— Да, конечно. И я тоже очень рад нашему знакомству, Глеб, — уж не знаю почему, но слово «очень» выходит с каким-то эротичным придыханием, отчего темная, идеальная бровь мужчины, выгибается дугой. Слабо Богу, я разучился краснеть еще в школе, поэтому просто смущенно опускаю глаза, еще раз благодарю, прощаюсь и скоро ретируюсь.

Вот так, собственно, и началось наше с ним сотрудничество, а по совместительству и мое мучение, сопровождающееся бессонными ночами, литрами кофеина и килограммами горького шоколада.

Дело в том, что когда я творю, жрать вообще не могу, зато у меня просыпается дикая жажда к сладкому, а точнее — к шоколаду. Пока я под влиянием творческой музы, меня никто не трогает: ни шеф, ни родители, ни друзья, ни даже Артём. Последний лишь снабжал меня свежим кофе и неизменным шоколадом, иногда подкармливая чем-нибудь мясным, ну, чтоб я вообще не загнулся.

С Глебом мы увиделись намного раньше намеченного срока, так как у меня накопилось слишком много попутных вопросов и уточнений, которые необходимо было задать до того, как закончить работу над первоначальным макетом. Но поскольку ни я, ни он не догадались обменяться мобильными телефонами, вынужден был терпеть до последнего, чтобы договориться о встрече. И снова мы ездили на участок, бесконечно долго обсуждали детали интерьера и декора, даже немного поспорили насчет цвета гостиной, рассматривали графические чертежи, которые я все-таки успел набросать, делали в них поправки и снова обсуждали...

Близость Глеба, его запах, его аура власти и сила — всё это кружило мне голову не хуже выдержанного алкоголя. После последней нашей встречи он дал мне свой номер, наказав звонить по всем решаемым по телефону вопросам не стесняясь. И я звонил, каждый раз растекаясь лужицей от бархатистого тембра его голоса. Ну и что, что я делал это чаще, чем требовалось. Подумаешь... Вряд ли он обратил на это внимание при таком-то ритме своей жизни...

В последующие три недели мы виделись еще чаще, чем созванивалась. Для того, чтобы закончить и подготовить уже заключительный вариант проекта, нужно было, чтобы он лично одобрял или исправлял те или иные детали.

Между нами все время что-то неуловимо проскальзывало каждый раз, когда мы сидели в его большом и просторном кабинете, склонив головы над экраном моего рабочего ноутбука. То, что невозможно увидеть или объяснить, потому что все, что происходило, было на уровне подсознания, химии тел, шестого чувства, осязания...

С каждым разом мне все сложнее и сложнее было пожимать ему руку. Тактильный контакт с его теплой, гладкой кожей вызывал во мне невероятное буйство гормонов со множеством разнообразных пикантных картинок и ротой мурашек по всему телу.

Я медленно сходил с ума, постоянно думая о нем. О его губах, глазах, запахе. Глеб преследовал меня повсюду: дома и на работе, в машине и на улице, в супермаркете, ну и, конечно же, во сне. Ночь, прожитая без эротической фантазии с его участием, уже не ночь, а так, бездарно проведенное время.

И вот к чему всё это привело...

Я сделал больно тому, кому боялся её причинить больше всего на свете. Но уже ничего не исправить и не вернуть... Да и нужно ли...

***

Останавливаюсь на широком, трехполосном перекрестке перед одним из немногих работающих светофоров в этот поздний час. Боковым зрением улавливаю движение слева, чуть поворачиваю голову и вижу, как молодой парень жестами просит приглушить музыку и открыть окно.

— Привет, друг, — здоровается водитель соседнего авто. Салютую ему в ответ рукой. — «рестайлинговый» четырнадцатого года? — интересуется парень.

— Да, — коротко отвечаю я.

— И как? Что под капотом? — улыбается молодой человек, а я невольно отмечаю, что он довольно-таки привлекателен.

— Движок два и четыре, сто восемьдесят лошадок, механика, — с ленцой говорю я, рассматривая водителя такого же «кара», что и у меня, только на три года старше. — А у тебя? — больше из вежливости, чем интереса спрашиваю я.

— Да также, — усмехается он, — только коробка типтроник. Погоняем? — говорит и подмигивает.

— Почему бы и нет, — расплываюсь я в предвкушающей улыбке, — как зовут?

