Но Яблочкову самому не удалось довести до конца свое изобретение.
Ему помешали жестокие законы капиталистического мира.
В этом мире деньги правили жизнью людей. В электрических свечах были деньги пайщиков, их судьба. И пайщики цеплялись за электрические свечи, как за жизнь.
«Яблочков рубит сук, на котором мы сидим!» — кричал французский синдикат.
«Яблочков рубит сук, на котором сидит он сам!» — кричало русское товарищество.
Страх затемнял их рассудок.
Они висли у Яблочкова на руках и толкали, толкали его на старую, избитую колею, загоняли в обжитый безысходный тупик. Золотая цепь приковала Яблочкова к свече, и он тщетно рвался с этой цепи.
Новое, растущее, неодолимое шло против него, а его вынуждали бороться с этим новым против разума, против сердца. Яблочков отказался продолжать борьбу.
Тогда пайщики предали Яблочкова.
Они в панике побежали из товариществ и компаний, словно крысы с тонущего корабля.
Они выстроили дом, притащив каждый по кирпичу, а теперь бежали из дома, расхватав свои кирпичи.
Здание рухнуло, погребая под обломками нерасторопных.
Компании, товарищества лопнули. Яблочков был разорен совершенно.
Золотые оковы упали с его рук. Он был свободен.
Свободен ли?
И тут Яблочков с полной ясностью понял, что в мире, где деньги властвуют над людьми, изобретатель, как бы велик он ни был, в сущности, раб, бесправный человек.
На заре электрического света стоял Яблочков у развилины двух дорог.
Одна вела к лампе дуговой, другая к лампе накаливания.
Яблочков выбрал первую. И сейчас же хлынул вслед золотой поток, подхватил, закружил Яблочкова и понес с собой, как щепку.
Полоненный, лишенный свободы выбора, несся Яблочков туда, куда влек его золотой поток.
А теперь, когда обмелел поток, сможет ли Яблочков сделать выбор, сможет ли осуществить хоть одну из бесчисленных новых идей, роящихся в голове?
Нет, не сможет.
Для осуществления новых изобретений нужны деньги.
Ну, а он разорился, он банкрот.
В бедности доживает Яблочков последние годы жизни.
Погасают один за другим огни его фонарей.
Электрогефест
Но неугасима слава русской науки.
Не забылось и будет жить в веках имя Павла Яблочкова, разбросавшего по земному шару жемчуг электрических фонарей.
Светозарное зерно, зароненное Яблочковым, прорастает великими изобретениями.
Над свечою Яблочкова, над дугою Петрова склонился русский изобретатель Николай Николаевич Бенардос.
Он работал в мастерских Яблочкова, но к дуге у него особый подход: свет дуги его не интересует, ему даже мешают ее ослепительные лучи.
Он глядит на дугу сквозь темные стекла, как разглядывают затмение солнца. Средь кромешной тьмы, в узком ореоле света, между двух раскаленных углей плавится, пузырясь, и оплывает глиняная прокладка свечи.
Не лучи дуги, а ее нестерпимый жар приковал внимание Бенардоса.
«Жар дуги так силен, — соображает Бенардос, — что в свече Яблочкова плавится, как воск, даже огнеупорная глина. Значит, и подавно расплавится металл… Значит, можно в свече плавить железо!»
В новом, непривычном виде представляется ему свеча…
Плавильная печь в кармане! Вагранка размером с карандаш! Вот во что перерастает свеча Яблочкова!
Кирпичная башня плавильной печи заменится тоненьким стержнем.
Вихрем проносятся у Бенардоса в голове поразительные выгоды этой замены.
Не свечу видит Бенардос перед собой, а волшебную палочку, которой во всем подчиняется железо.
Эта палочка чудодейственно исцеляет пороки и раны металла, словно скальпелем рассекает железо, заживляет в нем раковины — язвы — и сшивает в нем трещины, как игла.
Все яснее вырисовывается перед Бенардосом облик палочки-исцелительницы.
