Сразу вспоминаю, о чем, мне говорили: чем дальше ты проецируешься, тем быстрее течет время в настоящем. За минуту во времени четыреста лет назад дома проходит два дня. За пятнадцать минут — один месяц. А что если я переместилась на пятьсот лет назад? Или шестьсот?

Снова открываю часы и кручу головку вперед. Два полных оборота. Это равносильно ста двадцати годам. Кручу еще один раз и…

Неожиданно раздается хлопок.

Что это? Я опускаю часы, и кулон падает мне на грудь. Разворачиваюсь, крепко прижимая к себе украденные папки.

Это Грин.

Маячок! Они отследили мое перемещение.

Грин поднимает электрошокер.

— Не двигайся! — кричит он.

Я хватаюсь за часы и открываю их.

Грин исчезает, а я погружаюсь в темноту. Мое тело снова разрывает на части. Я кричу. Мне больно. Очень больно.

Наконец, я приземляюсь и открываю глаза. Где я?

Не в лесу. Я в Бостоне. В колониальном Бостоне. Он выглядит так же, как когда мы с Зетой пытались подправить события Бостонской Бойни. Я стою перед особняком Хэнкоков. Сейчас, наверное, восемнадцатый век.

Почему я стою? Мне нужно двигаться! Перебегаю Бикон-стрит и мчусь в Бостон Коммон, по пути поворачивая головку на часах.

Снова раздается хлопок.

Оборачиваюсь и вижу Вайолет.

— Ирис, остановись! — кричит она.

— Да пошла ты! — Я закрываю часы.

— Ты не можешь бегать всю жизнь! — доносится до меня в темноте ее голос. Боль снова начинает разрывать тело на части.

Я опять нахожусь в Бостон Коммон. Он не сильно изменился. Появилось несколько новых зданий, много людей и… о нет. Люди. Они кричат. Почему они кричат? И в этот момент я понимаю почему. Из-за меня. Они кричат из-за меня. Потому что на мне одежда из 1962 года и я появилась из ниоткуда.

Я опускаю голову и бегу. Люди отпрыгивают от меня. Они напуганы.

Хлопок!

Нет. Только не снова.

Я оглядываюсь. В этот раз за мной следует Орэндж. Он быстр, слишком быстр. Я открываю часы и кручу головку. Мне нужно попасть как можно ближе к настоящему! Здесь я как белая ворона.

— Остановись или я буду стрелять! — кричит за моей спиной Орэндж.

Я закрываю часы. Мне удалось повернуть головку только на несколько лет вперед. Я лечу всего пару секунд. Мое тело едва успевает почувствовать боль, как все прекращается.

Я приземляюсь и вскрикиваю. Бостон опять не сильно изменился, но стало еще больше людей. Они кричат. Какая-то женщина падает в обморок. Я бегу из Бостон Коммон на Тремонт-стрит. По булыжной мостовой цокают копытами лошади.

Вайолет права. Я не могу бегать всю жизнь. Мне нужно вытащить из руки маячок. Но как?

В этот момент я вижу уличного торговца, который продает сыр и яйца. Рядом с ним лежит нож.

Господи. Смогу ли я сделать это?

Хлопок!

Должна. Ко мне мчится Еллоу. Поворачиваю головку на пол-оборота, хватаю нож и закрываю часы.

Тело снова разрывает на части. Это невыносимо.

Тяжело дыша, я приземляюсь на другой стороне Тремонт-стрит. Люди все еще кричат. Эта бесконечная симфония криков и какофония ужаса просто преследует меня во времени. Бегу по обочине дороги, даже не пытаясь понять, в каком я году. Мне срочно нужно избавиться от маячка.

С криком вонзаю нож в предплечье. Тело охватывает боль. Я кричу так, как никогда не кричала. Люди с ужасом начинают разбегаться. Я вкручиваю нож в руку, пытаясь сдержать слезы.

У меня совсем немного времени. Всего несколько секунд.

По светло-розовому свитеру течет кровь. Я вытаскиваю нож и, отодвинув кожу, начинаю искать маячок. Каждое движение причиняет мучительную боль. Перед глазами все расплывается, но я пытаюсь сосредоточиться и найти зеленый металлический предмет размером с компьютерный чип. Вот он! Я вытаскиваю его.

Хлопок!

Держа маячок в левой руке, правой кручу головку, настраивая год, месяц и день.

— Ирис!

У меня чуть не останавливается сердце. Мне даже не нужно оборачиваться. Я знаю этот голос. Это Индиго.

