— На улицу Ла-Ферм в Нейи. Я покажу, где остановиться.

Он чуть было снова не заснул в машине, а без пяти минут пять попросил шофера остановиться возле уже знакомого ему бистро. На террасе никого не было.

Вдали он заметил силуэт толстого Торранса, который ходил взад и вперед по теневой стороне улицы. Мегрэ расплатился с шофером и, облегченно вздохнув, уселся за столик.

— Что вам подать, месье Мегрэ?

Конечно, пива! Его так мучила жажда, что он мог бы залпом выпить пять или шесть кружек.

— Он больше не приходил?

— Кто? Дантист? Нет. Сегодня утром я видел его мать. Она шла по направлению к бульвару Ришар-Валлас.

Скрипнула калитка. Появилась маленькая суетливая женщина и зашагала по тротуару напротив. Мегрэ заплатил по счету и догнал ее уже у самого Булонского леса.

— Мадам Эжени?

— Что вам от меня надо?

Обитатели дома в Нейи были не слишком-то любезны.

— Поговорить с вами минутку.

— У меня нет времени на разговоры. Дома еще полно работы.

— Я из полиции.

— Ну и что с того?

— Мне нужно задать вам несколько вопросов.

— А я вам обязана отвечать?

— Конечно, так было бы лучше.

— Я не люблю полицию.

— Это ваше право. А ваших хозяев вы любите?

— Оли просто гады.

— Старая мадам Серр тоже?

— Она настоящая гадюка.

Они подошли к остановке автобуса. Мегрэ поднял руку и помахал свободному такси.

— Я отвезу вас домой.

— Не очень-то мне хочется показываться в обществе шпика, но придется воспользоваться случаем. — И она с достоинством уселась в машину.

— В чем вы их упрекаете?

— А вы? Почему вы суете нос в их дела?

— Молодая мадам Серр действительно уехала?

— Да уж, молодая! — сказала она с иронией.

— Ну, назовем ее невесткой.

— Да, уехала. Баба с возу — возу легче.

— Она тоже была гадюка?

— Нет.

— Вы ее не любили?

— Она вечно рылась в холодильнике, и к обеду оттуда исчезала половина из того, что было приготовлено.

— Когда она уехала?

— Во вторник.

Они пересекли мост Пюто. Эжени постучала в стекло шоферу.

— Остановитесь здесь. — И, обращаясь к Мегрэ, спросила: — Я вам еще нужна?

— Могу я на минутку подняться к вам?

Площадь была многолюдная. Служанка сразу направилась в проход справа от какой-то лавочки, потом стала подниматься по лестнице, где пахло помоями.

— Вот бы вы им сказали, чтобы они оставили в покое моего сына.

— Кому сказать?

— Да здешним шпикам. Они все время к нему придираются.

— А что он делает?

— Работает.

— Где?

— А я почем знаю? Но только квартира у меня не убрана. Не могу же я целый день заниматься уборкой чужой квартиры да еще держать в порядке свою.

Воздух в комнате был спертый, и она сразу пошла отворять окно. Однако никакого беспорядка не было, и, если бы не кровать, стоявшая в углу, комната, служившая одновременно гостиной и столовой, выглядела бы даже кокетливо.

— Что же, собственно говоря, происходит? — спросила она, снимая шляпку.

— Мария Серр исчезла.

— Конечно, раз она в Голландии.

— В том-то и дело, что и в Голландии ее не обнаружили.

— А зачем вы ее ищете?

— Есть основания предполагать, что ее убили.

Темные глаза Эжени блеснули.

— Почему же вы их не арестуете?

— У нас еще нет доказательств.

— И вы думаете получить их от меня?

Она пошла в кухню, поставила чайник на газовую плиту, потом вернулась к Мегрэ.

— Что происходило во вторник?

— Она весь день паковала свои вещи.

— Минутку. Если я не ошибаюсь, она была замужем два с половиной года. Я полагаю, у нее были свои личные вещи?

— У нее было не меньше тридцати платьев и столько же пар туфель.

— Она любила наряжаться?

— Она ничего не выбрасывала. Некоторые были десятилетней давности. Она их носила, но никому бы не отдала за все золото мира.

— Скупая?

— А разве не все богатые скупые?

