Он продолжал писать и прозу, резкие критические статьи по социальным и политическим вопросам и вдумчивые исследования проблем литературы и философии, опубликованные под общим названием "Споры". Это были счастливые дни, беззаботные и не обремененные никакой ответственностью. Рабиндранат проводил их среди самых любимых людей, ежедневно чувствуя, как возрастают его силы. Казалось, что он бездельничает, но он уже пожинал богатый урожай. Ранняя меланхолия, безымянный голод, глодавший его сердце, исчезли, освободив дорогу ясному и здоровому мировоззрению. Он наслаждался миром и жизнью со всей страстью, на которую была способна его натура. Красивый, всегда прекрасно одетый, подвижный, он выступал как молодой бог, и мир расстилался перед ним. Но судьба уже готовила ему западню, и дни безмятежного счастья были сочтены.

Его брат Джотириндронат все глубже втягивался в непродуманные деловые операции. Далекий и отчужденный, Махавши решил, что пришло время впрячь младшего сына в семейную колесницу. Этот недисциплинированный и рассеянный юноша должен наконец стать мужчиной и научиться глядеть в лицо жизненной необходимости. Если сам Махарши с равным рвением служил и богу и миру, то почему же и сын его не может одновременно служить и поэзии и благу своей семьи. Но, прежде чем допустить Рабиндраната к делам, его следовало сначала женить.

В семье сохранился забавный анекдот о первой экспедиции на поиски суженой. Стало известно, что у главы княжества в соседней провинции Орисса есть дочь на выданье, для которой подыскивали в женихи какого-нибудь красивого поэта аристократического происхождения. Два брата, Джотириндронат и Рабиндранат, решили повидать ее. Они получили приглашение во дворец правителя, где их встретили две юные дамы, одна из которых была удивительной красавицей, а другая редкостной дурнушкой. Братья, естественно, вообразили, что красавица и есть невеста, но вскоре их ждало разочарование. Они быстро выяснили, что красавица — жена правителя, мачеха невесты-дурнушки.

После такого комического начинания поиск невесты взяли на себя женщины семьи Тагора. Впрочем, выбор оказался невелик. Махарши, весьма прогрессивный в делах религии, отличался крайним консерватизмом в следовании обычаям. Невеста обязательно должна была принадлежать к касте брахманов, причем брахманов-пирали. Правоверные брахманы, гордые чистотой своей касты, не рискнули связаться с ними брачными узами. Поэтому выбор оказался ограничен несколькими семьями, принадлежавшими к тому же роду "пирали", проживавшими в маленьком провинциальном городке Джессоре. Итак, вторая экспедиция, на этот раз женского состава, включавшая в себя жен Шотендроната и Джотириндроната, в сопровождении служанок отправилась в Джессор, чтобы выбрать подходящую невесту для их любимого деверя. Их выбор пал на десятилетнюю дочь некоего Бенимадхава Райчоудхури, который, как оказалось, работал в одном из поместьев Тагоров.

Семья была бедной и ничем не примечательной, особенно в сравнении с Тагорами. Девочка не отличалась ни красотой, ни образованностью: она прочла всего лишь бенгальский букварь. Тот факт, что две интеллигентные, утонченные дамы из Калькутты выбрали эту деревенскую девчушку в жены любимцу всей семьи, показывает, как кастовое высокомерие и семейная гордость могут мстить за себя.

И вот столь неромантическая женитьба была уготована одному из самых романтических людей своего поколения. Впрочем, принимая во внимание нравы того времени, в этом не было ничего удивительного. Не стоит удивляться и тому, что сам Рабиндранат покорно подчинился сделанному за него выбору. Отважный романтик, пролагатель новых путей в литературе, в жизни был послушным, благовоспитанным сыном. Любое слово отца являлось для него законом — он неколебимо верил, что Махарши всегда прав.

