С фешенебельной авениды Копакабаны я свернул в сторону и, пройдя метров 300-500, увидел сколоченные из фанеры и кусков жести лачуги. Официальная статистика сообщала, что в этих трущобах ютится пятьсот тысяч человек из трех миллионов жителей Рио. Разумеется, ни электричества, ни водопровода в этих лачугах нет. Глядя на женщин, согнувшихся под тяжестью бидонов с водой,- ее приходится тащить по крутому стометровому склону,- глядя на полуголых мальчишек, копающихся посреди захламленных улиц, я вспоминал рекламные проспекты, восхваляющие "витрину Бразилии". Нет, на красочных панорамах с видами великолепного города не было ни безработных на пляже, ни женщин с бидонами на голове, ни жалких лачуг...

Филантропические общества Рио время от времени проводят сбор пожертвований, любительские и профессиональные спектакли, лотереи в фонд помощи неимущим. Я задумался над этим словом, с которым я и мои сверстники знакомы лишь по литературе. В дореволюционной России тоже устраивались концерты, базары, лотереи в пользу "недостаточных" студентов, приютских сирот, голодающих крестьян из губерний, пораженных засухой. И вот сейчас мы уже не в книгах, а лицом к лицу встретились с этими страшными уродствами капиталистического бытия. Как бы ни старались художники-декораторы приукрасить фасад Рио, который во всех туристских проспектах афишируется как "райская страна", никакие ухищрения не могут скрыть нищеты рабочих кварталов, изможденных малышей, которых родители вынуждены посылать на фабрики и заводы, толпы крестьян, бежавших в город в поисках работы и хлеба из выжженной солнцем пампы.

Райская страна? Да, но не для всех. Под созвездием Южного Креста, сияющего в небе Бразилии, тысячи и тысячи тружеников лишены работы, хлеба, крова.

Очень многое кажется необычным советскому человеку, впервые приезжающему в Рио. На улицах можно увидеть много людей, фланирующих босиком. Национальная мода? Нет, объяснил нам переводчик. Обувь, импортируемая зарубежными фирмами, стоит дорого, она недоступна рабочим, мелким служащим, крестьянам. Статистики подсчитали, что 45 процентов населения Бразилии отказалось от обуви как от недоступной роскоши...

В один из выходных дней мы отправились на представление местного цирка. Автобус долго колесил по окраинам и, выбравшись наконец из лабиринта узких улиц, выехал за город. Нас несколько удивила такая отдаленность цирка от центра. Переводчик объяснил, что специального помещения для цирковых выступлений в Рио нет, поэтому пришлось установить шапито за городской чертой. Когда автобус остановился, мы не сразу заметили сбитый из фанерных щитов "барабан"- шапито с прохудившимся брезентовым куполом, высота которого не превышала шести метров. Над фасадом тускло мерцала лампочка.

У входа нас встретил хозяин цирка. Один из наших артистов извинился за невольное опоздание.

- О, пусть сеньоры не беспокоятся,- ответил владелец шапито.- Мы начнем представление, когда соберется публика.

Но публика почему-то не собиралась, в зале было не более ста зрителей. Наконец, заиграла радиола - дела в цирке идут неважно, содержать оркестр невыгодно,- и на арену, диаметр которой не превышает семи метров (при общепринятом стандарте тринадцать метров), вышли первые исполнители. Мы заметили, что на манеже не было даже опилок - рваный брезент, такой же, как и на куполе, положен прямо на песок. Не было и униформистов, их обязанности выполняли сами артисты, одетые в грязные поношенные костюмы. Бесспорно, артисты работали в хорошем темпе, номера чередовались один за другим, в программе были представлены многие жанры. Одного лишь не было в представлении - праздничной атмосферы веселья и красоты, без которых немыслимо цирковое зрелище.

После спектакля бразильские коллеги пригласили нас за кулисы. Впрочем, едва ли можно назвать кулисами тесные вагончики, которые одновременно служат артистам и местом для переодевания перед выходом на манеж, и жильем. Завязался разговор за традиционной чашкой кофе. Хозяева забросали нас вопросами о жизни и условиях работы советских артистов. Вопросов было столько, что едва ли хватило бы короткой бразильской ночи, чтобы ответить на них. Мы пригласили своих коллег приехать на наше представление и потом продолжить дружескую беседу.

Вскоре они посетили нас. Стадион, как всегда, был заполнен - ни одного свободного места, и директору нашей группы стоило немало трудов, чтобы разместить наших гостей. Представление произвело на них большое впечатление. Они с одинаковым энтузиазмом отзывались и об исполнительском мастерстве советских артистов, и о наших нарядных костюмах, выполненных с большим вкусом.

- Вы, вероятно, очень богаты, если можете позволить себе такую роскошь,- сказал один из бразильских артистов.

Богаты ли мы? Да, конечно. В ту минуту я вспомнил по аналогии один эпизод, который описан в книге о великом советском летчике Валерии Чкалове.

Это было в середине 30-х годов, когда Чкалов совершил рекордный для того времени перелет из Москвы в США через Северный полюс. На аэродроме советского летчика обступили американские журналисты.

- Мистер Чкалов, вы очень богаты?- спросил один репортер.

- Да, да,- ответил летчик.

- Какой же суммой исчисляется ваш капитал?

- Сто восемьдесят миллионов.

Репортер оторопел:

- Долларов или рублей?

- Ни то, ни другое, 180 миллионов, весь советский народ работает на меня, как и я на него. Вот мое богатство,- ответил летчик.

Это чувство переживали и мы, рассказывая бразильским друзьям о своей работе и жизни. Слушатели были поражены, когда узнали, что в СССР есть специальное училище циркового и эстрадного искусства, в котором будущие артисты не только обучаются бесплатно, но и получают стипендию, а после учебы их безвозмездно снабжают реквизитом, костюмами, аппаратурой для работы, что в Советском Союзе строятся оснащенные современной техникой фундаментальные здания цирков, что государство предоставляет артистам, как и всем трудящимся, бесплатно квартиры, предоставляет оплачиваемый отпуск и путевки в санатории.

Словно сказку из "Тысячи и одной ночи" слушали бразильцы этот рассказ.

- Нам и во сне такое не снилось,- с грустной улыбкой заметил один из слушателей.

Общаясь изо дня в день с бразильцами, мы убедились в их большой симпатии к нашему народу, к его достижениям в экономике, культуре, науке и искусстве.

Незадолго до отъезда из Рио импрессарио пригласил нас посетить знаменитый пляж Копакабана. Мы приняли приглашение, соблазнившись отдыхом на берегу океана. Захватили с собой и Гошу.

Любезность импрессарио оказалась, однако, не совсем бескорыстной, как мы это потом поняли. Стояла изнурительная жара, и "весь Рио" был на пляже. Появление медведя, ставшего любимцем публики, произвело шумную сенсацию. Гоша с удовольствием забрался в воду, долго кувыркался в пенистых волнах, а потом, выбравшись на берег, играя, совершил каскад трюков, которые привели в восторг окружающих его зрителей. Фоторепортеры, которые, надо полагать, не случайно оказались тут, засняли купающегося Гошу. Его импровизированное выступление передавалось по телевидению.

                                                     Расклеив афиши, Гоша с интересом изучает их. Кадр из фильма 'Косолапый друг'

Гастроли в Южной Америке подходили к концу. А через несколько дней мы с Гошей должны были во Франции начать сниматься в кинокомедии "Медведь". Он - в качестве исполнителя главной роли, я - в качестве дублера одного из артистов.

Жарким июньским днем мы начали грузиться в два самолета - пассажирский и грузовой. У всей нашей группы было хорошее, радостное настроение по вполне понятным причинам: мы дружно и хорошо поработали в Южной Америке, дав за срок немногим более трех месяцев сто восемь выступлений, на которых побывало около миллиона зрителей. Мы успешно пропагандировали наше советское искусство, нашу советскую жизнь. А сердце радовала скорая встреча с Родиной. Вдали от Родины, с невообразимой, невероятной остротой начинаешь чувствовать, как тебя тянет родная земля. Недели через две "музейное" настроение, как бы ни была экзотична страна, проходит бесследно, и хочется скорей домой - одно чувство заполняет сердце.