Джинни поднялась.

— Я должна идти — мне не терпится увидеть этого дурачка! — выпалила она, виновато улыбнувшись.

Я слышал ее быстрые шаги в холле, стоя в темной комнате и припоминая вопросы, которые мне следовало задать: почему она решила послать Росситеру телеграмму, почему отправила ее только за несколько часов до того, как был отравлен судья Куэйл, и много других «почему», которые сейчас для нее не имели никакого значения. И еще я подумал, что работа детектива — грубая штука, а ее глаза так блестели, что не хотелось портить ей настроение. Сегодня этой паре выпало несколько счастливых минут в темной конюшне, пахнущей сыростью и старым сеном, под аккомпанемент падающего снега, и призраки лошадей, несомненно, будут довольно ржать из своего лошадиного рая. Да будут благословенны все психи, ибо именно их любят женщины, именно для них открываются все двери и именно они наследуют землю.

Я медленно вернулся в библиотеку и к делу об убийстве.

Испуганная девушка славянской наружности стояла перед нами в библиотеке. Судья, по словам Сарджента, дремал в своей комнате, Мэтт занимался в городе приготовлениями к похоронам Туиллса, а Мэри сидела с Клариссой в комнате Джинни, так что библиотека оказалась в нашем распоряжении. Сарджент поместился за центральным столом, держа наготове блокнот и сердито глядя на Джоанну. Это была крепко сложенная коренастая девица с лоснящимся лицом, плоским носом и косами, связанными на макушке. Переминаясь с ноги на ногу, она нервно проводила руками по бокам полосатого платья, испачканного мукой, и с подозрением косилась маленькими глазками на угол стола. Ее тревожило не столько трагическое событие в доме, сколько присутствие полиции. Сарджент умел обращаться с подобного рода свидетелями.

— Ну, Джоанна? — сурово осведомился он. — Вы знаете, кто я, верно?

— Да, знаю, — вздрогнув, отозвалась она. — Мой брат Майк тоже вас знает. Вы посадить его в тюрьма за то, что он делать виски, а он его не делать. И я тоже.

— Это не важно, Джоанна. Я хочу спросить вас о другом.

Но девушка не унималась. Она повысила голос:

— Вы посадить его в полицейская машина и отправить в тюрьму. Священник скажет вам, что он не делать виски. Мы хорошие люди, а вы…

— Довольно! — прервал ее Сарджент. Для большего эффекта он стал имитировать ее стиль речи. — Отвечайте на мои вопросы, не то я и вас посажу в полицейскую машину и отправлю в тюрьму. Слышите?

Выражение лица девушки не изменилось, но она явно была испугана.

— Вы спрашивать, а я отвечать. Мне нечего бояться. Я не делать виски.

Сарджент кивнул.

— Вчера у вас был свободный вечер, не так ли?

— Да.

— Куда вы ходили?

— Домой, как всегда. Я хорошая девушка. Я не делать виски. Я уехать восьмичасовой автобус, ночевать у мамы и вернуться только утром.

— Где вы живете?

Горничная колебалась, не желая называть конкретные имена и места, но решила, что он и так все знает.

— Я живу в «Рипаблике».

— Теперь слушайте внимательно! Вчера вы весь день были на кухне?

— Я? На кухне? — Очевидно, Джоанна не совсем понимала, о чем ее расспрашивают, и все еще подозревала, что речь идет о виски. Правда, кто-то в доме выпил что-то не то и умер. Ну и что из того? Люди постоянно пьют плохой самогон и умирают. Она никому не давала плохой самогон. — Я? На кухне? — тупо повторила она. — Нет. Я стелить постели, подметать, убирать…

— Вы были на кухне всю вторую половину дня?

Девушка задумалась.

— Да. После ленча. Все время.

— Джоанна, вы помните банку с крысиным ядом в буфетной?

— Для убивать крыс? Да, помню. Я искать ее весь день. Когда я спускаться в погреб за яблоками, я слышать много крыс, поэтому искать банка в буфетная. Но там ее нет.

Чувствуя, что ей удалось увести разговор в сторону от виски, Джоанна стала более многословной. Сарджент встрепенулся:

— Вы уверены, Джоанна? Крысиного яда не было в буфетной во второй половине дня?

