Рык Тайманова заглушил мою речь. Вне себя от ярости он отдал какой-то приказ, и только тогда я сообразил, что от успеха и водки забыл про осторожность.

Не успел я хотя бы увеличить мощность моего экзо, как со всех сторон в меня вцепились бесцеремонные руки. Жесткое ребро ладони умело рубануло меня по шее между шлемом и плечевым поясом, парализовав нервную систему, хотя, к счастью, и не перебив позвоночник, как я было вообразил. Затем Тайманов, скалясь, словно озверевший медведь, достал кусачки с деревянными ручками и перекусил все проводки между батарейками и моторчиками.

Меня подхватили на руки и унесли через улицу в старинную тюрьму Амарильо-Кучильо, а там сняли с меня экзо и сунули мне под нос два извлеченных из моей сумки молниевых пистолета как доказательство, что я по меньшей мере профессиональный убийца. При этом меня так встряхивали, что я не сомневался, что шею мне все-таки незамедлительно сломают.

После чего меня приторочили к столу — предосторожность совершенно излишняя, — и страховидный черношерстный полковник Болбочан, куривший ядовитейшую толстенную сигарету, принялся допрашивать меня про адский план Циркумлуны захватить Россию и (хотя этому он, видимо, особого значения не придавал) всю остальную Терру. Он требовал, чтобы я признался, как мне удалось тайком выбраться из "Циолковского", какие конкретные инструкции по устройству диверсий и террористических акций были мне даны и какие еще дьявольские замыслы лелеет экипаж "Циола".

Насколько я понял, прикованные к земле медведи-русские не могли просто взять космолет штурмом, однако воспрепятствовали его взлету.

Тщетно я твердил, что сошел с "Циола" в Далласе, после чего всецело посвятил себя разжиганию бунтов, выгодных для России. Тщетно я заверял полковника, что русские циркумлунцы — люди очень милые, что они не составляют там и половины населения и не только не питают черных замыслов против земной России, но даже особого интереса к ней не испытывают. Тщетно я втолковывал ему, что я живу не в Циркумлуне, а в люмпенпролетарском Мешке и вообще безобидный актер.

Едва выяснилось, что отвечаю я не так, как требуется Болбочану, меня начали систематически избивать резиновыми дубинками. Невыносимейшее унижение и мучительнейшая боль! После событий в патио Ламара меня терзал страх, что стоит мне еще раз на Терре лишиться своего экзо, как я тут же сойду с ума, но физические муки, которые я испытывал, заставили меня забыть этот страх. Непрерывно оглушаемый ударами, я был не в состоянии сочинить историю, которая хотя бы на время удовлетворила полковника. А боль не давала мне извлечь утешение из философской мысли, что Смерть обязана ознакомиться со страданиями.

От меня вдруг потребовали назвать имена сообщников — тех, кто затаился на борту "Циола", тех, кто прокрался на Землю вместе со мной, а главное, совсем уж гнусных тварей — земных коллаборационистов, сотрудничающих с русско-циркумлунекими дьяволами.

Промолчать мне помогли лишь еще не выбитые из меня остатки логического мышления: если я выдам Мендосу и остальных членов нашей труппы, мне это ничуточки не поможет. Тем не менее я вскоре назвал их всех, только бы приостановить пытку, но тут Черный Болбочан вдруг замолол чушь о "лунных чудовищах", которыми спутниковые русские планируют наводнить Сибирь. Может, я — лунное чудовище?

Когда же он обрушил на меня град еще более нелепых вопросов о "марсианских жуках", якобы способных сожрать всю растительность Терры, в помещение влетел галопом седошерстный генерал Кан и поднял ладонь — распоряжаясь, наверное, чтобы были применены другие, более утонченные пытки.

Но я так и не узнал, какие именно, ибо в тот миг меня изнутри обволокла бархатная чернота и погрузила в неизмеримые глубины.

Когда я пришел в сознание, а вернее, когда сознание пришло ко мне — чего лично мне совсем не хотелось, — выяснилось, что я лежу в гробу, который заколачивают.

Стук молотков пробудил все привычные боли, а также и совсем новые. Из новых же мучительней всего был леденящий холод.

Я решил, что стучат десять молотков, и шляпки гвоздей жмутся друг к другу, как жемчужины на нитке.

Я знал, что все еще нахожусь на Терре, ибо Сила Тяжести пребывала со мной и в гробу. Меня глубоко возмутило, что Сила Тяжести действует даже в гробу, это же нечестно! Уж, казалось бы, смерть принесет освобождение от этой пакости, так нет же! Но чего и ждать от безжалостной и беспощадной Терры?

Я приказал глазам открыться, чтобы узреть непроницаемый мрак вокруг. Что он непроницаем, я был уверен — ни проблеска света не просачивалось сквозь мои сомкнутые веки.

Тем более отяжелевшие, слипшиеся веки отказывались разомкнуться. Еще одно доказательство, что я действительно мертв.

Решение загадки, почему и мертвый я ощущаю боль, я решил отложить на потом. Как-то не хотелось признать, что ад все-таки существует.

Положение следовало оценивать философски: невыносимый холод, абсолютная темнота… Что ж, я в гробу. Ну, а в гробу должно быть холодно и темно. И гробы предназначены для того, чтобы их забивали (хотя с этим гробом возятся просто невыносимо долго!).

Главное же, чего ты ждешь от гроба, если окончательно не разуверился в порядочности человечества, так это внутренних размеров по мерке, что в моем случае означает длину примерно в десять футов, ширину — в два, высоту — в полтора. А если человечество еще и сострадательно, то гроб внутри обивают — предпочтительно стеганым шелком.

Мой гроб ничем внутри обит не был и явно по мне не подгонялся. Судя по адским мукам, которые я испытывал, длина, ширина и высота гроба все равны были четырем футам плюс два-три дюйма. Моя голова на согнутой шее упиралась в нижний угол, сила тяжести вжимала мою спину в жесткое дно, покрытое сеткой трещин, словно пол патио президента Ламара. Ноги у меня были задраны, ступни засунуты в верхний угол ящика напротив головы.

Да, моим гробом был простой ящик, пошлый куб! И хватит им стучать по нему!

Затем мне пришло в голову, что меня, героя Революции Согбенных, полагалось бы положить в гроб при всем параде: в экзоскелете, с по меньшей мере двумя золотыми медалями на груди — вторая с надписью: "Сверхзаслуженный социалистический актер".

Но экзоскелета на мне безусловно не было, а был только зимний костюм, причем распахнутый, и этим отчасти объяснялось, почему я так сильно мерз.

Я попытался припомнить, что предшествовало моему положению во гроб. Согласно первой гипотезе меня швырнуло в Суперскважину Чокнутого Русского, я шлепнулся на пуховую перину в километр толщиной и оказался в Царстве Мертвых, администрация которого распорядилась, чтобы меня засунули в этот позорный ящик, а крышку забили в наказание за то, что я посмел изображать Смерть в мире людей наверху.

И крышку все еще забивают.

Однако многие факты не укладывались в эту гипотезу. Начать хотя бы с того, что Суперскважина Чокнутого Русского была заполнена расплавленной магмой, испускающей фиолетовое свечение.

Я попытался разработать другую теорию, но стук молотков не позволял сосредоточиться. Он становился громче и громче, непереносимей и непереносимей.

Затем сознание вернулось в мое тело, обнюхивая его, точно упрямый зверь. Обнюхало меня от головы до пальцев на ногах, от ступней до подушечек пальцев на руках. Потом потыкалось мне в шею, прыгнуло внутрь черепа и свернулось там, широко раскрыв глаза, насторожив уши и все нюхая, нюхая.

Я оказался в том же самом положении, что и раньше, с одной только чудесной разницей: молотки перестали стучать. Я все еще ощущал широчайший спектр болей, но ощущал их в тишине. Те, кто колотил по гробу, ушли.