— Ирис, прекрати убегать! — Он бежит ко мне с электрошокером. В его глазах читается грусть. И сожаление. — Я не хочу…

Я отталкиваюсь от стены, прижимая к себе окровавленную руку. Меня качает из стороны в сторону. Никогда не чувствовала себя настолько дурно.

— Тебе и не придется, — говорю я.

Бросаю покрытый кровью маячок к его ногам и закрываю часы.

Глава 19

Я сваливаюсь на улицу. Слезы градом катятся по щекам, но я не пытаюсь их остановить. Рука кровоточит, а тело болит так, как будто его пытали на дыбе. Делаю короткие, неглубокие вдохи и выдохи, пытаясь отдышаться.

В каком я времени? Мне нужно это узнать. Нужно попасть в больницу. Я теряю слишком много крови.

Поднимаюсь с земли и, спотыкаясь, выхожу на Тремонт-стрит. Мимо рысью пробегает лошадь, запряженная в экипаж. Лошади? Значит, я переместилась не слишком далеко? В этот момент мимо со свистом проносится машина, «форд Т» старой модели. А потом еще один.

Значит, я в двадцатом веке. В начале двадцатого века. В двадцатых годах. Или в тридцатых. Я не знаю. Мне тяжело дышать.

Невдалеке от меня стоит мужчина в белом переднике мясника, который прибивает на стену табличку с ценами на свою продукцию. В витрине магазина висят тушки мертвых животных без шкуры. Я подхожу к нему — он вскрикивает и роняет молоток.

— Мисс, вы в порядке? Давайте я помогу вам! — Мужчина хватает меня за талию, и мне приходится приложить все усилия, чтобы не отключиться в его руках.

— Какой сейчас год? — шепчу я.

— Тихо, молчите. Роджерс! — кричит он мужчине, который стоит чуть дальше. — Помоги мне! Этой девушке нужна помощь!

— Какой сейчас год? — снова спрашиваю я.

— Тысяча девятьсот двадцать первый. Что с вами произошло? На вас напали? Вы можете описать нападавшего? Где еще у вас болит?

— Какой сейчас день? — шепчу я. У меня кружится голова. Перед глазами все расплывается.

— Четвертое мая, — отвечает мясник.

К нам подбегает другой мужчина и, взглянув на меня, вскрикивает.

— Господи, ее ударили ножом!

Четвертое мая тысяча девятьсот двадцать первого года.

— Ей нужно в больницу! — говорит мясник. — Останови машину. Мы отвезем ее в Массачусетскую центральную больницу.

Больница. Мне нужно в больницу. Но не в тысяча девятьсот двадцать первом году. Мне нужна кровь. Я теряю слишком много крови. Не знаю, могут ли они переливать ее как в настоящем.

— Отпустите меня, — шепчу я, отстраняясь от мужчины. Папки и записная книжка начинают выскальзывать из рук, поэтому я крепче прижимаю их к груди.

— Давайте я их подержу, — предлагает второй мужчина. Он хватается за папки и записную книжку и пытается забрать их у меня, но я не даю.

— Нет! — хриплю я. У меня кружится голова. И такая слабость. Из раны на руке течет кровь. — Мне нужно идти.

— Мы отвезем тебя в больницу, — говорит первый мужчина. Он берет меня на руки и куда-то несет. Я продолжаю прижимать к себе папки.

— Отпустите меня! — едва шепчу я. Каменная мостовая расплывается перед глазами. Мне нужно убираться сюда. Скоро я отключусь. Если упаду в обморок здесь, то можно считать меня мертвой.

Папки крепко прижаты к моей груди, и я чувствую очертания часов. Просовываю одну руку под документы, мизинцем хватаюсь за подвеску и передвигаю ее, а потом открываю крышку и поворачиваю головку на один полный оборот вперед. Шестьдесят лет. Значит, меня перенесет в тысяча девятьсот восемьдесят первый год. В каком году начали делать переливание крови? Я не знаю.

Я продолжаю крутить головку, пытаясь одновременно считать обороты. Перед глазами появляются черные пятна. Кажется, теперь я настроила часы так, чтобы вернуться в год, предшествующий настоящему. Но я не уверена. Теперь нужно избавиться от этих мужчин, чтобы я могла исчезнуть.

— Вы должны меня отпустить, — шепчу я.

Но он не слышит меня.

— Пожалуйста, сэр. Вы должны отпустить меня.

Мужчина даже не смотрит на меня. Может, я говорю про себя? Может, эти слова крутятся только в моей голове?