— Послушай, а ты зря отказался. Согласился бы — и дело с концом! Ну, чего тебе стоило? Майор сказал правду: фашистам конец один. Это уж как пить дать, не сомневайся! Гляжу на тебя и никак не возьму в толк: чего ты артачишься?

Карцов молчит.

Матрос решительно кладет руку ему на плечо.

— Отвечай! Не желаешь? Ах, вот как!.. Выходит, ты и впрямь гитлеровский фанатик. Что ж, коли так — дьявол с тобой, — подыхай, не жалко!

Карцов вскакивает с табурета. Подымается и матрос.

Они стоят в метре друг от друга — Карцов с бешеными глазами на белом до синевы лице и Джабб, тоже очень взволнованный.

В последние дни Джабб приглядывается к осужденному, и его все больше гложут сомнения. Их заронил дружок — тот самый старшина Динкер, которого по требованию майора контрразведки списали на берег. В ожидании, катера Динкер улучил минуту и, озираясь по сторонам, поманил пальцем приятеля. «Джабб, старина, — зашептал Динкер, — они повесят русского. Я вышел из игры, ты вступаешь в нее. Поговори с ним, раскинь мозгами. Может, что и сделаешь для бедняги». Джабб оцепенел. Он едва удержался, чтобы не двинуть Динкера кулаком: не впутывай в историю!..

Динкер уехал. И вот Джабб вторую ночь без сна. А этот последний разговор майора со смертником окончательно доконал матроса. Подумать только: человеку предложили жизнь, свободу, а он ни в какую!.. Гитлеровский фанатик? Но фанатик не стал бы прикидываться русским — на то он и фанатик. А если и сделал такую попытку раньше, то теперь, после приговора, на все бы пошел, только бы вернуться к своим и снова взять в руки оружие!..

Карцов бредет к койке, падает на нее и, отвернувшись к стене, затихает.

Джабб трет руками лицо, голову, что-то бормочет. Решившись, подходит к койке.

— Эй, приятель, а ну, отвечай. Ты немец?

Карцов молчит.

— Да отвечай же! — У Джабба глаза наливаются кровью, плечи вздрагивают, он подался вперед, выставил трясущиеся кулаки. — Матерью своей поклянись, что не лжешь!

— Русский, — шепчет Карцов.

Толстое бугристое лицо Джабба покрывается пятнами, руки повисают вдоль туловища.

— Силы небесные, — в страхе бормочет он, — как же так получилось?!. — И вдруг кричит: — Верно, все верно! Уж нацисты быстро бы раскусили, какой ты немец!

Джабб подтаскивает табурет к койке, садится, большим клетчатым платком вытирает глаза, щеки, лоб, шумно сморкается.

— Я бы сходил к майору, — говорит он, чуточку успокоившись, — так, мол, и так, посылайте новый запрос. Но считаю, будет не польза, а вред. Спишут, как Динкера. Еще и всыплют. Ах, дурень я, дурень, не поверил ему! А ведь знал: Динкер лет пятнадцать назад побывал в России. Подмахнул контракт с фирмой — и айда к Советам строить завод! Слушай, он не приврал, он и впрямь работал в городе, откуда ты родом?

Карцов кивает.

— Ну и ну!.. — шепчет Джабб. — Вот ведь как может случиться!.. И он забросал тебя вопросами: сейчас, мол, выведу его на чистую воду! Так было дело? После разговора с тобой он прямиком двинул к майору, не побоялся. У майора слопал отказ — хотел до самого адмирала дойти. А вышло: списали парня с корабля, да еще и влепили неделю отсидки. Это значит — не лезь не в свое дело!

— У меня просьба.

— Выкладывай!

— Можно отправить письмо?

Джабб сдвигает брови, отворачивается.

— Видишь ли, оно не дойдет в срок.

— Значит, со мной… скоро?

— Завтра.

— Все равно, — твердит Карцов. — Все равно, надо отправить письмо.

— Я все соображаю, что бы придумать?

— Поздно.

— Поздно, когда убьют. До тех пор не поздно.

— Но что можно сделать?

— Бежать! — выпаливает Джабб.

Карцов ошеломленно глядит на матроса.

— Бежать, — решительно повторяет тот. — Майор же тебе предлагал? Теперь предлагаю я! Может, откажешься?

— Мы на острове. Куда бежать?

— В море. Тебя в море выловили, в море и отправляйся.

— Я сбегу, а вас отдадут под суд.

