— Никогда?

— Никогда в жизни. Мой отец был заядлым рыболовом, но он считал, что этот священный ритуал — удел мужчин.

Митч покачал головой, и по выражению его лица стало понятно, что он считает ее отца старомодным шовинистом. Кстати, она разделяла это мнение. Митч сказал:

— В таком случае займемся наживкой.

Солнце отражалось от воды, поднимаясь все выше, угрожая испепелить все, что окажется в пределах его лучей. Митч настоял на том, чтобы Кэррол надела бейсбольную шапку и подняла солнцезащитный козырек над шестнадцатифутовой лодкой, которую он использовал как для катания на водных лыжах, так и для рыбалки.

— Принадлежала моему отцу! — заявил он, стараясь перекричать рев мотора, когда они неслись на высокой скорости по волнам озера.

— Твои родители живы?

— Да. Проводят лето, путешествуя в собственном доме на колесах. — Митч направил лодку к своему излюбленному месту и бросил якорь. — А зимой живут в Аризоне.

Он предложил ей насадить приманку на крючок, Кэррол попросила научить ее, как это делается, и вскоре в совершенстве овладела этим искусством.

— Ну так, и что дальше? — Лицо ее светилось, словно подсвеченное изнутри лампой, а выражение было счастливое, как у ребенка.

Митч мысленно улыбнулся.

— Отпусти защепку — круглую кнопку на катушке и придерживай большим пальцем, чтобы леска не разматывалась слишком быстро. Когда леска ослабнет, это будет означать, что крюк на дне.

— Хорошо. — Кэррол посмотрела на Митча, ожидая подтверждения, что все сделала правильно. — А что теперь?

Он улыбнулся, опустился на сиденье, посильнее натянул на лоб кепку и скрестил ноги.

— А теперь будем сидеть и ждать.

— Ты вырос на этом озере или в Мизуле? Расскажи мне о себе.

Просьба Кэррол застала Митча врасплох. Он не любил распространяться о себе, однако тихий плеск волн и вся обстановка способствовали тому, что у него развязался язык.

Втаскивая на борт улов и выпуская мелочь, Митч стал рассказывать о своей семье, своей сестре, о зяте и бизнесе. День проходил спокойно, в приятной беседе. Они позавтракали и разговаривали как старые добрые друзья, выяснив, что у них очень много общего, несмотря на то что у каждого жизнь складывалась по-своему.

Наблюдая за тем, как Кэррол радовалась своему первому улову, слушая ее рассказ о братьях, племянницах и племянниках, Митч не мог отделаться от ощущения, что знает Кэррол всю жизнь. Перед ним была не умирающая женщина, а благоухающий цветок, и у него создавалось впечатление, что они оба находятся внутри некоего прозрачного купола, куда не могут проникнуть шумы внешнего мира, не могут их достигнуть и нанести им вред. Ему хотелось, чтобы подобное ощущение длилось бесконечно, чтобы новообретенное чувство удовлетворения и радости не пропадало и не покидало бы его.

Хотелось всегда быть с Кэррол.

Осознание этого поразило его. Как случилось, что он, узнав эту женщину всего три дня назад, так подпал под ее обаяние, что не хочет более никакой другой женщины на свете? Возможно ли это? Митч почувствовал, как клюнула рыба, и начал наматывать леску на катушку. Он не мог дать себе ответа на этот вопрос, как и на другие вопросы, касающиеся женщин. У него лишь было ощущение того, что они вдвоем составляют семью.

Была ли это любовь с первого взгляда?

Этого он не знал, как не знал и того, что ему делать.

***

Спустя несколько часов он сделал очень важный телефонный звонок. Звонок касался его личной жизни, безвозвратно ставил точку на прошлом, и Митч ни на секунду не жалел об этом.

Веселясь и смеясь, они с Кэррол пожарили три рыбины, которых поймали, а потом мыли посуду подобно супружеской чете, привыкшей заниматься этим плебейским делом. После ужина Митч привлек Кэррол к себе и крепко и горячо целовал ее, о чем мечтал весь день. Взрыв охвативших его чувств подтвердил, насколько серьезно он относится к этой женщине, насколько правильны были его предыдущие действия.

— Послушай, у меня великолепная идея. Готов биться об заклад, что ты никогда не купалась нагишом в озере при свете луны.

Кэррол вскинула брови, заинтригованная предложением, в ее глазах засветились озорные огоньки.