— Да. Я не врать! Я спросить мисс Куэйл, что она сделать с белый порошок для убивать крыс. А она ответить: «Ты не беспокоиться из-за крыс — заниматься своя стряпня».

— С какой мисс Куэйл вы говорили?

— Что? С худая.

— Мисс Мэри Куэйл?

— Да. — В голосе Джоанны послышалось презрение. — Только она иногда приходить в кухня. Я сказать: «Кто-то взял порошок для убивать крыс». А она говорить, что это неправда. Но я не врать! Порошок там нет!

Сарджент посмотрел на меня.

— Мышьяк исчез во второй половине дня и до сих пор не найден, — сказал он. — Никто в доме не признается, что видел его… Джоанна, кто, кроме вас, был на кухне в тот день?

— Никто.

— И вы уверены, что не видели, как кто-то брал крысиный яд? Говорите правду, или я отправлю вас в тюрьму!

Она всплеснула руками:

— Если бы я видеть, то зачем спрашивать мисс Куэйл, кто его взять? Пожалуйста, отпустите меня. У меня пирог…

— Минуту, Джоанна. — Сарджент провел рукой по седеющим волосам и задумался, глядя на блокнот, потом заговорил доверительным тоном: — Вы хорошо знаете эту семью, не так ли?

— Да, — равнодушно отозвалась девушка.

— Скажите, Джоанна, как они ладят друг с другом? Часто ссорятся?

Это уводило в царство сплетен и, судя по алчному выражению на лоснящемся лице Джоанны, пришлось ей по душе. Виски было забыто раз и навсегда. Девушка была готова помочь, но сначала бросила взгляд через плечо и понизила голос:

— Они все время ссорятся — особенно судья и хорошенькая. А два… три… четыре дня… нет, две… три… четыре недели назад у них был большой скандал. Да!

— Вам известно, из-за чего?

Но Джоанна сосредоточилась на судье и «хорошенькой», поскольку эта тема включала любовную интригу. Я понял, что под «хорошенькой» Джоанна, очевидно, подразумевает Джинни.

— Она сидеть в гостиная, куда никто не ходить. Там холодно. Она любит играть на рояль. Пф! Что хорошего играть на рояль, когда никто не петь? — осведомилась Джоанна. — Иногда судья входить туда — я вижу, когда убирать там. Он выглядеть странно и не говорить громко — совсем не как мой папа. Когда мой папа приходить домой пьяный, он бить меня, если думать, что я вести плохо. Да! — Она с гордостью кивнула. — Ну, судья говорить: «Почему ты не играть вещи, которые мне нравиться?» А когда она их играть, он сидеть и выглядеть странно… Мне эти вещи тоже нравиться. Я сидеть на ступеньках и слушать…

Сгорбленный и жалкий старик, подавляя свою суровость, сидит на стуле в холодной гостиной. Он просит дочь сыграть его любимые церковные гимны и старые песни, которые мы в своем самодовольстве и высокомерии почти забыли. Я помнил по прошлым дням, как судья Куэйл любил «Веди, нас, свет благой» и «Пей за меня только глазами» и как Джинни — большеглазая девчушка — играла и пела…

— …Когда я слушать, она спросить его о чем-то, и они спорить. Сначала она пытаться играть снова, а потом рассердиться и крикнуть: «Я все равно выйду за него, когда он найдет работу!» А судья говорить: «Ты хоть знаешь, кто он такой?» И тогда оба кричать…

Сарджент посмотрел на меня, подняв брови.

— Все верно, — кивнул я. — Парень, в которого она влюблена, приехал сюда сегодня. — И я добавил, надеясь на лучшее: — Он детектив.

— Детектив? Откуда он взялся?

— Он англичанин и… — Помоги нам Бог, если это неправда! — Близкий друг комиссара полиции Нью-Йорка.

Сарджент фыркнул и нахмурился. Это ему явно не понравилось. Он не хотел, чтобы кто-то встревал в его расследование — особенно человек со столь внушительной характеристикой.

— Он немного эксцентричен, — продолжал я, постучав себе по лбу, — но настоящий гений. Вот почему его используют как следователя по особо важным делам… И ему не нужна слава, мистер Сарджент. Он может оказать вам значительную помощь, при этом не фигурируя в деле.

Это пришлось Сардженту по вкусу.