— Никита, — и мило так лыбится. Зараза...

— Алик, — кидаю я и перевожу взгляд на таймер отсчета светофора.

Начинаю подгазовывать... Левой рукой обхватываю руль, правой сжимаю рычаг коробки передач... Пять... Четыре... Три... Две... Одна... Понеслась...

С визгом срываюсь с места и ухожу вперед. Разгон до отсечки, мотор ревет... Вторая... Третья... Четвертая... Поворот налево по главной, идем «ноздря в ноздрю». Азарт, адреналин, драйв. Снова поворот, камера, тормоз... Снова разгон до отсечки... Третья... Резко влево, не даю себя обогнать, ржу как конь, смотрю в зеркало заднего вида, Никита тоже довольно улыбается, делает резкий вираж, врубает понижающую и обходит меня на правом повороте... Кайф от погони неимоверный. Скорость за гранью допустимого. Раж захлестывает меня с каждой новой секундой всё больше и больше, отключая напрочь инстинкт самосохранения. На следующем повороте предусмотрительно притормаживаю, не забывая о камерах. Перехожу на понижающую, мотор откликается утробным гулом, педаль в пол, обманный маневр, и я снова вырываюсь вперед.

Ухожу в отрыв, забиваю хуй на все ограничения, как моральные, так и дорожные. Нахуй всё, нахуй всех... Адреналин в крови пьянит не хуже алкоголя, радость победы греет душу, звук ревущего мотора будоражит кровь. Поздно осознаю, что впереди Т-образный перекресток с главной уходящей направо. Бью по тормозам, влетаю на скорости в поворот... Визг резины, срабатывает система курсовой устойчивости и ABS-ка, но скорость слишком велика... Вылетаю на встречку, благо никого нет, цепляю приземистый бордюр, бьюсь о него колесом и отлетаю на середину дороги, кое-как выравниваю своего железного коня, торможу у обочины.

Ебать я дебил. Склоняюсь и прижимаюсь лбом к рулю. Краем сознания отмечаю тот факт, что я даже не пристегнут. Смертник, блядь...

Трясущимися руками прикуриваю сигарету. У меня всегда так, когда адреналин сходит на «нет». Легкое онемение в ногах и на кончиках пальцев. И все-таки кайф, хоть и опасный. Глажу руль своего автомобиля, выражая тем самым благодарность и вину.

— Нихуя себе ты бахаешь, — констатирует Никита, останавливаясь рядом со мной, тоже закуривает, — я, если честно, думал, что ты улетишь через крышу в соседний дом. Ты вообще сколько гнал, "крэйзи"?

А и вправду, сколько? Внутренний голос подсказывает, что не меньше ста пятидесяти.

— Да похуй, — беспечно отмахиваюсь я, глубоко затягиваясь дымом.

— Слышь, Алик, у тебя что-то случилось? Ты явно не в себе, — «Да ты, бля, сама очевидность, как я посмотрю...», — зло усмехаюсь я и с вызовом говорю:

— С любовником расстался, — внимательно слежу за реакцией. Никита давится дымом, кашляет. Ну что ж, не гей, констатирую я и добиваю парня, — Никита, а хочешь я тебе отсосу? — и чего мне так весело? Пиздец крышу рвет... Ник, не успев отойти от первого моего откровения, повторно давится дымом. Громко ржу, запрокинув голову назад.

— Ну и шуточки у тебя, Алик, — хрипит парнишка, вытирая слезы, — оборжаться можно.

Резко обрываю себя, хмуро смотрю на Ника:

— А я и не шучу, — проникновенно так говорю, без улыбки, — ну так как?

Ну вот кто-нибудь, объясните мне, на кой хуй я к нему привязался с этим минетом. Что я хочу себе этим доказать? Что я еще большее дерьмо, чем себя ощущаю? Или же, что боли нет, и я могу спокойно идти дальше, не чувствуя тяжести вины? Или же это такой своеобразный способ наказать себя за то, что причиняю страдания тем, кто этого не заслуживает?

Пока я веду мыслительную беседу с самим собой, мой новый знакомый полностью приходит в себя:

— Предлагаю махнуть в клубешник и нажраться, — говорит он, улыбаясь уголками губ. Красивых, надо признаться, губ... — Судя по всему, тебе это ой, как нужно, — тянет он гласные и снова подмигивает. Да чтоб тебя...