Господи, у меня было такое ощущение, что чьи-то ласковые руки гладят мое тело, пробегаясь нежными пальчиками от груди до самого живота! Мне казалось, что кто-то невидимый питает мое тело живительными соками жизни, заставляя плоть взметаться, пугая своей непривычной огромностью!

– Теп-теп-теп!

– Теп-теп-теп!..

Ах, милая Анна! Глаза мои закрылись сами собою, предо мною возник ваш призрачный прозрачный образ, такой невероятно далекий и такой вместе с тем близкий, что казалось, протяни руки, и пальцы смогут коснуться вашего лица, вашей шеи, ощутить мягкость и тепло кожи!.. Господи, как безумно мечтается открыть все ваши тайны!

Ах, Анна! Почему мы так далеки друг от друга?!.

Сабелька краснокрылого жука последний раз вздернула тельце самочки, затем выскочила на волю, опаляясь лучом солнца, и исчезла в брюшке самца.

Что-то оборвалось внутри моего живота, запросилось толчками наружу, я задохнулся и почти заплакал от наслаждения.

Вжик! – и голова самца под мощным движением челюстей самочки отскочила от краснокрылого тела и, скатившись по зеленому листу, упала куда-то к корням деревьев.

Мою кожу изнутри пробила игла Hiprotomus'a, и я, стиснув зубы, застонал от боли, пришедшей после наслаждения.

– Ox, ox! – слышал я тяжелое дыхание жука. – Ох!.. Какое все-таки варварство!

– Вы о чем? – не понял я, переводя дух.

– После любви отгрызать голову! – пояснил жук.

– Страсть.

– Ревность! – не согласился Hiprotomus.

– Почему?

– Чтобы он более никому, кроме нее, не доставил такого наслаждения! У этого вида, видимо, матриархат! Самец сделал свое дело, оплодотворил ее, а потому более не нужен виду. Она ему – хрясь – и голову отъела!

– Что со мною произошло? – спросил я.

– Вы о чем?

– Я не из тех, кому нравятся насекомые! Во всяком случае, они мне нравятся не настолько, чтобы возбудить во мне желания, давно умершие!

– Ах, вы об этом! – догадался Hiprotomus. – Я же вам говорил, что я – приобретение, а вы мне не верили! Вашими глазами я наслаждался тем, что нравится мне, а вы моими органами чувствовали то, что вам недоступно. Взаимозаменяемость!..

Поздним вечером того же дня я вновь включил телевизор, настраивая приемник уже не на канал для Путешественников, а на эротическое шоу, благо кончалась суббота. Мне еще раз хотелось испытать то крайнее наслаждение, но не чувственности одной ради, а для закрепления в сознании давно забытых ощущений.

"Марсианские хроники" – так называлось шоу. Сюжет его был чрезвычайно прост. Юная марсианка прилетает на космическом корабле на Землю и встречает романтического юношу-землянина, единственного ученого, кто считает, что на Марсе есть жизнь. Все прочие жизнь на Марсе отрицают, а потому девушка влюбляется в романтического юношу. Остальное время фильма герои познают телесные особенности друг друга, восторгаясь совершенством природы, для эротизма которой даже космические расстояния не помеха.

Непременно надо отметить, что героиня фильма была необыкновенно хороша и, конечно же, являлась для меня объектом чувственности. Все части ее тела были построены так, как мне нравится, движения, взгляды – все особенно мне импонировало и, казалось, должно было привести меня в состояние готовности. Но, несмотря на все вышесказанное, тело мое оставалось совершенно холодным и вялым, тогда как мозг размяк и активно впитывал эротические картины.

– В чем дело? – спросил я жука нервно.

– А что такое? – переспросил Hiprotomus.

– С моим телом ничего не происходит! Я опять бесчувственен, как засохший кусок дерева!

– А по какому случаю вы должны прийти сейчас в состояние возбуждения?

– Да как же! – возмутился я. – Вы что же, не видите, какая передача идет по телевизору?

– Вижу, – ответил жук. – Но такие программы меня совершенно не интересуют!

– А меня интересуют!

– Я вам не мешаю смотреть.

– Но ведь я… я не получаю того, что должно получать от просмотра!

– Вы же спинальный больной, – ответствовал жук. – Вы не можете испытывать удовлетворения.

– А как же сегодня днем?! – возмутился я. – Как это по-вашему называется?!

– Ах, это! – протянул Hiprotomus. – Так это не с вами все происходило, а со мной! Это не вы, а я возбуждался пережитыми картинами природоведения, а уж вместе со мною и вы, так сказать, попутно!

