– Да, нехорошо, товарищ, – укоризненно произнес один в кожаной фуражке, продолжая крепко держать меня за локоть, – пришли к нам на митинг, а потом вдруг убегать от нас стали, нехорошо! Не по партийному себя вы, товарищ, ведете!..

Будем переучивать, обучать нашей партийной грамоте.

– Знаю я всё, – ответил я, – учился в школе.

– В школе?

– Да, о революции, о Ленине, меньшевиках и тому подобное из этой кухни…

– Чего он там несет? – негодующе выкрикнул высокий в лаптях. – Он якобы о нас всё знает и учил всю историю нашу в школе!

Низенький в сапогах покрутил пальцем у виска, посмеиваясь.

Оба в кожаных фуражках покосились на меня, странно глядя.

– А какой год у нас? – спросил меня один в кожаной фуражке.

– Год?

– Да, пусть он скажет, какой год сейчас, какое число и какой месяц сейчас, – усмехнулся низенький в сапогах.

– Чего от меня хотите?

– А ботинки какие у него красивые! – завистливо сказал высокий в лаптях. – Пусть он мне отдаст его буржуйские ботинки!

– Какой год у нас, товарищ?

После короткой паузы я ответил:

– Наступил 2007 год.

Лица коммунистов рядом со мной неестественно вытянулись, услышав мой честный ответ. Кое-кто засмеялся, шепотом произнеся: «Он псих!»

– Конечно, конечно, – снисходительно похлопал меня по плечу один в кожаной фуражке, – а у нас другие данные относительно нашего летоисчисления. Но все равно… да, нам люди нужны… Нужны даже такие, немножко больные, ничего, вас немного подлечат…

– Я шел в ресторан, – упрямо продолжал твердить я, надеясь все-таки на спасение, – я кушать хочу…

– Чего изволит наш барин? – с издевкой в голосе спросил высокий в лаптях, со смехом кланяясь передо мной. – Расстегаев, икры черной и красной, рябчиков с ананасами, антрекотов али еще чего изволите?

– Шампанское еще забыл!

– Да, правильно, но они только кушать хотят-с, а не пить шампанское-с, – продолжал изгалаться высокий в лаптях.

– Воблу тухлую ему! – кто-то закричал у меня за спиной.

– Товарищи, потише, потише, пожалуйста, – попросил один в кожаной фуражке, продолжая держать меня за локоть, как и его соратник с такой же кожаной фуражкой, – прекратите свои прения! Сейчас будем слушать речь нашего…

Я прослушал фамилию долгожданного оратора, так как получил удар кулаком в лицо.

– Товарищ, зачем? – укоризненно изрек один в кожаной фуражке. – Я же просил закончить наши прения.

На сцену поднялся человек в черном костюме, который стал весьма возбужденно говорить и махать руками, явно кому-то грозя.

Я почти ничего не слышал его, так как было не до этой речи: утирал кровь после удара кулаком. Люди с красными флагами кричали, хлопали, топали, начинали подпрыгивать от восторга, внимательно слушая оратора.

Рядом со мной вновь появился низенький в сапогах и высокий в лаптях.

– Ну, весело тебе? – спросил, посмеиваясь и замечая кровь у меня на лице, низенький в сапогах, – весело, как я погляжу?

– Вас всех, буржуев таких, бить надо! – вдруг заорал высокий в лаптях.

– А красивые у него ботинки! – завистливо молвил низенький в сапогах.

– Да, красивые, ну, снимай ботинки, – потребовал высокий в лаптях, – мне они нужны больше, видишь, нет у меня таких ботинок, как у тебя.

– Тихо, ведь товарищ Окунев просил закончить прения!

– Может, дать ему еще по морде?!

– Нет, хватит… Прения закончены.

– Это такие у вас здесь прения? – спросил я. – Кулаком по лицу?

– А как иначе?

– Да, иначе коммунисты не могут, – с издевкой в голосе ответил я, но ее никто рядом, к моему счастью, не поняли.

– Всё, прения, как сказал товарищ Окунев, закончены. Эх, не опаздать бы к раздаче!

Приведя себя в порядок, я спросил:

– О какой раздаче идет речь?

– О какой? О той, какую все трудящиеся и пролетарии всего мира ожидают довольно давно.

– А когда раздача добра будет? – спросил высокий в лаптях.