— Я нигде и никогда не купалась нагишом.

В воздухе сохранялось дневное тепло, и это располагало к тому, чтобы поплавать в озере. Когда Митч остановил лодку, Кэррол спросила:

— Ты хочешь раздеть меня?

Он засмеялся, поцеловал ее в шею и в рот и почувствовал возбуждение. Отстранившись от Кэррол, сказал:

— Если я раздену тебя, мы не сможем войти в воду.

— Тогда я сделаю это сама.

Она поднялась и стала стягивать с себя узенькие трусики.

Митч разделся и нырнул. Прохладная вода несколько успокоила его, уменьшив напряжение до приемлемого состояния. Он высунулся из воды и крикнул:

— Ну, копуша, поторопись!

Кэррол пододвинулась к краю лодки; волосы ее распустились, словно крылья у ангела, тело было освещено серебристым лунным светом, вид ее обольстительных округлых форм снова возбудил и воспламенил Митча. Она стала спускаться по лестнице, но затем, когда пальцы ее ног коснулись воды, испуганно вскрикнула:

— Ой, какая холодная!

— Вовсе нет. — Протянув руки, Митч схватил Кэррол за щиколотки и втянул в воду.

Озеро огласилось криками и плеском воды. Вынырнув, Кэррол стала бултыхаться, фыркать и смеяться, а затем плавать недалеко от лодки.

— Какое странное, какое удивительное ощущение, чувствуешь себя раскованной и свободной!

— В этом-то и прелесть. — Митч поплыл к ней, затем они сделали три круга вокруг лодки, после чего остановились, чтобы отдохнуть, поддерживая друг друга и тихонько смеясь. Их взгляды встретились.

Она поцеловала Митча в щеку.

— Спасибо тебе за это… и за все остальное.

— Счастлив услужить, мэм. — Он притянул ее к себе поближе, наслаждаясь тем, что может ощутить упругость ее тела, целуя ее в губы. Даже холодная вода не охладила его пыл и не уменьшила его возбуждение. Только Кэррол способна была сотворить с ним такое.

Он помог ей подняться в лодку, положил на кожаные диванные валики, предусмотрительно прихваченные из гостиной, вытер ей волосы и тело, действуя полотенцем предельно осторожно, чтобы не причинить боль, налил бренди в пластиковые стаканчики, и они оба сделали по глотку.

Луна была единственным свидетелем их любовных ласк. Митч действовал нарочито не спеша, испытывая радость от обладания этой красотой, а затем, баюкая ее в руках, прошептал:

— Выходи за меня замуж.

Эти слова поразили его самого не меньше, чем Кэррол, однако, услышав их от себя, он понял, что это именно то, чего он хочет. Он знал, что его чувство к Кэррол — это нечто настоящее и ни к кому другому он подобных чувств испытывать не может.

Кэррол приподнялась в его руках; освещенное лунным светом лицо ее было хорошо видно Митчу, как и неподдельное изумление и сомнение, отразившиеся на нем.

— Что?

— Я знаю, что это сказано под влиянием порыва. — Он отвел влажные волосы с ее щеки. — Но я чувствую, что это не ошибка. Это так. Мы правы с тобой.

— Митч, да ты с ума сошел! Я не располагаю жизнью, чтобы с кем-то строить будущее.

— Чушь! Ни у кого нет никаких гарантий. Может, меня завтра сбросит и затопчет Ночной Костер. Ты научила меня ценить каждый миг жизни. Жизнь заключается в том, чтобы дарить любовь и делить ее с любимым человеком. Сколько бы времени нам ни было отпущено, Кэррол, я хочу провести его с тобой.

Слезы подступили к глазам Кэррол, сердце сжалось и учащенно забилось в груди. Дрожащей рукой она коснулась его лица, которое сделалось ей таким дорогим за последних три дня.

— Ах, Митч, если бы у меня было будущее, я бы хотела всегда быть только с тобой! Но я не стану просить тебя о том, чтобы ты оставался рядом, когда я стану слабеть на глазах.

— Ты и не просишь. — Митч взял ее за руку. — Это я предлагаю.

— Я обожаю тебя за эту мысль. — Однако эта мысль слишком разволновала Кэррол, и ее стали душить слезы. — Я не могу принять это предложение. Можешь называть меня эгоистичной, но я не в силах вынести твоей жалости. Последующего за этим отвращения. Твоей печали.