— Будет суд или не будет, это еще как сказать. Скорее всего, обойдется. Конечно, всыплют так, что шкура будет трещать. Но ведь дело стоит того? — Джабб хватает Карцова за грудь, стаскивает с койки, теребит. — Беги, русский! Может статься, встретишь конвой — корабли часто проходят севернее базы. Случись такое — и твое дело в шляпе! А на крайний случай — лучше погибнуть в море, чем болтаться в петле!

— Совершив побег, я тем самым подтвержу…

— Вон ты куда хватил! Да ни дьявола ты не докажешь своей смертью! Убьют — и баста! Так вот, ты сбежишь, а потом я изловчусь и отправлю весточку.

— Как же вы все устроите?

— Не твоя забота! — Джабб озабоченно глядит на часы. — Времени в обрез. Схожу принесу бумагу, составишь письмо. А потом — с богом! До рассвета должен выбраться из бухты.

— Сколько же сейчас времени? — не выдерживает Карцов.

— Двадцать три часа без самой малости.

Карцов ходит из угла в угол, стараясь шагать медленнее, ровней дышать. Как мчится время! Кажется, только что покинул камеру Джабб, а наверху уже пробили очередные полчаса.

По трапу стучат шаги.

Дверь отворяется. Это снова майор.

Зачем он пришел? Неужели Джабб все же обратился к нему?

Карцов заставляет себя неторопливо пройти — к койке, лечь и закрыть глаза.

— Я подумал, что напоследок вам все же захочется повидать меня, — говорит контрразведчик.

Ответа нет.

— А где Джабб? — спрашивает майор у часового в коридоре.

— Не знаю, сэр. Недавно он отлучился, сказав, что скоро вернется. Должен быть с минуты на минуту. Да вы не беспокойтесь: здесь все в порядке.

Джабб не ходил к майору. Карцову кажется, что он ослышался. Но нахлынувшая было радость сменяется острой тревогой. Вот-вот Джабб вернется, майор уведет его с собой, задержит!

— Прощайте, — говорит контрразведчик.

И еще с минуту медлит у двери.

Оставшись один, Карцов облегченно переводит дыхание. Но опасность еще не миновала — майор может встретить Джабба на трапе, на палубе… Скорее бы все решилось!

Время бежит, бежит… Снова шаги в коридоре.

В камеру входят часовой и незнакомый матрос. Оба вооружены. Это смена. В полночь на кораблях всех морей и океанов сменяются вахты. Вот и здесь, у карцера, вступает на пост новый страж. Один сдает осужденного, другой принимает его.

Склянки возвещают о начале новых суток. А Джабба все нет… Почему? Отпереть свой рундук, взять блокнот и перо — минутное дело. Он же отсутствует больше часа.

Вдали возникает рокот. Похоже на шум турбин корвета. Вскоре доносятся и удары глубинных бомб, сбрасываемых перед входом в бухту, чтобы отгонять субмарины немцев.

А что, если подводные диверсанты вновь перебрались через боны и сейчас подвешивают заряды к килям кораблей? Тогда опять загрохочут взрывы, все вокруг придет в движение, бухту ярко осветят, и о побеге нельзя будет и думать.

Один удар колокола: половина первого ночи. Через четыре часа рассвет, после которого, если бежать не удастся, для Карцова уже не будет ни дня, ни вечера.

И вдруг кто-то берет его за плечо.

— Джабб, — шепчет Карцов, — Джабб!..

— Ну-ну, — бормочет матрос, — будет нервничать. Вот бумага и ручка. Не мешкай, пиши.

— Спасибо.

— Смелее пиши, открыто. Я надумал, как устроить, чтобы письмо дошло. Тут один матрос списывается подчистую. Надежный парень, не подведет. Доставит письмо на метрополию. А там, мне говорили, сейчас много ваших ребят. Кому-нибудь из них и передаст. Ловко?!

— Да, да. — Карцов благодарно кивает.

…Исписана страница, вторая…

Джабб берет письмо, прячет на груди.

— Все будет как надо, — бодро говорит он. — Вот увидишь, мы еще повоюем!.. А теперь слушай новость. Это чтобы сил у тебя прибавилось перед трудным делом. Так вот, ваши дали нацистам но зубам, крепко дали, парень!

— Где?.. Да говорите же!

— Я, видишь, запамятовал, как он называется, этот город. Не так уж и далеко от Москвы. Пятого июля немцы начали наступление. Здорово начали. Но русские были начеку. Неделю оборонялись, а сейчас пошли вперед. Радио передало: нацисты наложили в штаны и бегут. Такие дела! Так что гляди веселей!