Они закончили свой рассказ, и наступило молчание. В небесных чертогах воцарилась тишина. «Катитесь к дьяволу» — эти слова готовы были сорваться с губ всевышнего, но он не произнес их, ибо разговорный оттенок этого выражения, как он вполне справедливо рассудил, плохо соответствовал торжественности момента. Да и кроме того, подобный приговор не отвечал бы существу дела. Но лик его потемнел. И он спросил себя, неужели же ради этого сотворил он этот мир, где восходящее солнце освещает своими лучами ручьи, сбегая с холмов, и колышутся от полуденного ветерка золотые колосья?

— Мне иногда кажется, — промолвил всевышний, — что звезды сияют ярче всего, когда они отражаются в грязной воде придорожных канав.

А три тени по-прежнему стояли перед ним, и сейчас, рассказав свою невеселую историю, они испытывали известное удовлетворение. Борьба была тяжкой, но они исполнили свой долг. Всевышний легонько дунул — так, как дуют на горящую спичку, и — глядите-ка! — там, где только что стояли три несчастных духа, не осталось ничего. Всевышний уничтожил их.

— Я часто удивляюсь, почему люди полагают, будто я придаю такое важное значение супружеской неверности, — сказал он. — Если бы они повнимательнее читали мои произведения, они бы увидели, что я всегда с симпатией относился именно к этой разновидности человеческих слабостей.

И он повернулся к философу, который все еще ждал ответа на свои слова.

— Ты не можешь не согласиться, — сказал всевышний, — что в данном случае я очень удачно соединил мое всемогущество с моей всеблагостью.