– Когда рак на горе свистнет, – усмехнулся я, поняв, о чем идет душещипательный разговор.

– И скоро?

– Что скоро?

– Скоро он свистеть будет? – не поняв моего юмора, спросил низенький в сапогах, продолжая завистливо смотреть на мои ботинки. – Когда же делить будем имущество богатеев? Успеть бы к раздаче, а то ведь все остальные растащат!

– Да, я-то успею, – ответил высокий в лаптях, – я успею… И его красивые ботинки успею стянуть, когда он спать будет!

Высокий в лаптях толкнул меня, грозя мне кулаком.

– Да, а я слышал, что в Зимнем начали добро раздавать…

– Да ну?! Там сколько же золота лежит!! Сколько всяких картин, сколько добра есть!!

– Это не раздача добра, это просто грабеж, – не удержался я от комментариев. – Я это всё проходил еще в школе, как была революция, которую сейчас мы в наше время совершенно справедливо называем октябрьским переворотом, что вашему Ленину, немецкому шпиону, помогали немцы, что потом он умер, наступило еще более тяжелое время, суды, ЧК, расстрелы людей, концлагеря…

Как я совершенно точно заметил ранее, молчание – золото!

Кровь вновь выступила от полученного удара кулаком в лицо.

Низенький в сапогах тряс кулаком передо мной, а высокий в лаптях готовился нанести еще один удар, поглаживая пальцами левой руки кулак правой.

– Ну, получил ты, буржуйская морда? Может, хватит болтать чушь всякую?!

– Его нужно в ЧК отдать для допроса! – предложил один в тельняшке с маузером.

Ко мне подошел интеллигентного вида товарищ с взъерошенными волосами.

Как мне показалось, я видел его в другом вагоне. Почему-то мне тогда подумалось, что его прическу можно назвать примерно так: «Вихри враждебные веют над нами!»

– Что случилось, товарищи? – спросил он озабоченно глядя на меня, вытирающего выступившую на лице кровь платком. – Почему драка?

– Вихри враждебные веют над нами! – ответил я, вздыхая.

– Смотрите, он еще над нами смеется! – заорал низенький в сапогах, махая кулаками и желая подойти ко мне поближе.

– Сейчас я ему ка-ак дам снова! – грозился высокий в лаптях, поднимая правый кулак.

Но интеллигентного вида товарищ остановил его, давая понять, что теперь он будет решать, что со мной делать.

– Но, Яков Самуилович, – зароптал высокий в лаптях, отходя на шаг назад, – ведь это контра самая что ни на есть подлая, контра!..

– Хорошо, я сам разберусь с этой контрой, – как можно спокойнее ответил Яков Самуилович, смотря только на меня весьма внимательно.

Примерно так же смотрят в микроскоп, разглядывая какое-либо насекомое или тварь всякую мелкую: чего там кто-то ползает?

Я стоял молча, не зная, что делать, так как двое в кожаных фуражках продолжали удерживать меня за локти, не пуская идти дальше. Вокруг стояла толпа зевак с красными флагами.

– И что мы можем сказать в свое оправдание? – спросил меня Яков Самуилович.

– Кто это мы? – не понял я.

– Вы что можете сказать в свое оправдание? – повторил спокойно свой вопрос Яков Самуилович.

Я молчал, решив, что лучше молчать, чем что-то говорить, им отвечать, а потом получать после ответов по морде.

Возникла продолжительная пауза.

– И почему вы молчите? Откуда прибыли?

– Из Санкт-Вауенска, – ответил крайне неохотно я, желая ни на кого не смотреть.

Кровь я стер, грязный платок запихал в карман.

«Больше ничего не скажу, – подумал я, вздыхая и думая, что лучше было сидеть в том общем вагоне с двумя собутыльниками. – И как мне отсюда выбраться?»

– Он врет, говорит, что из Санкт-Петербурга явился! – закричал низенький в сапогах. – А какие у него ботинки, нужно экспроприировать их!

Я молчал, стараясь вырваться из рук двоих в кожаных фуражках.

– Есть город Петроград, – произнес медленно Яков Самуилович, – понятно?

Я молчал.

– Товарищ не желает с нами более говорить, – продолжал Яков Самуилович, – это его право, конечно, но мы – революционеры, а не звери какие-то, как он может подумать о нас… У нас должно быть холодное сердце, цепкие руки, чистые и острые зубы, железный череп!