Но при всей саркастичности, бунтарстве, обидчивости писатель умудряется выдерживать некий баланс справедливости, в том смысле, что не щадит ни других, ни себя: «Жаловаться было не на кого. Я сам, как будто нечистый меня подстрекал, громоздил себе препятствия одно за другим и всё сделал, чтобы они оказались непреодолимыми».

Или так: «Не знаю, как прошла в Ставрополье коллективизация. Я слышал, что как везде. Что в тридцать третьем году люди и здесь вымирали целыми сёлами. Но в сорок первом, когда мы здесь оказались, колхозники жили хорошо… Такого изобилия у крестьян я потом, побывав во многих деревнях, не видел нигде. У всех были свиньи, куры, гуси, утки… Хлеб ели только белый».

Что слышал – то слышал. Что видел – то видел.

И категорически не желал превращать Чонкина в диссидента, потому как это против психологической правды: «Диссидент – это обязательно в какой-то степени бунтарь и почти во всех случаях человек, думающий о себе нескромно. А Чонкин – человек тихий, мирный, исполнительный. Он если и воюет, то только ради исполнения долга, но не из личных амбиций».

Обиды писатель перечисляет при каждом удобном случае. И понять его в большинстве случаев можно – каково было городскому подростку попасть в деревню, где колхозники живут хорошо, а приезжие, не имея хозяйства, вынуждены день за днём питаться кое-как растёртым зерном. Конечно, тут будет и голодно, и обидно.

А годы спустя – оказаться в литературной студии среди тех, кого сейчас именуют «гламурками и гламурзиками», и едва не быть изгнанным прочь ввиду отсутствия свободных мест. Выручило то, что студия обреталась в ЦДКЖ: «– Конечно, если бы вы имели  какое-нибудь отношение к железной дороге… – Я сказал, что имею отношение к железной дороге… Я работаю путевым рабочим на станции Панки».

Конечно, потом пришла слава – и официальная, и диссидентская, но, как в старом анекдоте, осадок остался. Тем паче что писательская среда образцом дружбы и товарищества не была никогда ни в одной стране мира. Разобраться, где обиды справедливы, а где преувеличены, читатель вряд ли сумеет. Но хотя бы узнает, что прощать Войнович тоже умеет, хотя и редко: «Меня травили многие люди. Многие возводили на меня напраслину, клеветали, обвиняли в том, в чём я не был виноват. Некоторые потом говорили, что за давностью лет ничего не помнят. Но искренне извинился только Михаил Семёнович Гус – и, конечно, я ему всё простил. Если бы я был Высшей Инстанцией, я бы искренние угрызения совести считал достаточным основанием для прощения всех грехов».

Кстати, категоричность свою писатель проявляет без учёта идейной принадлежности: и коммунистов прочь гнал, и, будучи уже эмигрантом, их противников, желавших затащить литератора в какой-нибудь другой общий строй.

Такой вот характер. Может, не только по созвучию фамилий за автора романа о мятежных итальянцах принимали?..

«Допускаю, что я недостаточно самокритичен, кажусь себе лучше, чем есть, и отобразил не все свои проступки, недостатки и слабости. Но литература такая штука, что в ней, как бы автор ни пытался себя приукрасить, его истинный облик всё равно проступит сквозь наведённый глянец».

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии:

Библиоман. Книжная дюжина

Культура – лучшая дипломатия

ШЕСТЬ ВОПРОСОВ ИЗДАТЕЛЮ

Издательство «Новый ключ» существует с 1990 года, выпускает духовную литературу, сборники фольклора, поэтические книги. Сегодня у нас в гостях его директор Вадим РАХМАНОВ.

– Название издательства имеет символический смысл?

– Сначала оно именовалось просто «Ключ». Мы выбрали такое название, потому что решили возвращать читателю забытые имена, открывать новинки, создавать книги, адресованные будущим поколениям. Под таким названием работали восемь лет. Тем временем появилось ещё три «Ключа» в разных городах. И перед началом нового века мы решили переименовать издательство в «Новый ключ».

– Что вы уже открыли читающей публике?

– Самой первой была издана работа Н.А. Лосского «Характер русского народа» в двух книгах. А к настоящему моменту выпущено около 400 книг – исторические, философские, детские, поэтические. Главным направлением с самого начала была духовная литература. Одной из первых наших книг стал «Молитвослов», репринтное издание 1915 года. В то время ещё массово не выпускали религиозную литературу, а она была востребована. Этот «Молитвослов» мы восемь раз переиздавали… В 1993 году выпустили альбом «Современная православная икона». Это было первое издание в нашей стране и в мире, представляющее современную иконопись. Никто и не знал толком, что в советское время она существовала… Это издание было выпущено по благословению патриарха Алексия II, и вот что Святейший собственноручно написал на титульном листе книги: «…Альбом свидетельствует, что не оскудела земля Русская на таланты, что по милости Божией Господь посылает Святому Православию талантливых иконописцев, которые продолжают лучшие традиции отечественного иконописания и приумножают их…» Впоследствии мы издали ещё и альбом «Русская религиозная живопись», за что получили письменную благодарность Святейшего Патриарха.

– Поэзию мало кто издаёт, а вы отважились…

– В 1993 году по решению ЮНЕСКО во всём мире отмечалось 250-летие со дня рождения Гавриила Державина. Времена, как вы помните, тогда были трудные, но мы выпустили книгу, включив в неё все сорок семь его духовных од. Так появилась серия «Золотая библиотечка русской религиозной поэзии», в которой вышли сборники «Псалтырь в русской поэзии», «Ветхий Завет в русской поэзии», «Святая земля в русской поэзии», «Христос в русской поэзии». Сейчас готовится очередной том – «Дева Мария в русской поэзии», и мы, несмотря на финансовые трудности, надеемся в нынешнем году его выпустить.

Мы за это время издали книги и малоизвестных, и неизвестных стихов поэтов Николая Тихонова, Владимира Соколова, Бориса Романова, Владимира Пальчикова, Станислава Золотцева, Анатолия Преловского, Бориса Рябухина и многих других, а также коллективный сборник фронтовых поэтов «Я был на той войне».

– Легко ли распространять такие книги?

– Трудно. Когда-то в Москве, недалеко от Трубной площади, был магазин «Поэзия», но тогда был спрос на книги, а сейчас этого магазина нет, и поэтические книги большие магазины у маленьких издательств не берут. Нас перебрасывают к посредникам, которые диктуют свою цену. Неоднократно бывали ситуации, когда такие посредники исчезали, не вернув ни книг, ни денег.

Очень печально, что за Уралом в книжных магазинах серьёзной литературы почти нет. Фольклор, например, якутов или тувинцев должен в первую очередь продаваться там, где живут эти народы. Но нет там ни наших книг, ни местных авторов – некоммерческая литература.