В точности такой же, как свечу, делать палочку не стоит. Смысла нет зажимать железную пластинку в промежутке между углями. И не только потому, что железо проводит электрический ток даже лучше, чем угли. Ведь железо и плавится лучше, чем угли. Оно быстро выплавится из промежутка, и дуга соскользнет к основаниям углей.
Надо жечь дугу между угольными стержнями и вводить в нее со стороны железный пруток, как сургучную палочку в пламя свечи.
Одно неудобство: обе руки держат угли, а вводить палочку в пламя нечем.
Да ведь можно беспрепятственно выбросить один уголек! А освободившийся провод подключить прямо к тому железному телу, над которым ведется операция. Дуга вспыхнет между телом и оставшимся угольком. Этот уголь и надо держать в руке, а другою рукою вводить в дугу железный пруток.
И пруток расплавится, потечет, как сургуч, заплавляя раковины и трещины железного тела.
Если жечь дугу без прутка, то дуга начнет грызть железное тело и за ней протянется глубокий разрез.
Вот она, палочка-исцелительница, игла и скальпель.
«Электрогефест» — называет ее Бенардос именем сказочного кузнеца Гефеста.
Бенардос чувствует себя хирургом.
Груды искалеченных машин и их деталей — сломанные рычаги, щербатые шестерни, лопнувшие станины — ждут исцеления.
Но не только о них думает Бенардос.
Замахнулся он на смелое дело, близкое каждому русскому человеку. Он решил восстановить кремлевский «Царь-колокол».
Полтораста с чем-то лет назад литейный мастер Иван Маторин с сыном отлили исполинский колокол в 12 327 пудов 19 фунтов весом.
Но внезапный пожар охватил деревянную избу над ямой, где отливался колокол. Колокол в жару раскалился докрасна. На него плеснули водой, он треснул, отвалился от края осколок.
С той поры возвышается колокол на каменном подножье, как большой бронзовый шатер, и чернеет в его боку пробоина, широкая, как ворота. Исполинский осколок стоит рядом, прислоненный к подножью.
Случай погубил гениальное создание русских мастеров, и теперь, через сотню лет, тянет им руку помощи другой русский мастер. Бенардос решил поправить колокол, приварив к нему осколок своим «электрогефестом».
Многоустый хор газет известил Россию об этом намерении.
«Г-н Бенардос восстанавливает Царь-колокол!» — кричали газеты.
А тем временем изобретатель в мастерской в Петербурге, бледный от нетерпения, вел опытные сварки.
Кончена сварка, сделан шов, но от несильного толчка расходятся сваренные детали, словно сметаны были на живую нитку.
Уверенный в правильности избранного пути, Бенардос продолжает опыты.
«У „электрогефеста“ блестящее будущее!» — говорили ученые в поздравительных речах. И, прислушиваясь к их речам, капиталисты спешили вложить свои деньги в дело Бенардоса.
На десятилетия опережая время, создавал Бенардос все новые и новые схемы электросварки, одна остроумнее другой.
И с каждым днем яснее и яснее понимал, что где-то тут, под самым боком, стоит незримая преграда. Словно кто-то коварный и невидимый толкал его под руку и мешал простому как дважды два делу.
Способ Славянова
О работах Бенардоса прослышал в далекой Перми горный начальник Пермского пушечного завода Николай Гаврилович Славянов.
Он построил динамомашину собственной конструкции и принялся повторять опыты Бенардоса.
И тотчас же закружился вокруг Славянова тот же самый хоровод неудач.
Сварные швы получались ломкими и хрупкими и отскакивали от металла, как горелые корки от хлеба.
Но Славянов был блестящий инженер-металлург. Точное знание удваивало его силы.
И он разоблачил затаенного врага Бенардоса.
Врагом был угольный стержень.
С угольного стержня в железо переходил углерод, и металл, науглеродившись, становился хрупким и непрочным.
Электрическая дуга, полыхавшая на тугоплавком угольном стержне, была слишком жарка и пережигала металл. Благодетельный жар, многократно умножавший яркость дуговых электрических ламп, здесь оказывался вредным.
Вся беда была в том, что «электрогефест», родившись из лампы, наполовину еще оставался лампой.