Повернутые спиной ко мне, они оба меня не видят, а я стою и не могу пошевелиться... Боль, распространяющаяся от груди по всему телу, сковывает и приковывает к месту, заставляя наблюдать и слушать весь этот кошмар. Смотрю в сторону и вижу развороченную постель, со смятыми простынями, разбросанными подушками и покрывалом. На полу стоят бокалы и бутылка шампанского. Там же — пачка презервативов и разорванные квадратики от них.

Знаете, описать всю ту боль, которую я сейчас испытываю, наверное, не взялся бы даже самый искусный писатель в мире. А все потому, что нет таких слов, способных передать тот эмоциональный окрас, в который она воплотилась.

Когда Олег кончает, как всегда с протяжным стоном, похожим на рычание, они оба оборачиваются и видят меня.

Даже не представляю себе, что сейчас отражается на моем лице. Презрение? Или же отвращение, а может быть, отражение той самой неописуемой боли, которая только что разорвала мое глупое и доверчивое сердце? Скорее всего, все вместе...

Когда наши глаза с Олегом встречаются, я жду увидеть в них раскаяние или же стыд, но вижу лишь разочарование и... безразличие?

— Привет, малыш, — щелчок зажигалки и выпущенная струйка дыма из припухших от поцелуев губ Олега, — присоединишься к нам?

Каким-то немыслимым образом я разрываю панцирь сковывающей меня боли, бросаю на пол сумку, в которую, вцепился словно в спасательный круг, делаю несколько неуверенных шагов по направлению к Олегу и бью его с разворота правым хуком в челюсть.

Парнишка, на которого я даже и не посмотрел, как-то по-девчачьи взвизгивает и куда-то ретируется.

Олег, не ожидавший от меня такой силы и прыти, отшатывается в сторону, налетает на приземистый столик и уже через него летит на пол.

А я стою и смотрю, как из разбитой губы по подбородку моего любимого, хотя, уже не моего и не любимого, стекает струйка крови и капает на его мощную, волосатую грудь.

— Малыш, а ты, случаем, не охуел?! — рычит он, болезненно поднимаясь на ушибленные ноги.

А меня от его слов начинает сотрясать озноб:

— Это я охуел, Олег?! Я?! — на самом деле я даже не кричу. Это больше похоже на сипение сдавленного невидимой рукой горла. — Как ты мог... Я... Ты...

— Олежек, котик, — оборачиваюсь и тупо смотрю на парня. Молоденький, лет девятнадцати, не больше. «Сука, на молодняк потянуло», — со злобой думаю я, вкладывая во взгляд все свое презрение, смешанное с отвращением. Видимо, впечатляюще выгляжу, потому как пацан отшатывается и обходит меня по дуге, прячась за Олега.

— Олег, — плаксиво тянет это недоразумение, — убери отсюда этого зверёныша, — просит он, ткнув в меня своим кривеньким пальчиком.

Признаться честно, я достаточно мирный человек. По школе, как и все, дрался, спортивную секцию рукопашного боя посещал, но вот чрезмерной жестокостью и желанием бить морду всем и каждому, кто на меня косо посмотрит, никогда не страдал. И то, что нашло на меня сейчас, могу определить как наивысшую степень ярости.

Никогда не предполагал, что способен так быстро и молниеносно передвигаться. Кидаюсь к малолетнему ублюдку, предварительно отправив Олега в короткий нокаут ударом в пах, за волосы тащу эту маленькую похотливую шлюху к двери и пинком спускаю его с лестницы. Он летит через голову по ступенькам, спиной влетает в стену напротив и взвывает от боли. А я, с каким-то маниакальным удовольствием, упиваюсь его страданиями. Присаживаюсь перед ним на корточки и чеканю каждое слово, вырывающимся из моего рта, грозным шипением:

— Еще раз увижу тебя в своем доме, или хотя бы рядом с ним — убью.

Парень скулит, пытается встать, я же с отвращением смотрю на его субтильное тело, которое вызывает у меня только жалость.

— Отойди от него, Алик, — голос Олега холоден и раздражен, — пацанчик ни в чем не виноват, это наши с тобой разборки, — он спускается к нам, уже одетый в джинсы и домашние тапочки, протягивает пострадавшему парню его шмотки и несколько пятитысячных купюр, — Дим, ты извини, что так вышло, ладно? Думаю, ты будешь умным мальчиком и все благоразумно забудешь. А это компенсация за моральный ущерб, — под этот ласковый тон Олег помогает ему встать и одеться, — а теперь свободен, мой хороший.