— Мне сказали, что она увезла только сундук и два чемодана.

— Это точно. Остальное было отправлено неделю назад.

— Вы хотите сказать, что другие чемоданы она отправила багажом?

— Да. Чемоданы, ящики, картонки. В четверг или в пятницу на прошлой неделе приехал автобус транспортного агентства и все увез.

— Вы не видели этикетки?

— Точного адреса не помню, но указан был Амстердам.

— Ваш хозяин это знал?

— Конечно.

— Значит, ее отъезд был решен уже давно?

— После ее последнего приступа. Каждый раз, как у нее был приступ, она начинала поговаривать о возвращении на родину.

— Какие приступы?

— Она говорила, сердечные.

— У нее было больное сердце?

— Как будто.

— К ней приходил врач?

— Да, доктор Дюбюк.

— Она принимала лекарства?

— Всегда за едой. Они все трое принимали. Мать и сын продолжают и сейчас. У каждого возле прибора стоит флакончик с пилюлями или каплями.

— Гийом Серр чем-нибудь болен?

— Не знаю.

— А его мать?

— Богатые всегда больны.

— Они жили в согласии?

— Иногда по неделям друг с другом не разговаривали.

— Мария Серр много писала?

— Почти с утра до вечера.

— Приходилось вам относить ее письма на почту?

— Частенько. Писала она всегда одной и той же женщине, у нее такая странная фамилия, а живет она в Амстердаме.

— Серры богатые?

— Да, не бедные.

— А Мария?

— Конечно. Иначе бы он на ней не женился.

— Вы работали у них, когда они поженились?

— Нет.

— Вы не знаете, кто у них тогда работал?

— У них без конца сменяется прислуга. Вот и я работаю последнюю неделю. Как только узнаешь, что это за дом, сразу оттуда и сбежишь.

— Почему?

— А вы думаете, приятно смотреть, как пересчитывают куски сахара в сахарнице и выбирают вам на десерт полугнилое яблоко.

— Кто, старая мадам Серр?

— Да. Под предлогом, что она в таком преклонном возрасте целый день работает, — впрочем, это ее дело, — она набрасывается на вас, если вы хоть на минутку присядете.

— Она на вас кричала?

— Нет, никогда не кричала. Хотела бы я посмотреть, как бы она посмела! Но так еще хуже. Она слишком вежливая, смотрит на вас со скорбным видом…

— Вы ничему не удивились, когда пришли в среду утром на работу?

— Нет.

— Вы не заметили, что ночью в одном окне было выбито стекло, а потом вставлено снова и замазано свежей замазкой.

Она покачала головой.

— Вы ошибаетесь, это было не в тот день.

— А когда?

— На два или три дня раньше, во время этой ужасной грозы.

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно. Мне даже пришлось снова натирать пол в кабинете, его залило дождем.

— Кто вставил стекло?

— Месье Гийом.

— Он сам ходил за ним в лавку?

— Да. Он и замазку принес. Примерно в десять часов утра. Он, должно быть, ходил в москательную лавку на улице Лоншан. Они никогда не вызывают мастера, если могут обойтись сами, и, даже если в туалете не проходит вода, месье Гийом сам прочищает трубу.

— Вы точно помните день?

— Абсолютно точно.

— Благодарю вас.

Делать здесь было больше нечего. Впрочем, и на улице Ла-Ферм тоже. А может быть, Эжени лишь повторяла заученный урок? В таком случае она была еще сильнее других.

— Вы не думаете, что они ее убили?

Он не ответил и направился к двери.

— И доказательством служит разбитое стекло?

В ее голосе чувствовалось колебание.

— Стекло может служить уликой, если оно было разбито именно в тот день, когда вы говорите?

— Почему вы это спрашиваете? Вам хочется, чтобы их посадили в тюрьму?

— Разумеется, я была бы рада. Но теперь, раз я сказала правду…

Она уже жалела об этом. Еще немного — и она отреклась бы от своих показаний.

— Во всяком случае, вы можете все узнать в москательной лавке, где он покупал стекло и замазку.

— Благодарю вас за совет.

Выйдя, он на минутку остановился возле дома, где тоже была москательная лавка, но другая. Он махнул проезжавшему такси: