Болан вошел в воду и поплыл прочь от берега, изо всех сил работая руками и ногами. Немного погодя он принялся поочередно открывать баллончики со сжатым воздухом, укрепленные на поясном ремне. По сути, нехитрое приспособление, но зато благодаря воздушным струям, упруго бьющим вдоль тела, удавалось плыть значительно быстрее, да и можно было сэкономить силы.

Он был на расстоянии двухсот ярдов от берега, когда первый взрыв сотряс ночь.

А затем началась беспрерывная канонада — скалистый мыс раскалывался на глазах.

Сначала вниз поползли террасы, на которых уступами подбирались к вилле роскошные сады. Затем пришла очередь и самого дворца. Стены зашатались и, разваливаясь на огромные бесформенные куски, посыпались в бездну, что с непостижимой быстротой начала разверзаться на месте некогда величественного холма. Грохот взрывов слился со звоном битого стекла и скрежетом лопающейся арматуры. Сердце сказочной империи остановилось навсегда; трон новой мафии, столь долго и любовно возводимый, в несколько мгновений обратился в пыль, в ничто. Воды океана с ревом устремились в образовавшуюся пустоту и навеки поглотили даже малейшие намеки на былое царское величие могущественного Максимилиана Спилка.

Поднявшиеся сильные волны все дальше уносили Болана от изуродованного берега.

Обернувшись, Палач долго смотрел на плоды своих трудов.

— Видит Бог, я этого не хотел, — прошептал он.

Но, чтобы покончить со злом, ему пришлось всем показать, что же такое настоящий ад.

Другого выхода у него не было.

— Так кто же она такая — твоя Дева Гвадалахары? — с нескрываемым любопытством спросил глава питтсфилдской мафии.

— Это была просто шутка, приятель, — отозвался в трубке усталый голос. — Должно же в нашей жизни существовать нечто, что нельзя задешево купить или продать. Иногда, принимаясь за новое дело, очень полезно обратиться мыслями к такой вот деве или кому-то еще, подобному ей. Раньше это называли святынями, высокими идеалами... Теперь, конечно, все намного проще.

Таррин усмехнулся. Рассеянно повозив пальцем по исцарапанной стенке телефонной будки, он заметил:

— Знаешь, дружище, порой твои слова звучат как чистая фантастика. Невозможно поверить. Но — приходится! Этот взрыв в Акапулько вызвал у нас настоящее цунами. Ты слышишь вопли?

— Чьи?

— О, они доносятся со всех улиц Нью-Йорка. Мне они слышны даже там, где я сейчас стою. Эти люди столько потеряли, Страйкер, столько потеряли!.. Никто не ожидал. Можно подумать, на Уолл-стрит ужасное потрясение, похлеще многих предыдущих. Залихорадило не только мафиозных умников, но и всю чиновничью рать. Сам понимаешь... Для восстановления империи потребуются годы. Но то, что удастся создать, уже не будет походить на прежнее.

— Остается лишь надеяться на это, — вздохнул Болан.

— С тобой все в порядке?

— Конечно. Правда, чуточку душа измаялась... Но думаю, солнце и чудесный пляж помогут быстро восстановиться.

— Ты решил немного задержаться? Что ж, местечко подходящее.

— Как-то мне не нравится твой тон, Липучка.

— Правда? — Таррин удивленно уставился на свое ухмыляющееся отражение в стекле телефонной будки. — А что именно тебе не нравится?

— Я не вижу ничего смешного...

— Ах, ты про это! Да просто я в хорошем настроении.

— Думаю, не стоит его афишировать, даже если у тебя все складывается как надо. Я понимаю — нервы, нервы. Но... береги свою репутацию, Липучка.

— Пошел к черту! Так о чем ты начал говорить?

— Я решил, что моим мозгам пора немного отдохнуть. Пора перетряхнуть все мысли и посмотреть, какие можно сохранить, какие следует проветрить, а какие надо вообще швырнуть на свалку. Что-то состояние моих мозгов меня вдруг стало удручать.

— Надеюсь, это не касается кишок и прочего?

— Нет, — засмеялся Болан, — только мысли, чувства и мое теперешнее отношение к миру.

— Довольно опасное занятие — откупоривать подобную кубышку, — проворчал Таррин. — Вспомни-ка про ящик Пандоры, дружище. Разве забыл, что с ней потом случилось?

— Не знаю я никакой Пандоры, — тихонько огрызнулся Болан. — Да и что мне за дело до нее, когда тут столько обалденных девушек! Если сталкиваешься с ними каждый день, волей-неволей приходится пересматривать свои взгляды. Или ты не согласен?

— Ага, короче, ты...

— Времена меняются, Липучка, — со смехом отозвался Болан. — В конце концов у женщин тоже есть права.

— Ну, разумеется, а как иначе! И ты, насколько я могу, судить, намерен предоставить одной из них...

— Скажем так: я решил максимально изучить вопрос о полном сексуальном равенстве.

— Раскрепощение и все такое, да?

— Ну, если все сводить к этому, то — да, — самодовольно хмыкнул Болан.

— Предстоит серьезная работа, Страйкер. У тебя уже есть подходящая помощница на примете?

— Да как тебе сказать... По самым скромным подсчетам, таких помощниц здесь наберется пять или шесть тысяч.

— Боже мой! Я кое-что, конечно, слышал о прелестях Акапулько, но никогда особенно не верил...

— Придется поверить, Липучка. Жизнь — удивительная штука.

— Ладно-ладно, только не слишком увлекайся... э-э... духовными вопросами. Как бы усердное решение их не отвратило тебя от основного направления твоей деятельности.

— Мне хватит всего пары дней, Липучка. А затем я продолжу свой путь. — Мак глубоко вздохнул, и в этом вздохе прозвучала бесконечная усталость. — На пару дней я исчезаю, а потом дам о себе знать.

— Уж постарайся, парень. Я буду очень ждать.

— Спасибо, Липучка. Без тебя я не сумел бы провернуть это дело.

— Глупости! — сердито фыркнул Таррин и повесил трубку.

— Этот парень, — секундой позже сказал он своему отражению в стекле телефонной будки, — мог бы перевернуть весь мир, если бы ему втемяшилась в голову такая идея.

Лео Таррин не сомневался в этом.

Но Маку Болану он ничего не стал говорить.