И он медленно осел на палубу.

„Этот шут упал в обморок. Только этого не хватало!"

Такова была единственная сострадательная мысль, которую вызвало у меня падение сэра Арчибальда. И если я и поднял его, если и отнес к бару, влил в рот большую порцию виски, то не из жалости, которую был не способен испытывать к этому человеку; что меня подстегивало, так это желание допытаться. Боб застал меня за этим занятием.

— Ха! Ха! Наш шут готов! — сказал он. А затем продолжал: — Я вижу, ты превратил нашу каюту в персональную! О! Не извиняйся, прошу тебя: ты выиграл свою свадебную ночь.

И он вышел.

Сэр Арчибальд пришел в себя быстрее, чем я думал. Подлинное глубокое изумление выступало на его лице, но он не потерял нить своей мысли из-за обморока. Он прошептал:

— Итак, вы отняли ее у меня.

Я ответил как можно спокойнее, опасаясь, что сэр Арчибальд снова потеряет сознание, а это надолго затянуло бы нашу беседу, в которой я надеялся все выяснить.

— Послушайте, отвечайте, пожалуйста, разумно. Иногда вы кажетесь способным на это. Вы в самом деле надеялись сохранить лично для себя красивую девушку, к которой даже не прикасаетесь? По причине половой слабости, я полагаю?

— О! Замолчите! Во имя любви к Всевышнему! Вы даже не знаете, что говорите, несчастный!

Еще накануне сэр Арчибальд удивил меня искренностью своего невольного, живого и патетического возгласа. На этот раз снова и гораздо острее я почувствовал, что ничего не знаю об этом человеке. Но что именно хотел я знать?

К этим бесконечным загадкам добавилась еще одна. Раздражение уже переходило в жестокость, когда моих ушей коснулся приводящий в ужас нежный шепот.

— Мое дитя, мое бедное дитя! — повторял сэр Арчибальд.

Он спрятал подбородок, похожий на высохшую рыбью кость, в свои дрожащие ладони, и мелкие, смешные слезы побежали по его лицу с многочисленными бороздками морщин.

— Дитя мое! Мое бедное дитя! — плакал сэр Арчибальд.

Это было так просто и так светло, что я вздрогнул и с трудом выговорил:

— Вы… вы ее… отец, так? — спросил я. Он смиренно склонил голову.

— И выдумали… — продолжал я с пересохшим ртом, — выдумали эту историю с болезнью, чтобы удалить меня насовсем?

Мокрое лицо склонилось ниже.

— Но к чему, к чему весь этот маскарад? — вскричал я, изображая гнев, которого больше не испытывал, чтобы не признаться, что сцена этой тихой боли пробуждала во мне чувство, суть которого мне не хотелось определять.

— Из-за Ван Бека, — сказал сэр Арчибальд.

Он замолчал. Обычно такой словоохотливый, такой пространный в ненужных подробностях, он смолк. И мне пришлось вытягивать из него каждое слово.

Чем дольше длился этот допрос, тем больше мне становилось не по себе, потому что сама строгость изложения придавала словам сэра Арчибальда странное достоинство, ужасно не соответствующее его откровениям.

В то время я был способен чувствовать и воспринимать сложность, противоречивость человеческой натуры. Сэр Арчибальд открыл мне это, и я начал понимать, что часто нет ничего общего между стремлениями человека, его манерой понимать жизнь и тем, как он живет на самом деле.

— Ван Бек? — спросил я. — Да, я знаю, что он наводит на вас ужас, но все же вы не китайский кули, а если угодно, свободный человек…

— Я не свободный человек, — тихо прервал меня сэр Арчибальд.

— С каких пор?

— Уже двадцать лет: возраст Флоранс…

— Но какая связь между Флоранс и этим отвратительным животным?

— Она ему принадлежит.

— Что? Вы с ума сошли? — крикнул я.

Сэр Арчибальд медленно покачал головой, и, поистине никогда еще такой ясный свет не озарял его глаза. Я пылко продолжал:

— Вы не будете все же пытаться заставить меня поверить, что вы продали свою дочь?

Старый человек ничего не ответил.

— Во всяком случае, — проговорил я сквозь зубы, — даже если вы докатились до этого, сделки такого рода в наше время незаконны, насколько я знаю. Повсюду на побережье есть жандармы, судьи, представители из Европы.

