— Как только он вернулся, мы сразу уселись за стол. Он всегда совершает одну и ту же прогулку. Эта привычка осталась у него с тех пор, как мы держали собаку, которую нужно было выводить в одно и то же время. Ну и, конечно, он привык.

— У вас теперь нет собаки?

— Нет, уже четыре года. С тех пор как умер Биби.

— И кошки нет?

— Нет. Моя невестка терпеть не могла кошек. Вот видите! Я невольно говорю о ней в прошедшем времени. Ведь мы воспринимаем теперь этот период как прошлое.

— Вы сели за стол втроем?

— Мария спустилась в столовую в ту минуту, когда я стала разливать суп.

— За обедом не произошло никакой ссоры?

— Нет. Обед прошел в полном молчании. Я понимала, что, несмотря ни на что, Гийом взволнован. С первого взгляда мой сын может показаться человеком холодным, но в действительности он крайне чувствительный.

Когда ты прожил с женщиной свыше двух лет…

Мегрэ и Буасье ничего не услышали. Но у старухи слух был тонкий. Она наклонила голову, словно прислушиваясь. И тут же оплошала: Мегрэ сразу понял и, поднявшись, направился к двери и отворил ее. За дверью стоял человек, который и в самом деле был выше, шире в плечах и толще комиссара. Вид у него был довольно смущенный: должно быть, он уже какое-то время подслушивал разговор в гостиной.

Его мать не солгала, когда сказала, что он отдыхает. Редкие растрепанные волосы прилипли ко лбу, ворот белой рубашки расстегнут. На ногах вышитые домашние туфли.

— Входите, месье Серр, — сказал Мегрэ.

— Прошу прощения. Я услышал шум и подумал…

Он говорил не торопясь, медленно переводя тяжелый взгляд с одного на другого.

— Это господа из полиции, — объяснила ему мать, вставая.

Он ничего не спросил, снова оглядел их и стал застегивать рубашку.

— Мадам Серр сказала нам, что ваша жена уехала позавчера.

На этот раз он, нахмурив брови, посмотрел на старую даму. Хотя его грузное тело казалось мягким, как и лицо, но в отличие от многих толстяков в нем не чувствовалось легкости. Кожа у него была матовая, очень бледная, в ушах и ноздрях виднелись пучки волос, а брови были огромные и кустистые.

— Чего, собственно говоря, хотят от меня эти господа? — спросил он.

— Не знаю.

Мегрэ помолчал, тоже не зная, что ответить, а Буасье недоумевал, как комиссару удастся выпутаться из этого неловкого положения. Ведь это были не такие люди, которым можно вкрутить что угодно.

— По правде говоря, месье Серр, о вашей жене разговор зашел совершенно случайно. Ваша мать сказала нам, что вы отдыхаете, и, поджидая вас, мы говорили о разных вещах. Если вы видите нас здесь, моего коллегу и меня — слово «коллега» для Буасье прозвучало так приятно! — то только потому, что до нас дошли сведения, будто на этих днях была совершена попытка вас ограбить.

Серр был не из той породы людей, которые отводят глаза. Напротив, он в упор смотрел на Мегрэ, словно желая прочитать его мысли.

— Откуда у вас такие сведения?

— Мы получили секретную информацию.

— Полагаю, вы имеете в виду осведомителей?

— Допустим, что это так.

— Очень сожалею господа, но…

— Значит, в вашем доме не было кражи?

— Если бы была, я сам не преминул бы поставить в известность комиссара полиции.

Он и не пытался казаться любезным. На его губах ни разу не промелькнуло и тени улыбки.

— Есть у вас сейф?

— Полагаю, что я вправе и не отвечать на ваш вопрос, но если уж вам это так интересно знать, скажу: сейф у меня действительно есть.

Мать пыталась делать ему какие-то знаки, по-видимому, советовала быть полюбезнее.

Он понимал, чего она хочет, но поступал по-своему.

