Словом, я могла рассуждать и так и эдак, но будучи уверенной, что могу знать мысли разбойника, я, кажется, так и не выслушала мнение поручика.

А он как раз сидел напротив меня и ждал, когда я передумаю все эти свои мысли, чтобы он мог наконец высказаться. Джим тоже сидел и молчал, уж не знаю, что он там себе напридумывал, но, подозреваю, решил, что мы с Зиминым, как люди коренной национальности, лучше его разберемся в сложившейся ситуации и предложим, что и как делать.

– Прежде всего нам нужно вооружиться, – сказал Зимин. – Джим, вы видели: в этой куче вещей кое-что можно найти?

– Да, – кивнул тот, – я заметил в этой куче кинжал в золотых ножнах, украшенных изумрудами. Очень ценная вещь.

– Я говорю не о ценности, – уточнил Зимин, – а об оружии, которым в случае чего мы могли бы защищаться. Ведь один из вариантов поведения этого башибузука: убить нас всех да и концы в воду. А то просто взять и замуровать нас здесь, чтобы даже руки свои не пачкать.

Я почувствовала, что бледнею.

– Зря вы, господин поручик, говорите при даме о таких ужасных вещах, – заметил Веллингтон.

– Пусть лучше она ужаснется от предположений, чем от событий, каковые случатся в самом деле.

– Аксинья, – попросила я, протягивая служанке серебряный кубок, – не могла бы ты принести мне воды?

Девушка с готовностью бросилась исполнять мою просьбу, а я спросила Зимина:

– Говоря об оружии, вы имели в виду и меня?

– Естественно. Вряд ли разбойники станут обыскивать вас. Известно, что женщинам спрятать тот же кинжал куда как легче, чем мужчинам.

Он с неодобрением скользнул взглядом по своим белым в обтяжку лосинам.

– Но даже если я спрячу оружие и его у меня не найдут, вряд ли я смогу им воспользоваться, – сказала я, удивляясь, что поручик не понимает такой очевидной истины.

– Когда придется выбирать: жизнь или эти ваши дамские штучки, думаю, вы совсем по-другому посмотрите на то, что у вас имеется при себе оружие.

Дамские штучки! Теперь он стал мне грубить, и я едва сдержалась, чтобы не указать ему на невоспитанность. Но вместо этого мстительно подумала, что в трудные минуты жизни, оказывается, мужчины настолько теряют свое лицо, что могут даже вести себя неподобающим образом по отношению к женщине!

– Мне кажется, мистер Зимин, вы чересчур strict... строги к ее сиятельству, – вступился за меня Джим, и я послала ему улыбку благодарности.

– Нет у нас времени на реверансы, – с досадой проговорил поручик. – От того, насколько серьезно отнесется к моим словам Анна Михайловна, может зависеть не только ее честь, но и жизнь.

– Разве для того нет рядом с ней мужчин? – не сдавался Веллингтон.

– Есть, – едко согласился Зимин, – но у мужчин могут быть связаны руки как в прямом, так и в переносном смысле...

Тут как раз загремел замок и к нам стали спускаться двое мужчин из шайки Осипа.

Один из них – придя в себя, я теперь могла позволить себе спокойно рассмотреть наших пленителей – обычно работал при кухне. Как раз он легко нес на одной руке тяжелый поднос с едой – нас решили покормить. Значит, пока убивать не собираются.

Человек с подносом спускался по лестнице первым, а второй держал на изготовку ружье и хмуро оглядывал нас – не бросимся ли на него? Он еще постоял, подождал, пока товарищ разложит еду на столе, а потом еще вернется, чтобы заменить кувшин с водой на другой, полный.

Оба посмотрели на устроенную нами загородку, за которой пряталось ведро, и переглянулись.

Потом так же молча поднялись по лестнице наверх. Причем тот, что с подносом, опять шел первым, а другой, с ружьем, прикрывал его.

Отчего-то атаман расщедрился. Обед нам подали такой, каким кормят скорее не пленников, а дорогих гостей.

Зимин обозрел это продовольственное великолепие и пробормотал:

– Выходит, он все же боится. А я уж было подумал, наш разбойничек пошел ва-банк: или пан, или пропал!.. – Он продолжал рассуждать вслух: – Хотя, с другой стороны, ничего хорошего в будущем его не ждет. Это же бунт, и ничего другого! Не ожидал он, что с вами, княжна, будем и мы с Джимом. Одно дело – сражаться с молоденькой девушкой, и совсем другое – со взрослыми людьми, один из которых – боевой офицер.