— Я знаю, знаю, — прошептал сэр Арчибальд, — я сам им был… Я был на службе ее величества…

Он погрузился в глубокое раздумье.

Я понял, что был на верном пути, засыпая его беспорядочными вопросами. Каждый из них напоминал ему о возможных страданиях и величии, на которые, как он считал, имел право, а потому не хотел мне о них рассказывать.

Каким бы длинным, трудным и сбивчивым ни оказался рассказ о его жизни, я должен был знать ее с самого начала, если хотел, чтобы драма, в которой я так неожиданно принял двусмысленное участие, стала для меня постижимой.

Так отдельными обрывками и отдельными кусками, бесконечными повторами, то мягко, то жестоко я заставил сэра Арчибальда нарисовать мне линию его судьбы.

Сэр Арчибальд родился в семье небольшого дворянского рода в Суссексе. Его отец приобрел значительное состояние торговлей экзотическими продуктами. С самого детства сэр Арчибальд слышал и полюбил названия жарких стран, дальних островов, очарование которых столь сильно среди английских туманов. Желание увидеть эти страны толкнуло его после успешного завершения учебы на дипломатическое поприще. Его родители одобрили это влечение, достойное джентльмена.

Таким образом, к тридцати годам сэр Арчибальд выполнял функции британского вице-консула на острове Ява.

Когда я узнал эту подробность, я не смог удержаться от изумленного возгласа:

— Вам только пятьдесят лет?

— Пятьдесят два! — сказал сэр Арчибальд. — Что вас удивляет?

Он не понимал причину моего удивления: зеркала ему ни о чем не говорили. Я не настаивал.

В голландской Индии сэр Арчибальд вел приятную жизнь, которую ему предоставили титул, должность, доходы. Конечно, он уже любил виски и карты, но в меру приличий.

Однажды вечером в Английском клубе, выполняя функции председателя за обедом в честь победившей команды в регби, прибывшей из Лондона, сэр Арчибальд, выпив чуть больше обычного, позволил нескольким крепким ребятам, гостям колонии, увлечь себя в танцклуб. Прежде ему ни разу не хотелось его посетить: малайки, китаянки — словом, там были цветные женщины. Но как было сопротивляться приглашению членов команды, оказавших честь Объединенному Королевству?

— Кабачком владел Ван Бек, — сказал сэр Арчибальд. И глухо добавил: — Тоже из хорошей семьи, но сбившийся с пути с детства по своей собственной воле и склонностям.

Ван Бек раболепно бросился к вице-консулу. Трудно было удовлетворить такого посетителя. Он предоставил в распоряжение вице-консула и его гостей все спиртное и всех женщин своего заведения.

Среди женщин была одна китаянка с севера, высокая и красивая, с немного темноватой кожей, но лицо ее не носило ярких признаков Востока, которые сэр Арчибальд, как воспитанный в традициях англичанин, органически не выносил. В этот вечер, в состоянии опьянения, к чему он еще не был привычен, она ему понравилась.

Как он оказался с ней в номере кабаре? Он не мог этого сказать.

Почему в течение нескольких месяцев приходил на тайные свидания с ней, услужливо устраиваемые Ван Беком? На это он также не смог бы ответить.

В итоге китаянка забеременела, и родилась Флоранс.

Возглас отчаяния вырвался у сэра Арчибальда при этом воспоминании, он едва не задохнулся. Он откинул назад свое хрупкое тело, с трудом глотнул воздух и прошептал:

— Вице-консул Великобритании имел незаконную дочь, и эта дочь была метиской, — и это в конце прошлого века, при правлении королевы Виктории.

Сэр Арчибальд молча взирал на меня. Он не находил других слов, чтобы излить свое несчастье.

— Чтобы выпутаться из подобной истории, — продолжал он, — надо было быть невероятно сильным, невероятно ловким. Я не был ни сильным, ни ловким.

Снова последовало молчание. Я пытался представить себе вместо преждевременно состарившегося сэра Арчибальда того, который был во время рождения Флоранс. Он, должно быть, походил на тех молодых английских чиновников, которых я повидал за время своего путешествия: стройных и тщательно вымытых, без глубоких забот, корректных, держащихся на расстоянии и наивных, защищенных от окружения своей гордостью, воспитанием и целым сводом неукоснительных правил, которым они кротко подчинялись. То есть не сопротивляясь ни страсти, ни даже несчастному случаю.