— Ты начинаешь чураться нас, Эскель. Замыкаешься в страданиях и одиночестве. Особенно расстраиваются девочки. Если бы ты нашептал на ушко каждой парочку-другую сахарных галантностей… У нас есть присловие: поспать ночку с куда полезней, чем недельку без. То есть если мужчина способен вообразить такую недельку.
Я ничего не сказал ему ни о манере Рейчел и Лапоньки незамедлительно прерывать мой тет-а-тет с одной из них, ни о моем решении не замечать их обеих, пока та или другая не капитулирует без всяких условий.
Вместо этого я ограничился сердитой отповедью:
— Для меня это деловая поездка, а не романтическая интрижка. К тому же профессиональная актерская игра требует отдачи всех сил.
Я нечаянно подбил ногой камешек, и он зашуршал вниз по склону. Тут же из недр вырвался слепящий белый луч. По сторонам его я различил смутные фигуры вооруженных часовых. Такое доказательство революционной бдительности одновременно и успокоило меня, и разозлило. Эль Торо, прикрыв глаза ладонью, как козырьком, сказал задумчиво:
— Как-то странно думать, что и Смерть переутомляется.
— Значит, моя игра становится хуже? — отозвался я, чутко улавливая даже малейший намек на критику. — Вскоре я уже не буду воспламенять вашу революцию, а уподоблюсь холодным дюзам ракеты, которые, кашлянув, смолкают навеки, смердя гидразином.
— Нет, нет, нет! — возразил он со слишком уж большим жаром. — Ведь даже вчера я восхищался твоим новым номером, воображаемым поединком со стрелком Хантом и президентом Ламаром.
Мы получили достоверное известие, что губернатор Ламар был торжественно утвержден президентом Техаса с довольно-таки неприличной поспешностью. Рейчел-Вейчел тут же сказала, что это возвышение ее папочки предвещает скорую гибель Республики Единственной Звезды. Предсказание это мне показалось довольно сомнительным: если отбросить идиотское отношение к дочери и патологическую страсть к обиранию невидимых пушинок, Ламар производил впечатление человека весьма для техасца проницательного и культурного.
А Эль Торо увлеченно продолжал:
— Этот номер меня просто вдохновил. А что если мы соорудим два чучела — el presidente у el jefe? Внутри каждого какой-нибудь физически сильный и ловкий товарищ будет манипулировать шестом с ненавистной головой. Не говоря уж о дополнительной реалистичности, зрители смогут швырять в них всякой дрянью!
— Недурная мысль, — заметил я, золотя пилюлю. Ведь меткость мексов, которую мне доводилось наблюдать, не оставляла сомнений, что метательные снаряды будут попадать в меня куда чаще, чем в чучела. — Если вы отыщете верный способ, чтобы люди в чучелах могли все время видеть сцену и не падать с нее. И если они будут выполнять мои указания с абсолютной точностью. И если у вас найдется пенопласт или хотя бы папье-маше для голов. И если у вас на примете есть умелец, способный изготовить хорошие карикатурные чучела…
Упоминать, что такой умелец имеется в моем лице, я не стал.
— Хватит если! — запротестовал Эль Торо. — Ты всегда сводишь на нет чужие идеи, особенно когда они означают, что тебе придется допустить на сцену еще кого-то!
Я поглядел вниз на Эль Торо. В первый раз он в моем присутствии позволил себе пусть даже легкое злоехидство. Неужели он всего за неделю заболел сценой? Впрочем, актерская профессия самая заразительная, а тщеславие и любовь к сплетням от нее неотъемлемы. Ну, да для звезды завистники обязательны.
— Вот уж нет, — кротко возразил я ему. — Не я ли предлагал, чтобы сеньориты Ламар и Моралес…
— А я тебе объяснил, почему это невозможно! — парировал он. — Женщины на сцене! Неслыханно! Ну, там в комической или эротической комедии… Но это же серьезная революционная драма!
— Серьезный революционный фарс, — поправил я. — И против твоей великолепной идеи есть одно непреодолимое возражение. Чучела Ламара и Ханта должны отмахиваться от меня шпагами, иначе поединок превратится в кровавое избиение.
— Но мои земляки обожают кровавые избиения! Бой быков, например.
— У быков есть рога, — напомнил я ему.
— Никакое это не препятствие! Вот погляди! — Эль Торо встал в позицию. — В левой руке я держу шест с головой, — продолжал он увлеченно. — Вытянутой правой машу шпагой, прикрепленной к длинной рейке, а перед моими глазами в одежде Ламара прорезано отверстие с однопрозрачным стеклом. Ханта может сыграть Эль Та-сито, — добавил он, назвав мекса, приставленного ко мне телохранителем. (В этот вечер мне удалось от него улизнуть.)
Кто-то засмеялся. (Как оказалось, Гучу.) Да я и сам еле удержался от улыбки, представив себе, как Эль Торо приводит в действие огромную куклу. К этому времени мы уже миновали часовых рядом с выключенным прожектором и шли по длиннейшей штольне, где мне пришлось наклонить голову — таким низким был свод. По сторонам торчали старинные крепежные стойки, поддерживающие чудовищные мегатонны каменных пород.
— Ты говорил про какую-то работу для меня, — напомнил я Эль Торо.
Актерский блеск угас в его глазах. Он кивнул на двух жилистых мексов, старого и еще постарше, которые горбились рядом с Гучу и смотрели на меня с явным страхом. Гучу сказал:
— Эти двое работали в больших вышках, которые тебя интересуют — да и нас тоже. Может, ты испытаешь на них свои гипнотические способности, как тогда на Педро Рамиресе.
Я подошел к ним, изогнув губы в дружеской улыбке. В ушах обоих были мозоли — память о киборгизации. Под лохмотьями виднелись шрамы от многочисленных ожогов — частью белесые, глянцевитые, частью сморщенные, извилистые.
Смерть — не идеальный символ для гипнотизера, хотя рано или поздно она и уводит нас со сцены неотразимым внушением. Мало кому ее присутствие служит надеждой и опорой.
Старика я загипнотизировал, но мне не удалось проникнуть в его заблокированную память, хотя он и начал еле слышно бормотать нараспев нечто нечленораздельное в том же ритме, как две строки "долбят и бурят", которые мне удалось выжать из Педро Рамиреса. И даже когда я приказал ему уснуть, бормотание это не прекратилось.
Быть может, более старый старик, находясь ближе к смерти, не так боялся меня. А то и испытывал некоторое любопытство. Как бы то ни было, он смотрел на меня смело, а когда я задал ему вопрос о его работе в больших вышках, его губы начали быстро артикулировать слова.
Но без единого звука, а читать по губам среди нас не умел никто, включая Эль Торо.
Мне удалось разблокировать центр речи в его мозгу, но не голосовые связки и легкие. Возможно, его подсознание слишком буквально истолковало предыдущий гипнотический приказ — например,"Помалкивай!" Слова он формулировал, так как хотел этого, но издать хоть звук был неспособен.
И тут на меня снизошло вдохновение. Я негромко сказал ему:
— Когда я прикажу "давай", Федерико, ты будешь делать то, что делал, когда работал в больших вышках. Делай все точно, как тогда, но к следующему действию переходи, только когда я скомандую "дальше". Начинай от входа в вышку. Давай!
Он согнулся еще больше, так как мышцы его торса и ног напряглись словно под тяжестью ошейника, и сделал три шага по прямой.
— Дальше! — сказал я, когда четвертый шаг привел его вплотную к крепежной стойке.
Федерико повернулся на девяносто градусов и остановился, с боязливым почтением глядя в пустоту. Затем расставил ноги, раскинул руки, расслабил кисти и широко открыл рот. Я решил, что это означает медицинский осмотр или обыск, причем последнее много вероятнее.
Он повернулся в исходное положение. Гучу ловко провел его мимо стойки, мы пошли следом. Жутковатое зрелище под низким сводом в тускло освещенном мертвом лесу крепежных стоек.
Следующее "дальше!" я произнес после его пятого шага. Он остановился и расслабился, одной рукой словно бы легонько держа что-то на уровне плеча. Какой-то инструмент, решил было я, но старик не сделал больше ни единого движения и весь как-то апатично обвис, и мне стало ясно, что он держится за что-то, чтобы легче было стоять.