— Ты мне позвонишь? — снова тянет этот убогий, но наткнувшись на мой испепеляющий взгляд, припускает вниз, перепрыгивая через две ступеньки.

— Ну а теперь с тобою, Аличек, — грозно шепчет мне на ухо Олег, подталкивая к открытой двери в квартиру.

Иду, не чувствуя угрозы для себя. Я знаю, что Олег ничего мне не сделает, да и по большому счету, мне плевать. Когда весь твой мир рушится в одночасье, а боль и агония, в которой ты пребываешь, становится частью тебя, уже ничего не страшно.

Захожу в комнату и понимаю, что с завтрашнего дня начну делать ремонт. Да, придется занять денег у родителей, или же взять кредит в банке, но жить в этих стенах, после того, что здесь было, я просто не смогу.

Подхожу к бару, наливаю себе полный стакан виски и залпом его выпиваю. Нормально ел только в обед, поэтому хмелею от такой дозы буквально на глазах. Вопреки всему, легче не становится...

— За что? — спрашиваю я, не оборачиваясь, но знаю, что мой вопрос будет услышан.

— Кхм... — усмехается Олег. Весело ему, блядь! — За что, что?! За то, что потрахаться люблю, или за то, что трахаю не только тебя?

Закрываю глаза от очередного приступа нестерпимой боли в груди. Удивляюсь, чему еще болеть, когда там и так зияющая дыра размером с кратер... Делаю рваные, короткие вдохи-выдохи, разворачиваюсь к нему и смотрю прямо в глаза:

— За. Что. Ты. Так. Со. Мной. Поступаешь?! — штампую слова, дабы максимально четко донести этому имбецилу всю степень своего негодования.

— Господи, Алик, ты как ребенок, ей Богу, — Олег садится на диван, закуривает и с каким-то отрешенным разочарованием смотрит на меня, качая головой, — я так всю жизнь поступаю, мой хороший. И я никогда не клялся тебе в верности, никогда не говорил, что моногоамен в отношениях, — какое-то время он молча курит и продолжает, — ты был таким милым, влюбленным, а сейчас ты все испортил...

— Я... БЛЯДЬ... ИСПОРТИЛ?! — ору, не в силах сдержаться от такой вопиющей наглости и беспринципности, — это ты залил здесь все своим потом и спермой... Это ты уничтожил все то, что я к тебе чувствовал...

Олег же нисколько не реагирует на мой вопль. Он так же, как и я подходит к бару и наливает себе выпить, возвращается к дивану и садится. Я же в это время закуриваю. В голове шумит, руки дрожат, ноги ватные. Присаживаюсь на высокий барный стул.

— Твоя основная проблема, малыш, в том, — авторитетно заявляет Олег, — что ты сам себе меня придумал, — усмехается, делает глоток и продолжает, — ты наделил меня теми качествами, которыми я не обладаю. Если бы ты не был так влюблен, ты бы это и сам понял. Я абсолютно и совершенно полигамен, одно лишь могу сказать, вдруг тебя это утешит, что никогда и ни с кем не был так долго, как с тобой. Ты покорил меня своей красотой, чистотой и наивностью. Знаешь, до тебя у меня было много любовников, но ни один из них не был настолько искренен со мною в постели, как ты... — все то время, что он говорит, он пристально смотрит мне прямо в глаза, не отрываясь. От этого зрительного контакта и монотонности голоса впадаю в подобие транса, — казалось, что для тебя секс — это не просто соитие двух тел, а что-то сродни священному ритуалу. Каждый раз ты отдавался мне, как в первый. Именно это меня и подкупило. Я захотел большего, переехал к тебе, но оставил право на свою привычную жизнь, – от этих слов меня снова скручивает болезненным спазмом. Боже… Это что же получается. Что на протяжении всего этого года, что мы были вместе, он мне изменял?! Больно, как же больно… А еще противно от того, как же непроходимо я был слеп... Дурак! Глупец!

— А потом ты признался мне в любви, — продолжает говорить Олег, рассматривая жидкость, что плещется в его бокале, — и снова эта кристальная искренность и доверие. Я думал, что таких людей, как ты не существует на планете. Был уверен, что вот-вот скоро вылезет червоточинка, ну не можешь ты быть настолько хорошим, добрым, светлым и любящим... Но ты оказался именно таким, — жестко заканчивает он, с силой сжимая бокал в руке. Одним глотком допивает, закуривает и продолжает: