Я застегнул молнию на сумке и кивнул. Пока Джанет разбиралась с машиной, я сбегал наверх, надел черные брюки и куртку. С внутренней стороны куртки была прилажена сбруя, в которой имелись ножны, куда я и сунул свои ножи. Теперь я немножко поостыл. Не было необходимости гнать во весь опор в Хитроу. Фитч должен был притащить меня к полудню. И только после этого Родель собирался начать работать с Модести. Если не случится ничего непредвиденного, мы приземлимся в Глазго в половине третьего, а в половине пятого я уже буду в Гленкрофте. Стало быть, в моем распоряжении оставалось несколько часов темноты и все утро.

В Хитроу нам удалось быстро получить разрешение на взлет. Джанет вывела «барона» на заданный курс, включила автопилот и попросила у меня сигарету. Она сообщила мне, что замок Гленкрофт обнесен стеной и выстроен в форме буквы Е с отсутствующей средней перекладинкой. Одно крыло уже много лет назад сделалось непригодным для жилья, и семья обитала в другой половине.

Во время полета мы почти не разговаривали. Джанет, собственно, не знала, что и сказать, а я провел умственную гимнастику, которая помогает экономить нервную энергию. Только в какой-то момент она вдруг произнесла неуверенно, словно опасаясь, что я отреагирую не так:

— Вилли, она для тебя так много значит…

Ну, я не люблю распространяться на эту тему, потому как все равно не в словах дело. Но Джанет, конечно, имела право услышать что-то вразумительное. Это слишком долгая история, и я мог только передать ей самую суть, которая, если честно, мало что проясняла.

Большую часть своей сознательной жизни я был мерзким, гадким, тупым подонком, который ненавидел всех и вся и постоянно попадал в неприятные истории. И вот тогда-то в моей жизни и возникла Принцесса. Ей было двадцать лет, но она уже два года возглавляла Сеть и развернулась на полную катушку. Она вытащила меня из канавы, а вернее, из тюрьмы, дала работу, а главное — поверила мне. Это все равно что тебя бросили в чан на переплавку и потом придали тебе совсем другую форму. Я сильно изменился… Раньше я копошился где-то на дне морском, а потом вдруг понял, что можно жить там, наверху, на свежем воздухе, под солнцем. Или все равно как всю жизнь ползать, а потом вдруг понять, что ты можешь летать, как птица…

Какое-то время я говорил, путаясь в словах, потом умолк. Джанет посмотрела на меня и медленно произнесла:

— Я понимаю тебя, Вилли. Ты единственный, кого я знаю, кто… всегда радуется жизни… Да, я понимаю, что она для тебя значит. Но, возможно, и ты для нее значишь не меньше. — Она улыбнулась и коснулась пальцами моей щеки со словами: — Отлично. Она Принцесса, ты ее верноподданный. Что ж, тут кое-что остается и для меня.

Мы приземлились в два тридцать. Малыш, Джок Миллер, подогнал нам две машины на выбор. Я взял «ягуар», бросил в багажник сумку, потом представил Джанет Миллеру. Его сморщенная хитрая физиономия побагровела от удовольствия. Не то чтобы он был таким уж снобом, но всегда готов поднять свой шотландский меч за аристократа, если тот, конечно, шотландец. Я рассказал ему насчет Роделя, и в его глазах появилось опасное выражение. Он сказал, глядя на меня снизу вверх:

— Погоди, Вилли, я захвачу бритву и поеду с вами.

— Нет уж, Джок, — сказал я. — Тут нужно действовать по-тихому.

Я обнял Джанет, поцеловал на прощание, сел в машину и поехал. В зеркальце было видно, как они стояли и смотрели мне вслед.

Зимний снег успел сойти, и дорога была неплохой. Я промчался мимо Лох-Лемонда и не потерял темпа, когда шпарил через Грампианские горы. Я миновал Раннох-Мур, дал кругаля до Форта, потом свернул на дорогу, что вела на север. Еще через полчаса я свернул на проселок к замку Гленкрофт. До него было с милю, но я ехал, потушив фары. Через полмили я свернул с проселка, поставил машину в укромном местечке, вытащил свою сумку и двинулся дальше на своих двоих.

Еще не было и четырех часов, а в этих северных краях рассветало не раньше восьми. Теперь я совсем успокоился. Я на месте, времени вагон и маленькая тележка, и опять же инициатива была у меня, а это, сами понимаете, уже полдела. Родель-то был уверен, что Фитч везет меня к нему в своей машине и мы еще где-то в Средней Англии.

Гленкрофт был большим особняком, или маленьким замком. Он действительно был обнесен зубчатой стеной высотой в тридцать футов. Стена казалась несоразмерно высокой, потому что сам замок был всего в три этажа. Трудно сказать, зачем понадобилось возводить такую преграду, впрочем, эти шотландские кланы так жутко враждовали между собой, что, наверное, они знали, что делали.

Я осмотрел стену. Главные ворота были украшены острыми зубцами. Они выглядели поновей, чем сам замок, — им было лет сто. Сделаны из прочного дерева и запирались на засов снаружи. Поверх зубцов была натянута колючая проволока. Она, понятно, выглядела новее ворот и даже не успела проржаветь. Ворота прятались в арке, созданной стеной, и свободное пространство было как раз заполнено зубцами и проволокой. В восточной части стены имелась небольшая дверь, тоже из массивного дерева и запиравшаяся изнутри.

Я решил перелезть через стену, а потому извлек из сумки самое необходимое и переложил в маленький рюкзачок, который надел на спину. Затем я взял моток нейлоновой веревки с кошкой на конце. Зубья кошки были почти до самых кончиков обуты в резину, и потому, когда я забросил ее, она не пикнула.

Подъем шел гладко. Но вдруг я почувствовал, что веревка поехала. Штукатурка, державшая большой камень, за который я зацепился кошкой, явно ослабла, и я увидел, что камень восемнадцать дюймов в длину и в фут толщиной вдруг зашатался и вылез из кладки.

Потом мы оба, я и камень, полетели вниз. Я не хвастаюсь, когда говорю, что для меня нипочем падение с высоты двадцать пять футов на землю, но, хотя я и впрямь отлично умею падать, радоваться тут нечему. Радоваться имеют право те, кто не падает.

Но это падение оказалось не из легких. Я не мог упасть на спину, потому как у меня был рюкзачок, а в нем много всякой всячины. Кроме того, мне вовсе ни к чему было, чтобы на меня упал еще и здоровенный камень, поэтому пришлось отбиваться от него всеми силами. Это было мое последнее воспоминание о падении. Когда я открыл глаза, то дрожал, словно кот в морозильнике. Только мое левое плечо горело огнем. Камень валялся в ярде от меня, и он меня не ушиб. И на спину я тоже, вопреки опасениям, не приземлился. Зато я вывихнул себе левое плечо. Когда я сел и стал его ощупывать, то сразу нашел то место, где сустав вышел из паза.

Большая удача…

Я кое-как встал и оперся на стену здоровым плечом, обдумывая ситуацию. В некоторых кругах мое имя полюбуется уважением. Трудно сказать почему. Лично я глубоко убежден в том, что Гарвин из тех, кто мог бы с помощью протекции кое-как добиться звания сумасшедшего.

Я ничего не мог поделать с проклятым плечом, по крайней мере без посторонней помощи, а потому стоял и баюкал боль, завернув ее в черное бархатное покрывало, чтобы она там уснула и больше не терзала меня. Это один из того миллиона приемов, которым я обязан Принцессе. Ну, конечно, за час или за день этой премудрости не научишься. В пустыне Тар, к северу от Джодпура, например, жил старик Сиваджи, который уверял, что ему сто двадцать семь лет. Он явно сочинял, потому как было ему никак не меньше ста пятидесяти. В свое время Принцесса отправила меня к нему на стажировку, и я провел у него два самых чудных месяца в жизни — и научился разным полезным штучкам.

Когда боль наконец забылась сном, я продвинулся еще немного по стене и забросил кошку. На этот раз я повисел на веревке минут пять и лишь потом начал подниматься. Нет ничего приятного в подъеме с помощью одной руки и двух ног, но это, похоже, вполне осуществимо, потому что лично мне удалось забраться на стену. Затем я перекинул веревку вниз и стал спускаться.

Две минуты спустя я подкрался к окну в западной части замка, в котором горел свет. Занавеси не были задернуты, и я заглянул внутрь. Я увидел камин, который горел вовсю, и пятерых парней. Четверо сидели за столом и резались в карты. На столе были пепельницы, полные окурков, и полупустые стаканы. Пятый был Родель. Он сидел в кресле-каталке с бокалом бренди в руке и смотрел на огонь. Колени его были накрыты пледом. Я помнил его крупным мужчиной с жестким темным лицом. Он и сейчас сохранил свои габариты, но лицо его пожелтело, а кроме того, сильно исхудало. Казалось, изнутри его разъедала какая-то ржавчина. Скорее всего, так оно и было.