Эти обычаи сходки жениха с невестою были одинаковы и в царских свадьбах, с той разницей, что на свадьбе у царей все это происходило в одном и том же дворце. Царь собирался в одной из палат, царица — в другой; сначала царица шла в Грановитую палату; ей предшествовал священник и кропил святою водой место, где она садилась. На этом месте лежало сорок соболей, которые были подняты, когда она садилась: возле нее садился какой-нибудь из знатных князей. Когда все было устроено, посылали дать знать царю. Царь отправлял прежде своего нареченного отца; тот, вошедши в царицыну палату, кланялся на все стороны, ударял челом будущей государыне и садился на большом месте возле жены своей, если она была здесь. Посидев немного, этот нареченный отец посылал к царю одного боярина с речью: «Государь царь и великий князь всея России! Боярин такой-то велел говорити: прося у Бога милости, время тебе идти, государю, к своему делу». Государь вставал, принимал благословение митрополита и со всем своим поездом шел в Грановитую палату. Впереди его шли двое духовных особ: благовещенский протопоп с крестом и крестовый недельный священник. Священники кропили водою путь, тысяцкий вел царя под руку, за ним следовали стольник с колпаком и стряпчие. Прибывши в палату и благословившись, царь подходил к своему месту, большой дружка подымал посаженное близ невесты лицо, а царь садился на его место возле будущей жены.

Когда таким образом усаживались, начинали разносить кушанье и ставить на столы. Гости ели, но, впрочем, как говорит Котошихин, не для того, чтоб наесться, а только для чина. Едва ставили на стол все блюда первого кушанья, как священник прочитывал: «Отче Наш», потом молитву покровения главы. По окончании последней молитвы сваха подходила к отцу и матери невесты и просила благословения невесту чесать и крутить. «Благослови Бог!» — отвечали родители. Зажигались свадебные свечи богоявленскими свечами; свечники, поставив свои свечи, держали протянутый между женихом и невестою большой кусок тафты с нашитым крестом, так что жених и его поезжане, которые сидели на одной с ним стороне, не могли видеть невесты. Сваха снимала с невесты покрывало, потом венок; другая женщина подносила мису с кикой и гребнем. Сваха омачивала гребень в чарке с медом и расчесывала невесту, потом свивала или скручивала ей волосы и надевала волосник, кику и подзатыльник и наконец закрывала иногда тем же покровом, который разделял ее от жениха.

Венок отдавался на сохранение на память о девичестве. После того подносили свахе мису с осыпалом; она осыпала невесту и жениха и опахивала сорока соболями, которые держал, как выше сказано, один из свадебных чинов, называемый держальником. У посадских людей во время расчесывания был такой обычай: когда жених и невеста сидели, отделенные друг от друга покровом, им приказывали приложить щеки к покрову. Перед ними держали зеркальце, и жених здесь мог увидеть в зеркало лицо своей будущей жены и дружелюбно ей улыбнуться; в то же время один из гостей подходил к ним в вывороченном шерстью вверх тулупе и желал невесте столько детей, сколько было шерстинок в тулупе.

Во все продолжение обряда укручивания невесты сидячие боярыни и девицы пели свадебные песни, а дружка, взяв нож, подходил к отцу и матери невесты и говорил: «Благословите резать перепечу и сыр». «Благослови Бог!» — отвечали те. Дружка резал перепечу и сыр на мелкие куски, клал на большое блюдо, накладывал туда же множество ширинок и отдавал поддружему, или меньшему дружке; сам получал от невесты вышитый ее руками убрус и подносил его жениху, а меньшой дружка разносил и раздавал всем гостям куски перепечи и ширинки, также посылал отцу и матери жениха, оставшимся в своем доме. В то же время сваха осыпала свадебных бояр и гостей, то есть бросала в толпу их горстями все, что было на осыпале, — серебряные деньги, хмель, куски материи и прочее, и всяк на лету хватал, что успевал схватить.

Между тем, подавали другую яству, за нею подавали третью: как только она появлялась на столе, сваха подходила к родителям невесты и просила благословения — молодых везти к венцу. «Благослови Бог!» — отвечали те. Все вставали. Родители брали по образу, обыкновенно в окладах, с драгоценными украшениями. Подле них становился священник. Новобрачные кланялись и принимали благословение. Отец и мать разменивали их кольцами и, взяв дочь за руку, отдавали ее жениху, взаимно кланяясь друг другу. Наконец, отец брал плеть и ударял ею свою дочь, говоря: «По этим ударам ты, дочь, знаешь власть отца; теперь эта власть переходит в другие руки; вместо меня за ослушание тебя будет учить этою плетью муж!» С этими словами он передавал плеть жениху, а тот, приняв плеть, говорил: «Я не думаю иметь в ней нужды, но беру ее и буду беречь, как подарок». Он закладывал ее за кушак.

