому — у водителя над головой. Наверху им будет безопаснее. Когда танк наляжет грудью на препятствие, фарам будет легче уцелеть.

Зажгли свет. Провел водитель машину метров двести и бросает рычаги:

— Дороги не вижу.

Поставили более мощные лампы. А водитель опять недоволен:

— Что за чушь! Вроде и светло, а ничего не разберешь: где камень, где кочка… Бестолковый какой-то свет.

Взглянули инженеры в смотровую щель. Батюшки! На дороге ни одной тени.

Когда фары стояли низко, они светили так, как солнце в Заполярье: каждый выступ на дороге давал длинную тень, каждый камень был очерчен своей тенью, словно чернью отчеканен по серебру. Когда фары поставили наверх, они стали светить, как солнце в тропиках: тени стали короткими и пропали из виду. Они спрятались от водителя каждая за своим камнем. И картина дороги расплылась.

Пришлось посчитаться с тенью, кое-что изменить в конструкции танка.

В фантастической повести Шамиссо рассказывается о человеке, потерявшем свою тень.

Жизнь его оказалась несладкой. Люди его чурались, невеста бросила. Трудно приходилось человеку без тени.

Есть, однако, люди, проклинающие свою тень. Оки охотно поменялись бы судьбою с героем Шамиссо.

Это хирурги.

Во время ответственных операций при свете ярких электрических ламп тень от рук хирурга путается тут же, словно вара чужих черных рук.

Можно, казалось бы, светить косыми лучами. Поставить лампу сбоку и увести тем самым в сторону эти посторонние, мешающие глядеть «руки». Но тогда от ничтожных выпуклостей тела, от хирургических инструментов протянутся длинные тени, как от холмов и деревьев в лучах заходящего солнца. А в глубоких надрезах будет темно, как в оврагах.

Нет, так делу не поможешь.

Лучше поставить с боков две лампы, чтобы они светили друг другу навстречу. Тогда нож хирурга дает две бледные тени, расходящиеся в разные стороны. Но и эти тени будут мешать.

Придется взять несколько ламп и подвесить их над операционным столом по широкому кольцу. Эти лампы отбросят от ножа целый венчик легчайших призрачных теней, перекрывающих друг друга, словно лепестки ромашки. И если взять много ламп, то так много появится этих лепестков и такие они будут легкие и призрачные, что глаз их перестанет замечать. Нож хирурга утратит свою тень.

Так исчезают тени в вестибюлях метро, где множество люстр светит со всех сторон.

Бестеневое освещение есть во всех хороших операционных.

Правда, многих ламп над операционным столом не зажигают. Огненное кольцо жгло бы тело больного, разогревало бы операционный стол. Зажигают всего одну лампу. Но кругом нее в широком абажуре подвешивают пояс из плоских зеркал. Лампа отражается в зеркалах, отражения глядят изо всех зеркал, словно множество ламп подвешено по кольцу.

Так устроены бестеневые светильники. В их лучах хирург теряет свою тень, как герой повести Шамиссо.