Правда, продержалась такая лафа недолго. Уже 21 ноября 1931 г. Совнарком СССР принял постановление «О прерывной производственной неделе в учреждениях», в котором разрешал наркоматам и другим учреждениям переходить на шестидневную прерывную производственную неделю. То есть устанавливались общие неприсутственные дни, они же — выходные, привязанные не к дням недели, а к числам месяца. Нерабочими были 6, 12, 18, 24 и 30 числа. В феврале выходной назначался в последний день месяца или переносился на 1 марта. Постановление о переходе на прерывную шестидневную неделю вступило в силу с 1 декабря 1931 г. Резон в таком постановлении в государстве, форсировано индустриализирующемся, был очевиден — отдыхаешь один день, а работаешь не четыре, а пять. Предположим, что имели место ещё и ограничения, накладываемые технологиями управления — обеспечить функционирование бюрократической структуры, где на месте не больше четырёх пятых списочного состава представляется крайне затруднительным, а при тех технологиях конторского труда видимо и вообще невозможным. Недаром же свободные графики, работа в домашнем офисе прижились уже в совершенно иную, постиндустриальную эпоху, в обществе, пережившем информационную революцию. Правда, при этом были потеряны удобства непрерывной работы учреждений и организаций — получение справки опять стало проблемой. Ну а отовариться — термин покупка к СССР вообще был мало применим, а в 1930-е ускоренная индустриализация сопровождалась карточной системой, — превратилось в ПРОБЛЕМУ.

Шестидневка продержалась девять лет. Отменил её 26 июня 1940 г. Президиум Верховного Совета СССР указом «О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений». Шла уже Вторая мировая, требовалось ещё больше увеличить количество рабочего времени — один выходной после шести рабочих дней. Ныне эти обстоятельства забыты до такой степени, что в книге Михаила Зефирова и Дмитрия Дегтева «Все для фронта? Как на самом деле ковалась победа», М., 2009 в главке «Указ от 26 июня — возвращение крепостного права», данный законодательный акт интерпретируется так, будто «никаких выходных дней отныне не было, народ должен был трудиться и ещё раз трудиться». Далее вспоминаются рабы Рима, которым выходные полагались… Думается, что дело тут не только в небрежности авторов, но и в абсурдности самой ломки архетипичной недели.

К оглавлению

Потомство наук двояко. Они приносят и конкретные изделия, и более общие методы. И методы эти иногда позволяют по-новому взглянуть на прошлые труды человека. Вот современная computer science, ей предшествовала кибернетика, ещё раньше была теория управления: с одной стороны, плоды — мир вычислительной техники, постиндустриальная эпоха, глобализация. А ещё — возможность лучше понять устройство, обеспечившее европейской цивилизации власть над планетой, твёрдо относящееся к прошлой, индустриальной эпохе.

Власть над экономикой планеты Европе принёс контроль над морской торговлей. Этому, по мнению французского историка Фернана Броделя, она была обязана навыкам навигации в открытом океане и артиллерийскому делу. А в расцвете индустриальной эпохи, на рубеже XIX и XX веков, Европа распространила свою власть и на все континенты. Историки называют это время эпохой империализма. Ну а с точки зрения военных технологий это было время скорострельного оружия. Время пулемета, время machine gun, mitrailleuse, Maschinengewehr. И вот в пулемете-то, в его классическом, дошедшем до наших дней виде, оказались воплощены некоторые универсальные подходы теории управления. (Кибернетику Винер когда-то назвал наукой об управлении и связи…)

