– Да!

– И ты напишешь мне?

– И ты тоже, мамочка, прошу тебя! Сразу же как вернешься.

– Конечно, милый.

– Я думаю, письмо идет дня два.

Мать не могла отвечать; у нее перехватило горло от волнения. Они стояли прямо перед подъездом.

– Благодарю тебя, мама, за чудесный день. – Бедному мальчику было плохо; видимо, он съел слишком много. Он чувствовал сильные боли в желудке, ноги дрожали.

– Ты бледен, – сказала госпожа Дюмон.

– Да нет. – Это была жалкая ложь. Он это знал.

Как кружилась голова! Он с трудом удержался на ногах.

– Мне и в самом деле… – Пробило семь! Они обнялись и заплакали.

– Дитя мое, – всхлипывала бедная женщина.

– Мама, через сто двадцать дней…

– Веди себя хорошо, будь здоров… – И дрожащей рукой она осенила малыша крестным знамением.

Но Пьер вырвался.

– Мама, мне надо бежать, а то меня накажут, – забормотал он. -…Пиши мне, мама, береги Жюли и Белли. – Последний поцелуй, и он исчез.

У ворот он еще раз оглянулся. Он увидел среди сумрачных деревьев маленькую черную фигурку и быстро проглотил слезы.

И все же ему было очень худо. Он неверными шагами вошел в просторный вестибюль… он так устал…

– Дюмон! – крикнул грубый голос. Перед ним стоял унтер-офицер из караула.

– Дюмон! Черт побери, разве вы не знаете, что вы должны были доложить о прибытии?