— Тяни к северу! — крикнул я Черевичному.

— Откуда там вода?

— У северной части острова она почти всегда бывает чистой. По закону течений в Ледовитом океане.

Черевичный не очень громко послал подальше все законы, по которым пенится масло, а чистая вода оказывается на севере.

С превеликим трудом, только, пожалуй, благодаря опыту Черевичного и его отличному знанию всех повадок машины, нам удалось перевалить скалы и выйти к северной оконечности острова.

Там действительно оказалась чистая вода, и мы, уже не особенно разбираясь, буквально плюхнулись в нее.

Некоторое время все молчали. Потом Черевичный стянул шлем и, вытерев пот со лба, заметил:

— Обожаю хорошие законы!

«Лодка» стояла спокойно, словно и не в воде вовсе, а на твердой земле. Ветра почти не было.

Чечин принялся менять масло в моторах. Он то и дело шастал из отсека на крылья и обратно. Дело в том, что масло, которое иногда как бы сходит с ума и пенится, отстоявшись, «успокаивается» и может вести себя вполне прилично сколько угодно времени. А смазочными материалами мы сразу после войны были не особенно богаты и экономили каждый грамм.

В одну из таких прогулок Чечина — едва он вышел из салона (мы еще слышали, как он ступает по «жабрам») — послышался его дикий вскрик. Первое, что пришло в голову: на Чечина напал фашистский водолаз, подобравшийся к самолету. Мы выхватили пистолеты, подскочили к двери — нет Чечина. По воде около самолета идут круги.

— Неужели утонул? — всполошился Герман Патарушин.

— Тут я, братцы… — послышался голос Чечина.

Мы вышли на «жабры». Чечин с канистрой в руках стоял на верху «летающей лодки». Как он туда взлетел по совершенно гладкой обшивке, не знаю. Это до сих пор остается его личной тайной.

— Чего ты? — удивился Черевичный.

— М-морж…

— Ну?

— Я уж потом сообразил, что он морж. Он как выскочит из воды и прямо мордой в меня!

— Спускайся теперь.

— Помогите.

Едва мы помогли Чечину спуститься, как из воды около самолета высунули морды десятка два моржей. Клыкастые, шумно дышащие, они, как поплавки, выныривали из моря, таращили на нас свои круглые темные глаза, сердито шевелили усами.

Мы пошутили над Чечиным и стали помогать ему менять масло.

Моржей тем временем все прибывало. Очевидно, пользуясь тем, что мы не нападаем, они решили как можно ближе ознакомиться с конструкцией самолета. Один, наиболее любопытный, оказался у самой машины и время от времени очень высоко подпрыгивал из воды, стараясь, очевидно, зацепиться клыком за «жабры» «летающей лодки». Это было уже совсем ни к чему. Повредить «жабру», вырвать ее из обшивки своим полутонным весом старый морж мог запросто.

Черевичный попытался его отогнать, но он лишь на несколько секунд прятался под воду, а потом вновь принимался за свое.

— Что это с ними? — спросил удивленный Патарушин.

— Чечина учуяли. Свояки, видать, — отшутился Черевичный.

Патарушин обратился ко мне. Я ему объяснил, что в период гона, когда моржи заводят себе гарем, они очень агрессивны. Тут один из моржей стал играть у поплавка, которым крыло «летающей лодки» опиралось на воду. Он то обхватывал его ластом, то пытался зацепиться за поплавок клыком. Самолет стал сильно раскачиваться. Но самое опасное было в том, что морж мог легко проткнуть поплавок. Тот наполнился бы водой, затонул, и мы оказались бы на настоящем якоре. С затопленным поплавком не взлетишь.

Вот тогда я, на удивление собравшимся, повторил африканский эксперимент Муслаева. Ведра бензина оказалось достаточно, чтобы назойливые хозяева оставили нас, гостей, в покое.

Избавившись от нахальных моржей и сменив масло, мы взлетели. И тут, осматривая побережье, обратили внимание на очень удобную бухту, которая выходила к чистой воде. Долго кружили над ней, но с воздуха нам так и не удалось заметить что-либо подозрительное. Однако, вернувшись на базу, мы доложили командованию о своих наблюдениях.

Примерно через неделю нас срочной телеграммой вызвали к северной оконечности Земли Александры. Добрались туда скоро и увидели в знакомой полынье военный корабль. Он стоял на якоре у берега. Приводнившись около, мы сошли на землю.

Моряки показали нам бывшую фашистскую базу подводных лодок, которая действительно находилась в этой бухте. В домах, накрытых маскировочными сетками, где размещался персонал базы, царил полный беспорядок. Видимо, обитатели покинули базу впопыхах. На стульях и стенах висели мундиры с регалиями, на столах — недоеденные обеды, оружие, документы.

Так был найден «Кладоискатель».

А острова, которые мы открыли? Они по-прежнему загадка. Больше их никто не видел.

Возможно, они лежат под глубоким покровом снегов. С той поры не было еще такого жаркого полярного лета, какое стояло в сороковом году.

Мы, те, кто эти острова видел, твердо уверены, что открытая земля настоящая.

Когда семьдесят тонн сверкающего металла сегодня проносятся у границ стратосферы — это не кажется невероятным. Потому что отброшенные назад крылья, вытянутый фюзеляж и едва выступающие гондолы двигателей — словом, все то, что связано с понятием «современный самолет», — гармонично вписывается в пейзаж заоблачной синевы. Но лишь немногим по-настоящему известно, какой бездной труда, таланта, смелости и упорства оплачено это совершенство. Каждая поднявшаяся в воздух машина венчает собой не только опыт создавших ее конструкторов? — за нею вся история авиации. И не только авиации…

«Per aspera ad astra» — «Сквозь тернии к звездам». Это знаменитое изречение Сенеки стало девизом, под которым проходит история авиации: «Через барьеры — к совершенству». Каждый раз, когда человек пытался подняться выше, полететь дальше, и быстрее, перед ним неизменно возникали препятствия. Только за последние годы — с тех пор как «статистика» барьеров приобрела официальный характер — авиация взяла барьер «звуковой», начала штурм «теплового барьера» и натолкнулась на барьер «шумовой». А впереди уже вырастают призрачные черты нового барьера — «химического». И все это барьеры, которые «существуют не столько в самой природе, сколько в наших знаниях».

Эти слова принадлежат известному советскому ученому, создателю целой серии сверхтяжелых реактивных самолетов, генеральному конструктору Владимиру Михайловичу Мясищеву. С его помощью и родились эти короткие очерки об авиации и ее науке, об их завтрашнем дне и победах человека. Победах, рождающих знания…