Войной зари индустриальной эры была Гражданская война в США. Магазинные нарезные винтовки, бронепоезда, схватки броненосцев… А ещё в той войне были впервые применены скорострельные орудия Эйджера и Гатлинга. Представляли собой они блок вращающихся вокруг оси стволов, приводимых в действие вращением рукоятки. Темп стрельбы был достаточно высок, 300 выстрелов в минуту, а на заводских испытаниях гатлинги показывали вдвое более высокую скорострельность. В Гражданской войне эти машинки ничем особым себя не зарекомендовали — папковая, то есть картонная, гильза не слишком хорошо подходит для скорострельного оружия. Но с появлением гильз латунных, изобретённых полковником Берданом (Berdan) и надежных капсюлей полковника Э.М.Боксера (Boxer) многоствольное оружие прижилось в армиях Европы. И прижилось не зря — этот механизм позволял легко сметать свинцом массы атакующих в плотных порядках туземных войск. Огонь гатлингов ощущали на своей шкуре пираты Южно-Китайского моря, воины африканского королевства ашанти и отважные зулусы. Французам в 1870 году против пруссаков митральезы не помогли. Зато левые и правые могут и поныне (правда с разными чувствами) разглядывать на стене кладбища Пер-Лашез следы работы скорострельного оружия генерала Галифе (который был искушен не только в моде, но и в логистике — расстрел коммунаров сразу у кладбищенской стены позволял сэкономить на перевозках…). Русские картечницы полковника Барановского расчищали отрядам Кауфмана и Скобелева, шедшим прикончить рабовладение в Средней Азии, путь сквозь орды халатников. Высочайшее убойное действие магазинных винтовок с нарезным стволом было отмечено ещё при их дебюте в американскую Гражданскую. Но пулемёт имел преимущество перед стрелковой цепью, даже если бойцы суммарно могли сделать аналогичное число выстрелов. Преимущество было сугубо в канонах кибернетики, науки об управлении: дело в том, что стрелковой цепью в сумятице боя трудно управлять. Грохот орудий, воинственные крики и вопли боли… Докричаться до стрелка невозможно. А картечница — под рукой. И легко исполняет приказ прочесать кустарник, обработать выскочившую из ложбинки толпу туземцев! Особенно улучшилась управляемость, когда гатлинги стали размещать не с артиллерией, а в пехотных цепях и каре, высаживать на берег с морпехами, как воспето Киплингом: “Like landin’ ‘isself with a Gatlin’ gun to talk to them ‘eathern kings;” (“Soldier an’ Sailor too”, 1896) — «Потом я в работе его повидал по разным дремучим углам, Как он митральезой настраивал слух языческим королям.» (пер. А.Щербакова)

Но все было отнюдь не беспроблемно. Был в викторианскую эпоху поэт не менее известный и не менее увенчанный лаврами чем Киплинг — сэр Генри Ньюболт ( Sir Henry Newbolt)(1862–1938). Более других в англоязычном мире известно его стихотворение «Светоч жизни» — “Vitai Lampada ”1897. Чаще всего из него цитируют рефрен, выдержанный в лучшем духе стоической философии — "Play up! play up! and play the game!". Во второй строке ему предшествует трагический образ:

Jammed — термин очень хорошо знакомый каждому, кто слишком поспешно засовывал бумагу в принтер. И в заклинивании гатлингов поспешность играла свою роль. Или расчет, — по неопытности или в горячке боя, — начинал вращать рукоятку быстрее, чем патроны поступали из бункера. Или некачественный капсюль или черный порох приводили к затяжному выстрелу, то есть выстрелу с затяжным горением. Движение рукояти уже открывало затвор, начинало извлекать гильзу — а в это время давление в патроне достигало максимума. Результат — раздутие гильзы и выход оружия из строя. Решение проблемы было найдено с помощью методов, которые в будущем составят предмет науки кибернетики. И решил её человек, который до этого занимался электрическим освещением и регулированием (регулированием — запомним это!) тока, составляя опасную конкуренцию самому Эдисону. Звали его Хайрем Максим. Согласно легенде, к изобретению пулемета его подтолкнули воспоминания о мощной отдаче армейской винтовки, и желание утилизировать эту энергию, освободить номер расчета от необходимости вращать рукоять. Но вот в брошюрах, изданных его оружейной компанией Maxim Nordenfelt Guns and Ammunition Co Ltd (ныне BAE, о высокотехнологическом оружии которой Компьютерра не раз рассказывала) ещё в конце XIX века, акцент уже делался на тему сугубо информационную, на саморегулирование его пулеметов. Если мы приводим оружие в действие вручную, то темп огня определяется срабатыванием самого медленного патрона. Ну а если мы утилизируем энергию отдачи — то затвор в любом случае откроется тогда, когда произойдет выстрел. Именно в этом был главный секрет успеха пулеметов Максима. В применении принципа обратной связи. Самого что ни на есть кибернетического.