Впрочем, и на этот раз правота Махарши подтвердилась жизнью. Ничем не примечательная невеста стала превосходной женой, как раз такой, какая была нужна Рабиндранату. Ему не требовалась вдохновительница для поэзии — его любовь к жизни была для него неиссякаемым источником вдохновения. Так что жене такого неисправимого романтика предстояло не воодушевлять его, а скорее сдерживать. Если бы он женился на какой-нибудь красавице, она могла ему надоесть, но ему никогда не надоедала защитная сень заботы, которую его жена ненавязчиво возводила вокруг него, самозабвенная преданность, которую она прилагала, чтобы талант его щедро плодоносил. Но мы забегаем вперед. Что сам он думал в этот период, радовался ли он предстоящей женитьбе или горевал, нам неизвестно, так как поэт не оставил ни следа своих чувств ни в стихах, ни в других письменных источниках. Примечательно, что вся семья как бы не принимала эту свадьбу всерьез. Обычно женитьба младшего сына аристократической семьи — и какого сына! — послужила бы поводом для грандиозных празднеств, но в этом случае даже отец не присутствовал на брачной церемонии, состоявшейся в семейном доме в Джорашанко 9 декабря 1883 года.

Девичье имя невесты было Бхаватарини, имя настолько старомодное, что оно и тогда и сейчас вызывает улыбку. После свадьбы ее стали звать Мринолини — звучным именем, придуманным, по всей вероятности, самим мужем. Возможно, в этом и выразилось все его участие в этом событии. Он всегда хранил в своем сердце имя Нолини, а Мринолини как бы включает его. Прошло несколько месяцев, и в семье разразилась трагедия. 19 апреля 1884 года любимая невестка Рабиндраната Кадамбори Деби, бывшая для него больше чем матерью, внезапно покончила жизнь самоубийством. Ей было всего двадцать пять лет. Причины никто не знает. Если эта тайна и была известна кому-нибудь из членов семьи, она умерла вместе с ними. Поскольку подлинные свидетельства отсутствуют, всякие предположения и догадки не только беспочвенны, но и непочтительны для памяти этой замечательной женщины.

Трагедия оставила глубокий след в душе Рабиндраната. Это была первая великая горесть в его жизни, первое столкновение с ужасной реальностью смерти. Он уже пережил кончину матери, но либо был тогда еще слишком юным, чтобы ощутить подлинную печаль, либо нежность, которую изливала на него невестка, быстро загладила его горе. Но эту новую потерю ничто не могло восполнить. Целых шестнадцать лет, самые определяющие годы его жизни, Кадамбори Деби была его другом, поверенной всех его тайн, утешительницей его печалей. В последующие годы ему приходилось снова и снова переживать смерть близких людей и страдать от многих утрат, но никакая другая потеря не оказала такого воздействия на его сознание и творчество. Горе не сломило его, горе его создало. Вот как он сам писал об этом:

"Одно из величайших благ жизни — это способность забывать то, что невозвратимо. Эта способность свежа и сильна в детстве, когда всякая рана быстро залечивается и никаких шрамов не остается в напоминание о ней… Но мое столкновение со смертью в возрасте двадцати четырех лет[31] оставило следы на всю жизнь, и память о нем возникала вновь с каждой новой утратой во все расширяющемся цветнике печали… До этого я не подозревал, что в ткани жизни, с ее радостями и горестями, могут быть дыры. Когда пришла смерть, то, что было частью жизни, вдруг стало зияющей пустотой, я почувствовал себя потерянным. Все остальное оставалось по-прежнему: деревья, земля, солнце, луна и звезды. И лишь она, которая была такой же реальной, да нет, даже более реальной, чем они, потому что я чувствовал ее прикосновение на всякой грани бытия, — только она больше не существовала, исчезла как сон. Эта ужасная загадка ставила меня в тупик. Как мог я примирить то, что осталось, с тем, что было раньше?

Бездонная пропасть мрака, возникшая тогда в моей жизни, казалось, завораживала меня, притягивала к своему краю днем и ночью. Я замирал на краю и вглядывался во мрак, стараясь угадать, что же остается на месте исчезнувшего. Человеческий разум не в силах понять абсолютной пустоты и представляет себе, что то, чего нет, не существует и несуществующего — нет. Отсюда наше непреодолимое стремление найти что-то там, где нет ничего. Как растение, посаженное в темном помещении, тянется вверх, чтобы достичь света, так и человеческий разум, даже тогда, когда смерть опустила свой черный полог и говорит: этого больше нет, — все еще отчаянно бьется, чтобы пробиться сквозь завесу тьмы к свету бытия. Но когда понимаешь, что путь из темноты сам погружен во тьму, — какая мука может сравниться с этой!