– Так это значит, что я буду возбуждаться, только когда вы этого захотите! – задохнулся я от возмущения. – После просмотра фильмов про насекомых! Я стал энтомофилом! Надо же, первый энтомофил в природе!

– Вот люди! – тяжко вздохнул жук. – Еще вчера он и мечтать не мог о таком божественном подарке, а сегодня ему этого мало, он хочет по собственному желанию иметь симпатии! Нет, милый мой! – отрезал Hiprotomus. – Учитесь довольствоваться малым!

Возмущение перекрыло мне горло. Я тяжело и коротко дышал, как астматик во время приступа, не зная, что мне делать, как ответить совершенно обнаглевшему насекомому.

– Ну ты! – только и смог выдавить я.

– Ожидайте от природы милости и будьте ей благодарны за всякую малость, подаренную вам нежданно, – продолжал жук. – Не запрашивайте слишком многого, ибо многое уже не радует, тогда как малое веселит душу, не давая ей пресытиться!..

Hiprotomus вещал столь самозабвенно, что пропустил тот момент, когда возмущение вскипятило мой разум и я, схватив со стола вилку, всадил ее себе в руку.

Мое счастье, что металл прошел вскользь, лишь слегка задев шишку. Тем не менее вслед за ударом раздался жуткий крик, резанувший мне слух потусторонним ужасом.

– Вы меня убили!!! – вопил жук. – Вы ранили меня в самое сердце!

– Не преувеличивайте! Вилка прошла вскользь!

– Вы расплющили мою заднюю ножку!

– У вас их шестнадцать.

– Глупый вы человек! – плакал жук. – Ведь я вам ничего плохого не делал, лишь одно добро творил, а вы в ответ… Вилкой в живое существо!

– До свадьбы заживет! – сказал я и подумал о том, что Hiprotomus действительно ничего плохого не сотворил мне, а значит, я действительно чересчур жесток.

Только я хотел принести жуку свои извинения, как услышал:

– Вы поплатитесь за это немедленно! Вы поймете, что со мною так нельзя.

После произнесения этой угрозы что-то лопнуло у меня в голове, я почувствовал, как правый глаз закатывается под свод черепа, а левая рука в считанные секунды утеряла свою чувствительность и улеглась вдоль тела ненужным предметом. Челюсть моя отвисла камнем, и на грудь засочилась слюна. Я попытался было что-то сказать, вскрикнуть, но только замычал бессмысленно, уставясь единственным глазом в потолок.

– Со мною так нельзя! – продолжал жук. – Я не безответная тварь! Я могу за себя постоять!.. К тому же я вас уже неоднократно предупреждал, что вы поплатитесь! Теперь побудьте беспомощным идиотом!

Происшедшее ошеломило меня, я находился на грани отчаяния. Я осознал, что не в состоянии позвонить даже в "Скорую помощь", хотя был уверен, что стал жертвой кровоизлияния и что жить мне осталось несколько часов. В ближайшее время меня хватит второй удар, и если я его переживу, то уж наверняка и правая моя рука лишится подвижности. Струйки пота покатились у меня из подмышек, щекоча ребра.

– За-чем вы так сде-ла-ли?! – промямлил я, с трудом ворочая языком. Распухший, он вываливался изо рта, делая меня похожим на больного синдромом Дауна. – Я же ге-рой вой-ны!..

– Ах, мой дорогой! – неожиданно произнес Hiprotomus с чувством. – Если бы вы знали, как мне тяжело приходилось в жизни! Если бы вы только знали, сколько тягот выпало на мою долю, вы бы не размахивали, как варвар, вилкой и не втыкали бы алюминий в живое существо! Я тоже когда-то воевал!

– Так рас-ска-жи-те мне, – выговорил я по слогам, не способный в эту минуту ни удивляться, ни иронизировать. Я был наполнен страхом, словно бочка водой после дождя. Ужас полного паралича сочился из каждой поры, каждая клеточка тела дышала им, и я во что бы то ни стало хотел использовать любую ситуацию, дабы вернуть себе былую подвижность. Я знал, я понимал, что все зависит от жука, от его расположенности, а когда человеку дают возможность рассказать про свою жизнь, про ее биографические тяготы, то он непременно добреет и готов на возвышенные поступки. Может быть, насекомые устроены так же, как люди? Может быть, мой жук когда-то сражался с полчищами муравьев и был тяжело ранен, как я. – Рас-ска-жи-те! – еще раз попросил я с особой проникновенностью в голосе.