— Прикончат, если полезем напролом. Действовать надо осторожно, — сказал я. — Завтра утром я пойду на разведку. Нужно выяснить судьбу Зи и Саннэта, кроме того, может быть, найду доктора для Лауса.

— Заложит нас твой доктор, — пробурчал Лоут.

— А чем ему платить? — осведомился Лаус.

— У одного из убитых нами воинов был кошель, — ответил я. — Там всего несколько монет, но, может, хватит.

Наутро, вскоре после восхода, я отправился на разведку, облачившись в одежду одного из воинов. С собой я взял пистолет, который засунул за пояс и прикрыл сверху кольчугой, две обоймы патронов и пару монет.

На месте вчерашнего боя уже не было трупов. Путь через лес обошелся без приключений. Через три часа, изрядно уставший — главным образом из-за непривычки ходить в кольчуге — я добрался до города.

По нашим меркам, городок был крохотный, километра три в диаметре. Был он обнесен крепостной стеной с башнями по углам, над которыми развевались треугольные клетчатые флаги. К стенам города жались крестьянские лачуги; вокруг зеленели поля. Дорога привела меня к воротам одной из башен. Двое стражей дремали по обе стороны входа, опершись на алебарды. При моем приближении один из них поднял голову, но тут же снова закрыл глаза. Я беспрепятственно вошел в город.

Город произвел на меня отвратительное впечатление. Узкие кривые улочки имели на редкость грязный и обшарпанный вид. Жители здесь лили помои из окон прямо на улицу; сточные канавы и валявшиеся на мостовой гниющие отбросы источали омерзительное зловоние. То тут, то там попадались дохлые крысы; их живые собратья без страха шныряли под ногами прохожих. Здесь же, в ужасающей грязи, возились оборванные дети. Фонарей на улицах не было; стало быть, ночью город погружался в непроглядный мрак. На мгновение меня охватил ужас при мысли о несчастных, всю жизнь живущих в этой грязи и зловонии. Но затем я подумал, что сами они вовсе не считают себя несчастными, и, напротив, задирают нос перед приезжающими в город крестьянами.

В городе царило какое-то оживление. Почти никто не шел мне навстречу: все спешили к центру города. Двигаясь в том же направлении, я попал в конце концов на площадь, запруженную сторону. Площадь, по нашим меркам, была небольшая, но после удушливого лабиринта кривых улиц казалась необыкновенно просторной. Вдобавок здания, выходившие на площадь, не только не отличались безобразием и убожеством, характерными для остальных построек, но, напротив, неплохо смотрелись. По-видимому, это были главные здания города, средоточие духовной и светской власти.

Мое военное обмундирование сыграло свою роль: горожане почтительно расступались, давая мне дорогу. Таким образом, я пробрался в первые ряды и увидел, наконец, что готовилось на площади.

В центре ее возвышались два грубо отесанных столба, со всех сторон обложенных большим количеством хвороста. В каждый столб были вбиты четыре железных кольца; с них свешивались тяжелые цепи. Тут же прохаживался рослый человек, голый по пояс, в черном колпаке, закрывавшем голову и лицо и оставлявшем лишь прорези для глаз. Несколько стражников с алебардами стояли вокруг. На противоположной мне стороне площади было сооружено нечто вроде деревянных трибун в два яруса. Над серединой второго яруса нависал тяжелый красный балдахин. Понемногу места на трибуне занимали хорошо одетые люди, их появление толпа встречала шумом. Верхний ярус заняли почти исключительно рыцари в доспехах, но без шлемов, и их дамы в нелепых платьях и уродливых колпаках, которые, вероятно, считались здесь верхом изящества. Наконец высшие властители заняли места под балдахином. Их было двое: высокий мужчина средних лет, в расшитом золотом камзоле и красном плаще, и молодая женщина в платье того же, что у прочих, нелепого покроя, но без головного убора, если не считать изящной золотой — или золотистой — диадемы. После того, как они уселись, от трибуны к столбам вышел приземистый человек в черной сутане, лицо его почти совершенно скрывал капюшон. Он поднял руку, и наступила тишина.

— Дети мои! — обратился он к присутствующим. — Сегодня славный день, ибо мы одержали очередную победу над врагом человеческим. Диавол силен и хитер, и многие средства применяет он, дабы погубить наши души. Однажды род людской пошел за ним, прельстившись мишурным блеском науки, и постигла наш мир Кара Господня. И ныне Посланцы Сатаны прибывают к нам и тщатся смутить наши души диавольской прелестью. Но Священный Трибунал стоит на страже дела Церкви! Сегодня еще двух Посланцев Сатаны мы предадим огню, из которого они явились. Да возвратятся в геенну огненную! Да свершится правосудие, к вящей славе Господней!

— К вящей славе Господней, — нестройно повторила толпа. Затем в толпе образовался проход, и на площадь въехала окруженная стражниками телега, влекомая тощей клячей. На телеге, в размалеванных балахонах, спиной друг к другу сидели связанные Зи и Саннэт.

Я понемногу, стараясь не привлекать внимания, выбирался из толпы. На одной из улиц, выходивших на площадь, стояло несколько телег, должно быть, принадлежавших крестьянам, привезшим товары на рынок. Телеги были неплохим укрытием и, в случае погони, затруднили бы путь преследователям. Туда я и перебрался. Убедившись, что за мной никто не наблюдает, я достал пистолет.

Разумеется, у меня не было никаких шансов спасти товарищей. Как мы уже убедились, местные жители не испытывали суеверного страха перед огнестрельным оружием, хотя сами его не имели. Я мог бы перебить два десятка стражников из своего пистолета, но что дальше? Их в городе было гораздо больше, да и простые горожане, по-видимому, относились к Посланцам Сатаны однозначно.

Приговоренных уже приковали к столбам. Саннэт был без сознания, его тело безжизненно висело на цепях. Палач с зажженным факелом подошел к столбам.

Я тщательно прицелился и выстрелил дважды. Я видел, как дернулось тело Саннэта, как повисло на цепях тело Зи. Это было все, что я мог для них сделать: избавить от мучений. В следующий момент пламя охватило столбы, черный дым повалил к небу.

На площади произошел некоторый переполох, те, кто слышал выстрелы, обернулись в мою сторону. Я повернулся и пошел по улице. Мышление этих людей было столь ограниченным, что им в первый момент не пришло в голову отождествить человека в воинской кольчуге — представителя власти — с нарушением порядка казни. Правда, дойдя до первого поворота, я ускорил шаг и поступил совершенно правильно. Переполох все-таки поднялся. По улицам скакали конные патрули, торговцы запирали двери лавок. Какой-то военный, судя по всему, офицер, отчитал меня за то, что я шляюсь без дела, и велел идти за ним. Ничего хорошего это не сулило, но я решил, что проявить открытое неповиновение прямо сейчас, посреди улицы, слишком опасно, и подчинился. Офицер свернул в какую-то подворотню, и мы оказались на мощеном дворе, где солдаты седлали лошадей. Офицер велел мне скакать к Южным воротам с приказанием их закрыть. К счастью, в детстве, когда я гостил у родственников в деревне, мне приходилось ездить верхом, и потому я сумел сесть в седло и выехать со двора. Я добросовестно передал приказ, однако выехал из города прежде, чем он был исполнен. Если бы я не передал приказа, за мной послали бы погоню сразу же, как только обнаружили бы, что ворота открыты. А так я избежал погони и добрался до нашего убежища почти благополучно, если не считать, что детские навыки оказались недостаточно прочными и уже в лесу проклятая лошадь скинула-таки меня и ускакала.