— Не знаю… Но Суготину нужен был именно такой человек: далекий от любой политики, не способный на подлость. Немножко 'дивный'. Ведь документы эти проклятые — бомба под самого Суготина, при желании из них можно состряпать ему уголовную статью, и не одну. Ну, и другие условия: живет Квашнин один, жена умерла восемь лет назад, дочери замужем. К тому же человек он аккуратный, ответственный.

Макс помолчал немного, потом продолжил:

— Эти парни из прокуратуры, как фамилию узнали, за полдня все о старике выяснили. Кстати, его действительно за глаза называли 'Лешим'. Он с молодости носит длинные волосы: прикрывает порванное ухо. Пацаном в войну воровал уголь с проходящего состава. Зацепило какой-то проволокой, хорошо, что голову не снесло… Лохматый, лесник — получается леший.

— А я-то зачем вам нужен? — Поинтересовался я. Мне, конечно, очень хотелось убраться на пару дней из города. Но не хотелось связываться со всякими губернаторскими тайнами.

— Ну, как тебе сказать. — Макс пожал плечами. — Во-первых, вы знакомы. Во-вторых, раз ты — представитель прессы, то, с точки зрения старика, от него ничего тайного и противозаконного не потребуют. В-третьих, ты в чем-то на него похож. У тебя тоже никогда не будет домика на 'Папиных дачах'. Хотя знаешь ты про сильных мира сего более чем много. Но молчишь.

— И когда едем?

— Сейчас. Внизу машина ждет. Мчимся на аэродром. Иначе — Квашнин к похоронам не успеет.

'Папа' ради поиска документов ничего не пожалел. Выделил спецвертолет. Макс, как только сел на скамью, сразу отрубился. А я еще долго думал: съехидничал Макс или нет, говоря, что у меня никогда не будет домика на 'Папиных дачах'. Странно, я ему не рассказывал о том, почему мы расстались с Лялькой, но он дословно повторил мою фразу.

В четыре утра мы приземлились в Усть-Уйске. Бравые ребята из прокуратуры вытащили из постели местного председателя охотничьего общества. Выяснили, где у Квашнина заимка. Потом пилоты долго 'выцеливали' прогалину в тайге рядом с охотничьей избушкой. Кое-как спустились.

Лопасти вертолета не успели остановиться, как из кустов на нас выскочили две здоровущие собаки. Они облаивали вертолет до тех пор, пока на полянке не появился старик в выгоревшей 'энцефалитке'. Я вежливо поздоровался с Сергеем Сергеевичем, потом Макс отвел его в сторону, сказал несколько слов. Старик побледнел, кивнул головой:

— Хорошо. Только соберусь полчаса у меня есть?

— Да, конечно.

Квашнин с собаками растворились в кустах, а я, чтобы размяться пошел к реке. На небе таяли рассветные облака. Березняки на том берегу были нежно-зеленые, словно укрытые мерцающей вуалью. Ельники, наоборот, — темные, почти синие. На все лады заливались птицы. Под ноги мне попалась россыпь подснежников, и я собрал маленький букетик. Для мамы. Как жаль, что ей не доведется подышать этим, напоенным лесными ароматами, воздухом!

Потом Макс крикнул меня, я бросил последний взгляд за реку. А что, если взять отпуск и отправиться куда-нибудь сюда? Конечно, у меня никогда не будет домика на 'Папиных дачах'. Но заимка на реке Уй или на реке Шиш — это вполне реально…

Семь конфет

— Не, Макс, ты не понимаешь. Я не жалуюсь. Просто тесно мне…

Цвели яблони. Над импровизированным мангалом из кирпичей курился сизоватый дымок. Мы пили пиво и неспешно беседовали.

Женщины — моя мама и Айвиэль, с которой у нас наконец-то стало что-то получаться — закрылись в дачном домике, заявив, чтобы до обеда мы на кухню — ни ногой. На нас, мужчин, была возложена обязанность приготовления шашлыка. От запахов жарящегося на углях мяса в желудке слегка посасывало. Правда, мы удушили "сосуна" первой же бутылкой пива из выданных мамой "чтобы мы пока не скучали". Верно говорят: ожидание праздника порой приятнее самого праздника. И дача, если к ней правильно относиться, все-таки — великая вещь.

Но на меня почему-то напала меланхолия. Макс тоже не прочь пофилософствовать под пивко:

— У тебя в руках — газета. Сам же говоришь, что тебя почти не правят. — Макс наклонился, пошевелил шампуры. — Ты можешь транслировать читателям любые мысли. Сколько у вас тираж? 50 тысяч? Если каждую газету читают двое-трое, то это уже 10–15 процентов населения. Включая грудных младенцев и тех, кто вообще ничего не читает. Ты представляешь, какая это сила?

— Ха! Ты еще про четвертую власть скажи, — хмыкнул я. — Слышали, и не раз. Понимаешь, Макс, меня не правят не потому, что я очень уж хорошо пишу, а потому, что я знаю правила игры и стараюсь их не нарушать.

— Какие правила? Ну, антиправительственные призывы и все такое прочее, подозреваю, тебе самому ни в одно место…

— Мнение редактора о том, что нужно читателю. Ну-ка, подержи стакан.

Я, преодолев сопротивление наших дам, прорвался в дачный домик. Достал из сумки диктофон.

— Вот, Макс, конкретный пример, — сказал я, включая мою "писалку". Храню эту кассету уже пару месяцев, хотя давно пора стереть. В-общем, брал интервью во время рейда с ГИБДДешниками. Послушай, потом скажешь, что думаешь.

"Конечно, ГИБДД — не "убойный отдел", вам, журналистам, о нас писать скучно. Только все равно у нас работа с людьми. Иногда на такие человеческие комедии наталкиваешься… Вот было однажды…"

Несколько секунд — шорохи, кашель, щелчки. Это, помнится, капитан Рассохин лазил в "бардачок" за сигаретами, закуривал, смотрел на часы. Потом — снова его голос, почему-то вдруг слегка охрипший:

"Водитель, молодой белобрысый парень, сам вызвал милицию. И теперь сидел на подножке своего "ЗИЛа" весь какой-то пришибленный, испуганный. Он и сам, наверное, не знал — виноват или нет. Вроде ехал аккуратно. Спать хотелось, конечно, зверски, четверо суток рейса, хотелось скорее домой, вот и гнал всю ночь, чтобы сначала домой заскочить, своих порадовать, а к семи — на базу. Вырубался на ходу, поэтому, когда в город въехал, вообще скорость сбросил. Но все равно не уберегся… Там, где возле школы старые деревья растут вплотную к дороге, где по обочинам — тень такая, что ничего не разберешь, под колеса вдруг вывалился мужик. Словно из ниоткуда появился. Так что и ни затормозить не успеть, ни отвернуть… Вот и мучился парень: а вдруг он и вправду на миг "вырубился", и менты чертовы решат, что он виноват, и тогда — прости-прощай все, что есть в жизни. Срок, может, и условный дадут, хотя вряд ли, мужика же он насмерть задавил…

А я тогда еще старлеем был. Отправили на ДТП. Спать, помню, тоже зверски хотелось. И все никак я к этим трупам привыкнуть не мог. Груженый "ЗИЛ" — это тебе не иномарка какая. Машина проехалась по трупу правыми колесами — всеми тремя, все — в кашу. Но работать — то надо… Описание места происшествия, тормозной след, положение тела, вещи потерпевшего… Волокита. Я писал, а сам прикидывал: не мог водила задремать за рулем. Буквально метров за сто до места аварии он свернул с главной дороги в улочку, идущую мимо школы. Если бы спал — не свернул, в поворот бы не вписался. Парень вроде трезвый, хотя на комиссию надо будет отправить. Почему поздно тормозить начал? Если мужик, как он говорит, выскочил из-за деревьев, то, правда, до самого столкновения мог его не видеть… Можно со спокойной душой дело закрывать. Родственникам сообщить — и порядок.

У потерпевшего в карманах паспорт — еще советский, немного денег и кулек с конфетами. Дорогие конфеты, московская шоколадная "Белочка". Семь штук. Видно, зашел в магазин, купил сто грамм. А еще пьян он был, без экспертизы понятно — от трупа разило, как от пивной. Одет не шикарно — обычный спившийся работяга… Ну и чет с ним, с этим делом, баба с возу, как говорится…

Наутро я, хоть и не моя это обязанность, пошел к родным погибшего. Адрес по прописке — в двух шагах от моего дома. Трудно, что ли? Зачем кого-то еще гонять: прописан мужик в частном секторе, телефона нет, а так — сразу дать родственникам на подпись все бумаги об отказе от возбуждения да и закрыть дело.