Между тем, в продолжение этого обряда каравайники и свечники выходили. За ними выступали свадебные гости. Устилался путь кусками материи, и новобрачные шли по этим кускам к дверям. Женихова и невестина свахи вели невесту за руки, все еще закрытую. Тысяцкий устраивал порядок шествия. Между тем, те, которые держали сорок соболей, взятых с места, где сидели новобрачные, клали их опять на то же место, а скатерть, на которой резали перепечу и сыр, складывали и отдавали ключнику.

На дворе перед крыльцом стояло множество оседланных лошадей и колымаг или каптан. Когда свадьба происходила у бояр, близких особ царя, то им на этот торжественный день давались царские лошади и экипажи.

Сани невесты убирались как можно понаряднее, поволакивались атласом, а на седалище клалась бархатная подушка; богатый ковер спускался со спинки; под дугою привешивались, как водилось, лисьи и волчьи хвосты. К таким саням подводилась невеста; в санях сидело другое лицо: его следовало свести точно так, как сводился сидевший подле невесты вместо жениха. Невеста садилась в сани вместе с двумя свахами. Над нею держали соболей. Подобный обряд наблюдался и в отношении жениха: у крыльца стоял его аргамак, а на аргамаке сидел другой; и, когда являлся жених, тот вставал и шел пешком, а жених садился на аргамака и ехал к венчанью. Если же, по причине непогоды, нельзя было ехать верхом, то жених садился с тысяцким в сани или в коляску, а тот, кто прежде сидел в санях, шел пешком. Жених должен был ехать со своим поездом вперед и прибыть в церковь ранее невесты. В самых простых свадьбах новобрачные ездили, а не ходили пешком. В царском бракосочетании путь до церкви устилался камками, и двадцать человек детей боярских царицыных наблюдали, чтобы никто не переходил пути между женихом и невестою. На простонародных свадьбах впереди поезда пели свадебные песни, и забавники отпускали шутки. Это не одобрялось церковью, и духовные называли вообще свадебные песни нелепым криком и козлогласованием.

Когда молодые входили в церковь, ясельничий со своими двумя помощниками стерег коня и сани, чтоб кто-нибудь не перешел дороги между верховым конем жениха и санями невесты и чтобы вообще лихие люди не наделали чего-нибудь дурного колдовством.

Путь от церковных дверей до аналоя устилался кусками материи; само место перед аналоем также устилалось и сверх того на него клали соболей. Когда свадьба была вечером, то жених и невеста тотчас после прихода в церковь становились на свои места; но иногда свадьбы бывали после обедни: тогда жених и невеста становились у церковных столбов, слушали литургию, а по окончании ее подходили к аналою. На царских свадьбах XVI века венчание происходило после обедни, а в XVII — вечером, и тогда высокая чета венчалась тотчас по прибытии в храм. После венчания невесту раскрывали, и священник читал новобрачным поучение: в нем обыкновенно наставлял их ходить часто в церковь, слушаться своих духовников, хранить посты и праздники, подавать милостыню, а мужу повелевал учить жену палкою, как подобает главе. Потом он брал жену за руку, вручал мужу и приказывал им поцеловаться. Жена иногда в знак повиновения припадала к ногам супруга и касалась челом его сапога, муж же покрывал ее полою платья в знак будущего покровительства и защиты. Наконец, священник давал новобрачным деревянную чашу с вином; муж принимал, отпивал и давал жене; та отведывала и передавала опять мужу. Таким образом оба пили три раза, наконец, муж допивал, бросал под ноги чарку и топтал ее разом с женою, приговаривая: «Пусть так под ногами нашими будут потоптаны те, которые станут посевать между нами раздор и нелюбовь». Существовало поверье, что кто из супругов прежде успеет наступить ногою на чашу, тот над другим будет сохранять первенство; но как ни старались воспользоваться этим жены, однако редко им удавалось. Подходили свадебные гости и поздравляли обвенчавшихся, а между тем, тысяцкий уже посылал дружку вперед к отцам жениха и невесты и к оставшимся в доме свадебным чинам известить, что молодые обвенчались в добром здоровье. В то же время дружка разрезал каравай, и священник отсылал его (вероятно, через того же дружку) отцам обоих семейств как символ будущего их свойства и родственной приязни, и оба рода давали обет быть людьми одного стола и одного хлеба — хлебосолами и жить дружно, как зерна одного колоса. Об этом обычае рассказывает Флетчер, как о происходившем в церкви, но, как известно, родители в церкви не бывали, следовательно, обычай соблюдался через посылку. Впрочем, вероятно, он не всегда соблюдался, а на царских свадьбах — никогда, ибо там равенства между семьями не было и быть не могло.