— Если не ошибаюсь, — продолжал Мегрэ, — речь идет о сейфе фирмы Планшаров, который был установлен здесь восемнадцать лет назад.

Он нисколько не смутился. Он продолжал стоять, в то время как Мегрэ и Буасье сидели в полумраке гостиной; Мегрэ заметил, что у зубного врача такой же толстый подбородок, как и у мужчины на портрете, и такие же густые брови. Для забавы комиссар попытался представить его себе с бакенбардами.

— Я не помню, когда был установлен сейф, и это никого не касается.

— Войдя к вам, я заметил, что на вашей двери надежный запор и цепочка.

— Такое можно увидеть во многих домах.

— Ваша спальня и спальня вашей матери находятся на втором этаже?

Серр демонстративно не желал отвечать.

— Ваш кабинет и приемная находятся на первом?

По жесту старой дамы Мегрэ догадался, что эти комнаты граничат с гостиной.

— Вы разрешите мне туда заглянуть?

Серр колебался, потом открыл рот, и Мегрэ был уверен, что сейчас последует отказ. Видимо, и старуха это почувствовала, потому что сразу же вмешалась:

— Почему же не удовлетворить желание господ?

Пусть они сами убедятся, что никакой кражи не было.

Зубной врач пожал плечами с тем же упрямым и недовольным видом. Он не последовал за ними в соседние комнаты.

Мадам Серр сначала ввела их в кабинет, такой же старомодный, такой же темный, как и гостиная. За стулом с черным кожаным сиденьем возвышался большой темно-зеленый сейф старинной модели. Буасье подошел к нему и профессиональным жестом коснулся металла.

— Теперь вы видите, что все в порядке, — сказала старуха. — Не обижайтесь на моего сына, он в скверном настроении, но…

Она замолчала, заметив, что сын стоит в дверях и смотрит на них злобным взглядом.

Указав на книги в переплетах, стоявшие на полках, она продолжала, стараясь быть любезной:

— Не удивляйтесь, что здесь больше всего книг по праву. Это библиотека моего мужа. Он был адвокатом.

Наконец старуха открыла последнюю дверь. Здесь обстановка была куда проще. Обычный кабинет дантиста с вертящимся креслом и зубоврачебными инструментами. Оконные стекла до половины были матовые.

Проходя на обратном пути через кабинет, Буасье подошел к одному из окон и, проведя рукой по стеклу, многозначительно посмотрел на Мегрэ.

— Давно вы заменили это стекло? — спросил комиссар.

Старуха ответила не колеблясь:

— Четыре дня назад. Окно было открыто во время этой ужасной грозы, которую вы, конечно, помните.

— Вам пришлось вызвать стекольщика?

— Нет.

— Кто же вставил стекло?

— Мой сын. Он любит такую работу. Он сам всегда занимается всякими поделками в доме.

И тут Гийом Серр нетерпеливым голосом произнес:

— Эти господа не имеют никакого права нам надоедать, мама. Не отвечайте им больше.

Незаметно для сына она одарила Мегрэ улыбкой, которая должна была означать: «Не обращайте внимания. Я же вам говорила».

Она проводила их до двери — ее сын остался стоять посреди гостиной — и на прощанье, подойдя к Мегрэ вплотную, прошептала:

— Если вам нужно будет со мной поговорить, приходите, когда его нет дома.

Они снова вышли на солнце и сразу почувствовали, что рубашка прилипает к телу.

Пройдя через калитку — ее легкий скрип невольно напомнил калитку в монастыре, — они сразу заметили на противоположном тротуаре зеленую шляпку Эрнестины, сидящей на террасе бистро.

Мегрэ колебался. Они могли свернуть влево, чтобы избежать встречи. А так могло создаться впечатление, что они подошли к ней, чтобы отчитаться.

И все же, видимо, из какого-то чувства справедливости комиссар проворчал:

— Пойти, что ли, выпить кружку пива?

Эрнестина с вопрошающим видом смотрела, как они приближались к бистро.