– Что вы делаете? – крикнул он повелительно. – Немедленно уходите под нижнюю кромку.

Девушка стремительно обернулась, и темные большие ее глаза вспыхнули гневом.

– Пассажир, вернитесь на свое место!

– Как бы да не так! – взревел полковник. – Если я попал на борт вашего деревянного изделия, я тоже отвечаю за тех, кто со мною рядом. Отдайте управление, девчонка несчастная.

– Пассажир, идите на место, – уже более миролюбиво ответила летчица. Машина вдруг провалилась вниз сразу на несколько десятков метров, и второй пилот в панике отнял руки от штурвала.

– Спокойнее, Сенечка, – язвительно заметила она, – иначе после посадки отведу тебя к невропатологу. Причем самолично.

«Аннушка» полезла вверх, и стрелка высотомера вернулась в прежнее положение.

– Откуда вы взяли, что надо вниз, – не оборачиваясь, но еще более миролюбиво спросила она у Страхова. – В горах уходить под нижнюю кромку облаков – верная возможность сыграть в ящик. А это не входит в мои планы. Вот перепрыгнем пыльную бурю, и все будет в порядке.

– А если движок захлебнется, что тогда? – огрызнулся Страхов.

На губах летчицы появилась неопределенная усмешка.

– Тогда, по всей вероятности, мы будем этот разговор завершать в раю, – совсем некстати улыбнулась она.

Натужно гудя мотором, самолет лез все выше и выше. Постепенно стала редеть коричневая мгла, над ее верхней кромкой проступило голубое небо. Спокойным голосом летчица посылала на землю отрывистые слова:

– Вас поняла… небо вижу… все в порядке. Страхов, оглянувшийся назад, коротко сказал:

– Там, кажется, беременную пассажирку тошнит.

– Обождет, – грубовато ответила летчица, – от этого еще никто не умирал.

Пыльная буря оставалась позади, и даже мотор гудел теперь веселее. Впереди с большой высоты уже отчетливо просматривались контуры города, омытого морем, здание аэровокзала и самолетные стоянки аэродрома. Теряя высоту, АН-2 заходил на посадку со стороны моря. Бежала навстречу серая бетонка, и вот колеса застучали по ней. Подпрыгивая, «аннушка» зарулила на стоянку.

Борттехник раскрыл дверь и коротко объявил всем находившимся в самолете:

– Рейс окончен, товарищи пассажиры.

Страхов спустился на землю последним, но сразу отстал от своих соседей. Что-то его тяготило, мешало ускорять шаги, и он прекрасно знал что. Хотелось еще раз посмотреть на молодую строптивую летчицу. Он обернулся и увидел, что женщина, покинув фюзеляж АН-2, стоит под винтом самолета и держит руками конец холодной лопасти. И смотрит ему вслед. И тогда он решительно направился к ней. Летчица нисколько не удивилась, и можно было подумать, что она знала: по-иному быть и не могло.

Он приближался медленно, но твердо, и когда оставался последний шаг, она бросила лопасть винта и головой ткнулась в его пропылившийся китель. И было непонятно, смеется она или плачет. Он только видел вздрагивающий от налетающего ветерка «конский хвост», хотел погладить ее по голове, но не осмелился.

– Спасибо вам, – тихо проговорила женщина.

– Вот как! – усмехнулся Страхов. – Сначала окрик – убирайтесь на свое место, а потом спасибо. Да за что же?

Она подняла голову:

– А за то спасибо, товарищ полковник, что помогать мне кинулись. Я ведь по-настоящему растерялась от того, что первый раз в пыльную бурю попала. А когда увидела вашу Золотую Звездочку и значок летчика первого класса, сразу злость и уверенность пробудились. Но зачем вы под облако советовали мне уходить? Вот чудак! В горах этого делать нельзя – погибель.

Страхов охотно признался:

– А ведь я в горах никогда не летал, тем более на АН-2. Я в войну ИЛы пилотировал. А на них, если в плохую погоду попал, лучше к земле прижиматься, потому что в облаках всегда столкнуться с соседом боишься.

– Когда это было? – задумчиво спросила летчица.

– С сорок третьего и до конца войны. Она как-то печально улыбнулась:

– В ту пору меня и на свете не было. Меня в конце сорок пятого в детдом подкинули. Родителей своих не знаю, да и видеть их не хочу, – произнесла она жестко. – А в детдоме задумались, как назвать, и назвали Валентиной Ивановной. А фамилию Мошкина дали.

– Ошиблись, – тихо рассмеялся полковник. – Вы не Мошкина, вы – Соколова. Вы сегодня одержали такую победу, что по такому поводу не грех из бутылки шампанского выстрелить.

Темные глаза Валентины прищурились: – Что же, я не возражаю. Приглашайте!

От ярко освещенного в южной ночной темноте аэровокзала городок, где обитали летчики и техники авиаотряда, находился не более, чем в километре. Ночных рейсов было мало, и гул двигателей лишь раз прорезал тишину за то время, пока Страхов и его спутница прошли это расстояние. С гор потянуло холодом, и ее острые плечи под узкими форменными погончиками зябко вздрогнули. У пятиэтажного крайнего дома Валентина остановилась и кивнула на светившееся окно.

– Муж дожидается, – сказала она вяло. – И опять пьяный, наверное. С тех пор как пошел работать в службу быта, пьет почти каждый день.

– А это ничего, что в такую поздноту я с вами, – смутился Страхов.

Она засмеялась:

– Неужели вы думаете, что меня по ночам всегда мужчины провожают? Эх, Павел Николаевич, сегодня у меня день особенный. Первое, можно сказать, летное происшествие в жизни пережила.

Она умолкла, и за этой ее неоконченной фразой полковник уловил оставшиеся недосказанные слова и без труда понял, что они, эти слова, были бы о нем.

И окончательно растерявшись, продолжая глядеть на это ярко освещенное окно, он тихо спросил:

– А вы с ним живете дружно?

– По всякому, – с вызовом ответила Валентина.

В темноте он не видел ее глаз, только по голосу понял, насколько она печальна. И, поддаваясь ее печали, подумал полковник о своей нескладной жизни. Страхов женился в конце войны прямо на фронте на полковой радистке Вере Полозовой, но она умерла от тяжелой неожиданной болезни, оставив у него на руках пятилетнего Сережку. Через несколько лет он женился снова на бойкой зеленоглазой сотруднице концертного гастрольного бюро, но она оказалась весьма вероломной и не однажды предавала его, находившегося в бесконечных командировках. В конце концов они разошлись, и с тех пор, вот уже около десяти лет, он жил одиноко, потому что сын вырос, окончил геодезический институт, женился и уехал на Дальний Восток.