Герой Маккензи пренебрегал такими «незначительными вещами», как неравное распределение благ в мире, неравенство происхождения, угнетение одного человека другим.

И Роберт читал и перечитывал эту книгу, пока она не истрепалась настолько, что пришлось купить новый экземпляр. Он хотел походить на Гарлея, стать «человеком чувств» и так же, как Гарлей, беседовать с друзьями на возвышенные темы или, объясняясь в любви девушке, «в слезах склоняться к ее ногам», а потом, в уединении, писать ей письма о священных принципах Добродетели и Чести — непременно с большой буквы.

Со своими товарищами он больше всего любил беседовать о том, что его волновало и тревожило.

«Во мне рано зашевелилось честолюбие, — писал он в письме доктору Муру, — но оно искало выхода вслепую, как гомеровский циклоп из стен своей пещеры. Я сознавал, что положение моего отца обрекает меня на вечный труд. Только два входа в храм Фортуны были открыты для меня: дверцы скаредной бережливости и стезя мелкого хитрого мошенничества. Первый вход был настолько узок, что я никак не мог в него протиснуться, второй же путь был мне всегда ненавистен: встать на него значило унизить и запятнать себя... У меня не было никаких видов на успех в жизни, но я жаждал общения с людьми, обладал природной живостью характера, умением все замечать, обо всем составлять свои собственные суждения. По натуре я был склонен к приступам беспричинной тоски, что заставляло меня избегать одиночества...»

В тесной, убогой комнатке, на втором этаже тарболтонской таверны, собралось шестнадцать молодых ребят. Хозяин отдает им эту комнатку раз в месяц за несколько пенсов. Небогато и угощение: тратить более трех пенсов запрещено уставом.

Да, перед вами не просто друзья, собравшиеся в таверне: это Тарболтонский клуб холостяков. У него есть устав из десяти пунктов, с регламентом заседаний, с точными указаниями, как вести собрания, кого и как выбирать председателем.

Устав написан Робертом Бернсом — главным основателем клуба. В первом пункте говорится, что «клуб собирается каждый четвертый понедельник, вечером, для обсуждения любой предложенной темы, за исключением спорных вопросов религии». Дальше устанавливается, как выбирать тему, как рассаживаться для дискуссии. «Те, кто защищает одно мнение, — садятся по правую руку председателя, противники — по левую его руку».

Регламент строг: оратора нельзя прерывать, иначе — штраф, но каждый имеет право высказаться. Строжайше воспрещается «всякое сквернословие и богохульство, особливо всяческие непристойные и нечистые разговоры...».

О заседаниях клуба и о его делах, как говорится в пункте седьмом, никому разбалтывать нельзя. А если кто-либо из членов клуба разгласит дела клуба «с целью высмеять или унизить кого-либо из сочленов», виновник подвергается «вечному изгнанию» и остальные члены клуба должны избегать какого бы то ни было общения с ним.

Но самым главным пунктом устава был десятый, последний пункт:

«Каждый, кто избирается в это общество, должен обладать честным, искренним и открытым сердцем, стоять выше всяческой грязи и подлости и, не таясь, быть поклонником одной или нескольких представительниц прекрасного пола. Ни один высокомерный, самодовольный человек, мнящий себя выше остальных членов клуба, и особенно ни один из тех низких душой суетных смертных, чье единственное желание наживать деньги, ни под каким видом в члены клуба допущен не будет. Иначе говоря, самый подходящий кандидат для этого содружества — жизнерадостный, чистый сердцем малый, тот, кто, имея верного друга и добрую подругу и обладая средствами, при которых можно прилично сводить концы с концами, считает себя самым счастливым человеком на свете».

Чаще всего в клубе обсуждаются вопросы, предложенные Робертом Бернсом. Сегодня под его председательством идет спор на животрепещущую тему. Он изложил ее так:

«Предположим, что юноша, выросший на ферме, но не владеющий богатством, имеет возможность жениться, выбрав одну из двух девушек. Первая богата, но не обладает ни красотой, ни приятностью в обращении, однако может вести хозяйство на ферме. Другая же во всех отношениях — и внешностью, и разговорами, и манерами — весьма приятна, но никаким состоянием не располагает. Которую из них надлежит избрать?»

В сохранившихся протоколах Клуба холостяков нет ответа на этот трудный вопрос. Неизвестно, кто выступал в защиту брака с богатой девицей, которая умеет хозяйничать, но «не обладает ни красотой, ни приятностью в обращении». Но мы твердо знаем, что думал об этом сам председатель собрания. Возможно даже, что, расходясь после горячих дебатов, члены клуба пели песню Роберта, написанную незадолго до того, — насмешливую песенку о надменной богачке Тибби:

Конечно, у Роберта была на примете девушка в простом платьице, и он писал ей письма в духе «Человека чувств», доказывая преимущества настоящей любви и родства душ перед земными благами.

Увы! На третье письмо девица рассудительно ответила, что сердце ее занято и Роберту надеяться не на что.

А он писал так изысканно о «чувствах, достойных настоящего мужчины и, смею добавить, настоящего христианина». Он так беспощадно разоблачал «низкого червяка», который, говоря женщине, что он ее любит, «на самом деле сосредоточил все свои чувства на ее кармане», так презрительно отзывался о «тупом работяге», который, «ухаживая за девушкой, выбирает, словно на конном рынке, какую потолще и покрепче, чтобы, как мы говорим про рабочую лошадь, хорошо тянула и покорно шла в упряжке».

«Я презираю их грязные, низкие представления о браке, я был бы искренне возмущен собой, если бы думал, что способен так относиться к представительнице пола, созданного для украшения общества. Жалкие дураки! Не завидую счастью того, кто думает, как они. Я же, со своей стороны, мечтаю о совсем иных восторгах с милой моей подругой...»

И на такие письма, достойные лучших умов времен королевы Анны, получить холодный, обидный ответ...

Поздняя осень... Отцу становилось хуже. Теперь всем было ясно, что он тяжело болен: злая чахотка делала свое дело.

В один из особенно тяжелых дней вдруг пришла бумага от хозяина фермы Мак-Люра: он требовал с Вильяма Бернса огромную по тем временам сумму — семьсот семьдесят пять фунтов. Мак-Люр пытался за счет своего арендатора хоть частично покрыть страшные убытки, которые он потерпел при крахе одного из шотландских банков. Америка объявила войну Англии — торговля Шотландии с Вест— и Ост-Индией, куда ходили почти все шотландские корабли, совсем упала: Америка освободилась от колониальных пут, Великобритания терпела поражение. Военная гроза разоряла не только богатых купцов и банкиров, но и вкладчиков банков и владельцев закладных — всяких мелких торговцев, фермеров, хозяев небольших мастерских.