— Ого, «шнырь»[3] без клавиш, а нацарапал полную доску! Где вы такого ерундированного инженера выкопали? — спрашивал один.

— Везувия Сергеевна, а где у человека душа? Вы должны ответить как литератор?!

— А что делать, если снятся сны на иностранном языке? — хихикал третий.

Везувия понимала, что на все вопросы у них есть ответы, многие она знала.

— Вы как директор объясните, что такое брак, семья? — гоготнул Веселов. Везувия заерзала на стуле. Это уже были вопросы из той клеенчатой книжицы, которую она конфисковала у Варвары. Как ни доказывала та, что этого нельзя допускать, раз тебе доверили, записей она не вернула.

— Доложила поганцам. Ну погоди, Свет-Варварушка, ты еще пожалеешь. Взглянув на Веселова, про себя выругалась:

— Чего вылупил шнифты?! — сидеть в классе делалось невозможным. Кивнув дежурному уборщику, что торчал наготове возле дверей, Везувия вышла в коридор, закурила.

Последнее время на душе у директорши было особенно пакостно. Давал знать о себе возраст, чувствовала, что власть ее над учителями дала трещину. Но самое главное это то, что ее все-таки нашли. И поползли назойливые, терзающие днем и ночью мысли.

В памяти всплывали, еще ярче чем ранее, далекие картины военного времени. Раненых поспешно грузили на машины. Несколько снарядов попало в здание школы, где размещался прифронтовой госпиталь. Медперсонал, захватив документы и медикаменты, спешил покинуть место. Здесь пройдет линия фронта.

Калифа спряталась за шкафом в школьном кабинете. Перебирая в памяти все молитвы, которым учила тетка Шарихад,Калифа ждала. Обстрел кончился. Наступила тишина. Калифа сбросила ненавистную гимнастерку, солдатскую юбку, надела платье и платок девчонки-санитарки. Все! Вот и кончилась карьера военной медсестры. Она с облегчением села. До ее слуха донесся чей-то приглушенный стон. Калифа выглянула в коридор, прислушалась. Кто-то звал на помощь.

— Идти или нет? Что делать? Все равно надо уходить, — подумала Калифа.

В вестибюле, у входных дверей, лежал хирург госпиталя. Врач пытался зажать вену на развороченной осколком руке, но силы покидали его.

— Калифа, — простонал раненый, — помоги. Калифа! Скорее, Калифа! Перетяни вену, оставь человеку самое дорогое — жизнь. Но Калифа стояла и смотрела, как вытекала кровь из раны медленными слабеющими толчками, как вспыхнули на секунду удивленно и гневно глаза умирающего хирурга. Везувия вздрогнула, вспомнив эти остановившиеся на ней глаза военного врача.

— Прочь! Скорее прочь! — чувство смущения охватило Калифу, потом чувство страха. Но новое чувство обрадовало: Никто не видел! Свидетелей нет!

Осужденные десятого отряда работали в швейном производстве. В основном шили мешки и рукавицы. Электрические машинки строчили с бешеной скоростью, из-под металлических лапок с такой же скоростью вылетали готовые изделия. Некоторые за смену выдавали по две—три нормы. Часто возникали стихийные соревнования двух мотористов на скорость пошива. Создавалась судейская комиссия и начинался аврал.

Вот в такой момент и вошла в цех Варвара Александровна. Стрекотали машинки. Возбужденные болельщики обменивались громкими репликами, состоящими из таких слов, что выброси их из предложений и предложений-то нет! Никто Варвару не заметил, кроме Зазулина. Он стоял на «стреме». Зазулин широко заулыбался, кивнув в сторону соревнующихся, как бы приглашая принять участие. Зазулин был глухонемым, но хорошо свистел.

Два щуплых паренька сидели на табуретках. В одном Варвара узнала Гусева. Тела соревнующихся, словно лишенные позвоночника, извивались и производили неимоверные движения. Разгоряченные лица отражали всю гамму движения тела. Оба сочно поливали матом.

Удивленная Варвара застыла в позе человека, которому сказали «замри». В цех стремительно вошли начальник отряда Петров и замполит Вахин. Они появились так неожиданно, что Зазулин и свистнуть не успел.

— Варвара Александровна, пришли посмотреть, как ваши подопечные трудятся? — заулыбался Юрий Петрович. — А нам донесли, что здесь ЧП.

— Что за сборище? — крикнул майор Петров, стараясь перекричать шум работающих машинок. — Живо по местам!

Машинки смолкли. В цехе стало тихо, и сразу Варвара почувствовала, как здесь душно. Маленькое помещение показалось совсем крохотным, а машинки, с сидящими за ними парнишками с гладкими выбритыми головами в черных куртках и брюках, старыми, допотопными.

— Ну вы и ругаетесь! — покачала головой Варвара, обращаясь к соревнующимся.

— А русский без мата, что борщ без томата, — неторопливо произнес бригадир Светлов, вытирая ветошью масляные руки.

Бригадира Варвара Александровна хорошо знала. В прошлом — выпускник школы, сейчас руководитель общеобразовательной секции. Каждый день Светлов приходил в школу для доклада, что учащиеся отряда в полном составе на занятия доставлены. У Светлова всегда полный порядок. Варваре казалось, что не будь Светлов руководителем секции, все равно приходил бы каждый день в школу. Долго учился, привык. Школа стала потребностью.

В зоне Светлов девятый год, срок двенадцать, статья «глухая», как здесь говорят, «от звонка до звонка», не перспективная. Свое преступление оценивает так: «Убийство совершил по дурости, по молодости да по пьянке. Не помнил, что и делал. Виноват, надо сидеть». Но он не из тех, кто просто отбывает срок. Имея пять классов образования, проучился в школе еще шесть лет. Окончил на четверки и пятерки. Мог бы быть медалистом, но в этой системе такого не бывает. Получив среднее образование, стал осваивать профессии в ПТУ — жестянщика, тракториста, наладчика швейных машинок. Когда однажды Варвара его спросила:

— Зачем вам, Светлов, столько профессий?

Он ответил:

— Моя бабушка, помню, говорила — «дай бог все знать, да не все делать!» И добавил: — Не думал я сюда попасть, а попал. Вся молодость здесь прошла. Как там сложится жизнь? — он кивнул в сторону запретной зоны, на высокий с вышками и часовыми забор, — сколько лет не был на свободе. Как в новую жизнь то входить? Вот и запасаюсь, авось пригодится.

Сейчас бригадир тихо улыбался, будто и не его спрашивал начальник отряда. Майор Петров был явно недоволен.

— Что у вас тут делается, я спрашиваю, бригадир?

— Да ничего особенного. Пацаны решили позабавиться, выяснить, кто быстрее работает.

— Ну и как? — спросил замполит.

— Да сами посмотрите! — Светлов махнул рукой в сторону двух куч, возвышающихся около машинок. Судейская комиссия торопливо пересчитывала рукавицы.

— Ну дали прикурить! У Головешки — тридцать, у Гуся — тридцать восемь, — воскликнул Пчелкин.

— А за какое время? — поинтересовался Вахин.

— За час.

— У Гусева? У какого Гусева? — переспросил Петров.

— У Юрия Николаевича.

— Да он же и нормы не тянет?! — удивился майор. — Ну, Гусев, не знал. Считал тебя болтуном, недотепой, а ты — гляди?! Тридцать восемь за час?

— Сколько за смену сошьешь? — опять поинтересовался Вахин. Гусев молчал.

— Опять небось около ста? — ответил за него начальник отряда майор Петров. — Надо тобой заняться. И школьные дела у тебя того...

Примерно с февраля посещать школу Гусев стал нерегулярно. То справку с работы от Светлова принесет, что занят по производственной необходимости, то у классного руководителя отпросится по причине недомогания. Часто, с мольбой глядя в глаза учителям, говорил: «Надо, отпустите во вторую смену, плана не выполняю, лишит начальник ларьком». И столько искренности было в его словах, что учительши верили и отпускали.

— А где же моя формула работы? — спрашивала себя Варвара. — Сначала проверяй, а потом доверяй! Ведь здесь многие врут и глазом не моргнут! Да еще мать родную в свидетели призывают. Почему не поинтересовалась Гусевым? Он же из моего подшефного отряда. Тем более и звоночек был — «хватит гуся жарить», — казнила себя учительница.