– Между прочим, я тоже боевой офицер! – заметил Джим и осекся. Видимо, он вовсе не собирался этого говорить.

– Вот как? – нарочито изумился поручик. – А я думал, вы штатский. Мало ли, может, состоите при мисс Хелен как ее персональный рыцарь.

Джима его замечание задело, но он не спешил вступать с Зиминым в перепалку. Вероятно, прикидывая, насколько он может перед нами раскрыться. В том, что ему есть что скрывать, я уверялась все больше и больше.

И тут я рассердилась.

– Сейчас же прекратите, Владимир Андреевич! – прикрикнула я на поручика, даже сама удивилась металлическим ноткам в собственном голосе. – Чего вы хотите? Поссориться с Веллингтоном? Какая вам разница, военный он или штатский? Джим – мой гость. И вы, между прочим, тоже. Так что и ведите себя как гость.

Я думала, что Зимин обидится, но он лишь взглянул на меня. И на этот раз с удивлением. Что он там в отношении меня напридумывал, если малейшее разумное действие с моей стороны ставит его чуть ли не в тупик?

Наверное, чего-то я не понимала, но невольно сделала то, что поручик от меня ждал.

– Вы видели? – кивнул Зимин на захлопнувшуюся дверь погреба. – Вот вам еще один вариант.

Еще! Если быть объективным, то пока ни одного из вариантов нашего спасения он как раз и не назвал. Кроме того, что нас убьют или живьем замуруют.

– Может, сначала поедим? – осторожно предложил Джим, оглядываясь на спящую Хелен.

Наверное, раздумывал: будить бедную женщину или не будить?

В отличие от него поручик сантиментами не страдал. Он без предупреждения громко позвал:

– Просыпайтесь, Хелен, нам принесли обед.

А когда увидел мой свирепый взгляд, ничуть не смутился.

– Дневной сон в несколько раз продуктивнее, чем ночной. За двадцать минут дневного можно вполне наспать на два часа.

– Наспать! – передразнила я его, впрочем, уже в полный голос, потому что до сего момента мы говорили полушепотом, чтобы не разбудить уснувшую женщину. Она как раз заворочалась на своем жестком ложе, открыла глаза. Я ей предложила: – Пойдемте, я полью вам из кувшина, умоетесь.

Аксинье я лишь показала глазами на стол, и она стала расставлять миски, открыла судок с чем-то мясным, и по нашей темнице поплыл восхитительный запах съестного. Кажется, мы все поняли, как проголодались, потому никто не стал чиниться, а принялись за еду со здоровым аппетитом. Даже Хелен.

Насытилась я быстро и тут же опять вспомнила про Сашку: «Где его черти носят? Неужели нельзя придумать способ, чтобы дать о себе знать?!»

А что, если Осип его поймал и убил? С ним ведь можно и не церемониться, Сашка – такой же крепостной... Но тут же я сама себя и остановила. Убивать-то зачем? Его можно тоже посадить под замок. В какой-нибудь амбар...

Кажется, я заразилась от Зимина придумыванием вариантов. Или, может, это обычное свойство человеческой психики: додумывать то, что неизвестно, но о чем хотелось бы знать.

Однако нелегко давалась мне самостоятельная жизнь. Я напоминала себе бабочку, которая едва вылезла из кокона, как тут же попала в бурю, грозящую сломать ее хрупкие крылышки.

Но подумав так, я себя и одернула. Не такие уж хрупкие эти крылышки, если я не теряюсь в сложных ситуациях и не устраиваю истерик, а стараюсь быть по возможности полезной своим товарищам.

Кстати, мои товарищи – я имела в виду тех, что мужского пола – нашли все же в куче вещей две шпаги с богато отделанными эфесами и теперь, став в позицию, устроили нечто вроде турнира. Скакали, прыгали, гонялись друг за другом, чем вызвали у меня снисходительный вздох: мальчишки, да и только!

Предводительствовал, конечно же, Зимин. Я уже замечала, что при своей кажущейся неуклюжести двигался он быстро и бесшумно. Джим поначалу никак не хотел с ним фехтовать. Он посматривал на меня: мол, как я к этому отнесусь, но я сидела с каменным лицом, не подавая виду, что меня это смешит.